Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 11

• Предыдущая
• 11/62
• Следующая

Даже Ваське Петря не рассказал бы, чем он занимался, когда нашел тело Гришки. Вместо того чтобы сразу бежать в полицейский участок, он тщательно обыскал все потайные места в убогой хатенке своего соседа. Но искомое нашел лишь в сарайчике, где Гришка когда-то держал кур.

Коробка из-под монпансье была спрятана под стрехой. В ней Петря нашел около полусотни рублей, которые Гришка хранил на «черный день», и мятую бумажку с нарисованным чьей-то неверной рукой планом Китаевского кладбища. Заветную могилку обозначили крестиком.

Большие деньги, на которые надеялся Лупан, исчезли. А они точно были. Наверное, их забрали убийцы.

Досконально изучив найденный план, Петря набрался смелости и однажды посетил сначала церквушку, возле которой находился погост, – помолился, – а затем и само кладбище. Надгробие над могилой оказалось старинным, но у Петри был зоркий глаз, и он сразу определил, что оно установлено недавно.

Похоже, кладбище, откуда взяли надгробие, располагалось в другой местности, поэтому мох на могильном камне оказался с южной стороны, а должен быть с северной, как на других надгробиях. Или копачи сделали так намеренно – уж неизвестно зачем, или впопыхах воткнули камень абы как.

А еще в высокой траве Лупан нашел несколько достаточно свежих комочков глины, которую можно было достать только из-под полуметрового слоя чернозема. Наверное, те, кто маскировал захоронение, проглядели их.

– Не все сразу, – ухмыльнулся Петря. – Когда будем на месте (если, конечно, сговоримся), тогда и покажу.

– Выходит, не доверяешь мне… – Васька Шнырь изобразил обиду. – Нехорошо…

– Без доверия к тебе этого разговора не было бы, – неожиданно жестко ответил Петря. – Похоже, в деле, как ты намекнул, будем не только мы двое. Поэтому лучше мне приберечь свой козырь в рукаве. Или я не прав?

– В общем-то да, ты прав… – неохотно согласился Васька. – Ладно, все, никаких обид.

Уж он-то хорошо знал нравы и обычаи воровского сообщества…

– Так ты согласен? – с надеждой спросил Петря.

– Я-то согласен… но нам нужна, как я уже говорил, подмога. Сурьезная подмога. Надобно идтить на поклон к Федьке Графчику.

– Кто это?

– О, это большой человек на Шулявке, – уклончиво ответил Васька. – Если он согласится войти в дело, тогда все будет тип-топ.

– Ну, если так…

– Не переживай. Свою долю в случае удачи ты точно получишь. Мы ж не какие-нибудь фармазоны. Мы солидные, фартовые мазурики. Между прочим, ты и один мог пойти на промысел… Почему не решился?

– Боязно одному.

– То-то… Очко ведь не железное. Гуртом и батьку легче бить. А скажи мне, ты знаешь напарников Гришки?

Петря насторожился. Он сразу понял, куда гнет Васька, и на какой-то миг пожалел, что связался с ним, но потом с присущим ему благоразумием подумал, что другого выхода у него все равно не было. Раскромсанное тело Гришки постоянно вставало перед внутренним взором Петри.

– Откуда? О них он не говорил, – с легким сердцем ответил Лупан; в данном случае он говорил чистую правду.

– Это плохо… – похоже, Васька не очень поверил своему приятелю, однако не стал на него напирать; он уже полностью уверовал в то, что на Китайке спрятан клад, и боялся, что чересчур подозрительный Петря может дать задний ход. – Но не беда. Может, тебе известно, у кого Гришка работал?

– Да, известно. У Ваньки Бабая.

– Понял. Козырное заведение. Это уже легче… Ну что, брат, допиваем ханку и по коням? Сегодня мне много чего нужно сделать. А ты сиди дома, никуда не ходи. Возможно, уже этим вечером понадобишься. Но ежели не сегодня, то завтра – точно. Жди.

– Ты ж не подведи…

– О чем базар? Все сделаем, как надо. Кстати, где ты достал такой козырный кишкотник?[21]

Брюки Лупана поддерживал прочный флотский ремень (почти новый), который застегивался бронзовой бляхой с двуглавым имперским орлом и якорями. Когда началась война, такие ремни начали считаться у городской босоты большим шиком.

