Из жизни слов - Вартаньян Эдуард Арамацсович - Страница 32

• Предыдущая
• 32/67
• Следующая

Слово «лептoс» по-гречески означало: тоненький, мелкий; «лептой» называлась самая мелкая древняя монетка.

В одной из евангельских притч рассказывается про бедную вдову, которая во время сбора пожертвований в храме положила в жертвенную чашу рядом с богатыми дарами знатных людей все, что у нее было, — две жалкие лепты. Но богу, говорится в притче, эти лепты вдовицы были приятнее остальных сокровищ.

«Лептой вдовицы» называют всякое скромное пожертвование, сделанное от чистого сердца. Выражение «внести свою лепту» означает: сделать свой, пусть небольшой, посильный вклад в общее дело.

Утверждают, что это, казалось бы, такое чисто русское и незатейливое сочетание слов родилось еще в Древней Греции. У греков был бог смеха Мом, обидчик и насмешник. В чертогах Зевса на Олимпе стон стоял, когда Мом начинал вышучивать всех богов без исключения.

Но как-то Мом вздумал потешиться над богиней красоты Афродитой. Однако у него ничего не вышло: ни одного недостатка не смог он обнаружить у златокудрой богини. Поняв свое бессилие, Мом с досады лопнул.

Думается, однако, что наше русское выражение сложилось без всякой связи с греческим мифом. А широким распространением своим оно, быть может, обязано И. А. Крылову. Помните его лягушку, которая, как ни пыжилась,

Ведь это почти то же самое.

Так мы говорим, пораженные изобилием и изысканностью стола в каком-нибудь доме, множеством блюд, роскошью трапезы. Своим возникновением выражение «лукуллов пир» обязано знатному римлянину консулу Луцию Лицинию Лукуллу, жившему в «золотом веке» Рима, когда Римская республика стала самый богатым и могучим государством древнего мира.

Давно исчезли спартанская простота и суровость нравов, возвысившие в свое время Рим над другими государствами. Воцарились изнеженность и утонченность, не знавшие пределов. Римским гастрономам теперь весь мир поставлял удивительные продукты для их кухни. Писатель Варрон свидетельствует: повара богачей жарили павлинов с острова Самос, рябчиков из Азии, журавлей из Греции. Закусывали устрицами из Южной Италии, на сладкое подавали египетские финики. Самые неистовые гастрономы изобрели даже кушанья из… соловьиных язычков.

И вот в Риме, который еще недавно гордился героями вроде Муция Сцеволы, великими трибунами, такими, как братья Гракхи, самым славным человеком стал «великий обжора» консул Лукулл. Говорят, он был образованным человеком, смелым воином и совершил поход в Армению. Однако никто не помнит уже, что Лукулл был полководцем и что он владел огромной библиотекой, в которую допускался каждый жаждущий знаний ценитель литературы: в памяти народов остались расточительство и обжорство Лукулла, роскошные пиры которого вошли в поговорку.

Так в 1923 году В. И. Ленин озаглавил свою Замечательную статью о мерах, которые необходимо было принять для укрепления и улучшения советского государственного аппарата. Слова эти оказались столь многозначительными и вескими, были так удачно найдены, что скоро из простого заглавия превратились в настоящее крылатое слово со значением: качество может быть важнее количества.

Старая Русь не могла обойтись без «лыка» — липовой коры. Из лыка плелись коробки, а главное, основная обувь русских крестьян — лапти. Каждый крестьянин должен был уметь если не плести, то хоть «вирaть» лапти, «подковыривать» их, то есть ремонтировать. Сказать про человека, что он лыка не вяжет, — значило, что он не в своем уме, либо же пьян до такой степени, что не в состоянии справиться с несложным, повседневным занятием. Именно в этом последнем смысле и сейчас сохранилось это выражение.

Но ведь в то же время лапти, лычная обувь была верным признаком бедности, крестьянского происхождения.

Вот почему «Не лыком шит» означало сначала: «Он не из простых», а потом стало означать: «Не такой уж он простак», «Он себе на уме». Выражения же «горе лыковое» или «лыком подпоясанное» являлись символом крайней нищеты (см. «Не всякое лыко в строку»).

Есть у А. С. Пушкина злая эпиграмма, озаглавленная латинскими словами: «Ех ungue leonem». Что они обозначают? Дословный перевод кажется странным: «Льва — по когтю». Как это понять?

В стихотворении рассказывается, что Пушкин напечатал какие-то ядовитые стихи без подписи. Тотчас некий «журнальный шут» написал о них «статейку», тоже неподписанную. Оба хотели скрыть свои имена, и обоим это не удалось:

Намек довольно ясный: у поэта — львиные когти, у критика — ослиные уши. Пушкин использовал тут старую римскую поговорку, которая в переводе на русский читается: «Льва узнают по когтям». Римляне были склонны выражаться как можно короче: они отбросили из поговорки все лишнее, оставив только самое необходимое. Получилось: «Льва — по когтю». Эта их поговорка живет и в наши дни. Она близко совпадает с нашей русской «Видно птицу по полету» — то есть человека легко узнать по самому характеру его слов и поступков, как бы он ни таился.

В крыловской басне «Лев на ловле» звери сообща устраивают облаву и добывают оленя. Участников четверо: собака, волк, лиса и лев. Но при разделе добычи лев так распределяет четыре части:

Из этой басни ясно, что такое «львиная доля».

Что же, это выражение так и возникло в творчестве И. А. Крылова?

Оказывается, не совсем так. Аналогичные басни мы встречаем буквально у каждого крупного баснописца всех народов. «Лев, лисица и осел» Эзопа открывает эту серию, — затем идут «Телка, коза и овца в содружестве со львом» Лафонтена, «Лев, телица, коза и овца» Тредьяковского, две басни Сумарокова и «Дележ львиный» Хемницера.

Что это значит? По-видимому, тема несправедливости властных и сильных людей так давно и крепко занимает мир, что она никогда не перестает быть новой. «Львиная доля» — выражение очень древнее и глубоко народное.

Эта мудрая мысль или, лучше, это суровое предостережение содержится в удивительной книге чешского писателя-коммуниста Юлиуса Фучика. Благороднейший патриот, Фучик был арестован и казнен во время второй мировой войны гитлеровской полицией, после того как из-за недостаточной бдительности правительств многих стран Запада фашизм получил возможность захватить, испоганить своим сапогом и родину Фучика и много других стран. Буквально накануне смерти мужественный человек этот в камере писал свою книгу — пламенный призыв никогда в будущем не допускать повторения страшных событий его времени. Так удивительно ли, что его тревожное предостережение, стоящее в заголовке, стало лозунгом всех передовых людей мира в наши дни!

• Предыдущая
• 32/67
• Следующая