– Морячок один подарил. Он был в Киеве проездом.

– Не может быть!

– Ну, не совсем подарил… В общем, мы махнулись: он мне ремень, а я ему зажигалку. Помнишь, ту, что я купил у тебя? Но ремень-то стоит гораздо дороже…

– А… – Васька вздохнул с облегчением – слава богу, что зажигалки уже нет в Киеве.

Зажигалка, которую он продал Петре за бесценок, конечно же стоила больших денег, потому что была серебряной. Да вот только держать ее у себя Шнырь не мог, потому как она была ворованной. Притом Васька украл ее не у кого-нибудь, а у самого участкового пристава Семиножко. И слямзил он зажигалку не ради наживы, а для понта, чтобы выпендриться перед другими карманными ворами, которые боялись пристава как огня.

– Ладно, бывай, – сказал Шнырь. – Я сваливаю…

Первым делом Васька нанес визит Федьке Графчику. Он не очень верил, что тот подпишется на это тухлое дело, – козырный Графчик порхал по верхам и шел лишь на фактурный промысел,[22] – но Шнырь обязан был доложиться. Ведь Китаевский монастырь и кладбище входили в район, который «опекал» Федька.

Графчика он нашел в «малине», которую держал Остап Кучер. Это было шикарное заведение – везде ковры, бархат, фальшивая позолота и жратва с выпивкой от пуза. Вся блатная Шулявка мечтала побывать в «малине» Остапа, да не каждому из мазуриков открывались в ней двери. Васька Шнырь лишь совсем недавно сподобился такой чести.

Федька Графчик сидел в отдельном кабинете в окружении девиц сомнительного поведения, которые, как было известно Шнырю, постоянно обретались в Ямской слободе[23], и лениво потягивал из высокого фужера охлажденное шампанское. Бутылка «Клико» заманчиво светилась фольгой в серебряном ведерке, почти доверху заполненном льдом. Васька невольно облизал пересохшие губы – после острой и соленой трактирной еды очень хотелось пить.

Он минуты две безмолвно стоял перед столом, переминаясь с ноги на ногу, пока наконец Графчик не соизволил заметить его присутствие; первому подать голос в такой ситуации считалось неприличным. В воровской иерархии Федька стоял выше, чем Шнырь, потому-то он и подержал Митьку на фонаре[24] как халдея «Чего изволите?». Васька угодливо улыбался, но мысленно дал себе зарок, что когда-нибудь припомнит Федьке его «гостеприимство».

– А, Шнырь… Наше вам… – Графчик неуловимо быстрым жестом фокусника поймал из воздуха папиросу, и она тут же задымилась в его руках.

Он любил производить впечатление на мазуриков такими выступлениями. Его матерью была цирковая акробатка, а отцом – по косвенным сведениям – какой-то граф, запавший на прелести юной девицы. До четырнадцати лет (пока его не посадили) Федька дневал и ночевал в цирке; там он и нахватался разных штучек, чтобы удивлять ими доверчивых охламонов.

Но Васька Шнырь и сам был еще тот жох. Он умел отводить глаза не хуже Графчика. Таким же небрежным движением, как и Федька, он извлек из ниоткуда папироску и сказал, ухмыляясь:

– Привет честной компании! Разрешите прикурить?

– Прикуривай… – буркнул мигом помрачневший Графчик и бросил Ваське коробок спичек.

Шнырь пыхнул два раза зажженной папиросой и сказал:

– Благодарствуем.

– Присаживайся, – буркнул Графчик. – Выпьешь? – указал он на бутылку шампанского.

Васька мужественно задавил в себе желание утолить жажду и отрицательно покрутил головой. Еще чего – пить на халяву. Такие вещи солидный вор позволить себе не может. Графчик знал этот неписаный закон и все же устроил провокацию.

«Вот сука…» – думал Шнырь, при этом мило улыбаясь девицам. Не принеси Петря в клювике наколку на дело, он никогда бы не пришел на поклон к Федьке Графчику. У них были разные воровские «специальности», и их пути практически никогда не пересекались. Федька был «ювелирщиком» – воровал золотые изделия. При этом нередко вступая в интимные связи с дамами высшего света – он выдавал себя за дворянина.

• Предыдущая
• 11/62
• Следующая