Большей любви не бывает - Стил Даниэла - Страница 30

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая

Он рискнул — и проиграл, проиграл погибшему возлюбленному Эдвины.

— Даже вдовы снова выходят замуж, — попытался переубедить ее Бен. — Ты имеешь право на счастье, Эдвина.

— Может быть, — неуверенно сказала она. — Может быть, говорить об этом рано… — Однако в глубине души она знала, что никогда не выйдет замуж. — Но, чтобы быть честной, я не думаю, что когда-нибудь выйду замуж.

— Как это глупо!

— Возможно, — она виновато улыбнулась, — но так легче, из-за детей. Я не смогла бы дать мужчине того, что он заслуживает, Бен. Я слишком занята детьми, и любой нормальный мужчина рано или поздно обиделся бы.

— Ты думаешь, и я такой? — Он выглядел расстроенным, и она опять улыбнулась.

— Может быть, и вы. Ведь вам требуется все мое внимание, а я не смогу его уделять никому целиком по крайней мере лет пятнадцать, пока Тедди не уедет учиться в колледж. Слишком долгий срок.

Бен покачал головой и усмехнулся. Он потерпел поражение, он знал это. Она была упрямой девушкой, и если что говорила, значит, держала свое слово. Он уже хорошо это знал и, кстати, любил и за это. Он любил ее мужество, ее принципы, упорство… ее смех, ее волосы, глаза, восхитительное чувство юмора. И он знал, что она тоже любит его, но не так, как ему бы хотелось.

— Пятнадцать лет многовато для меня, Эдвина. Мне будет тогда шестьдесят один, и ты" может быть, не захочешь за меня замуж…

— Но вы наверняка будете моложе меня, Бен. Дети меня состарят к тому времени… — Она серьезно посмотрела на него. — Моя жизнь принадлежит им.

Она пообещала маме заботиться о них, что бы ни случилось. И она не может думать о себе, прежде всего — дети. И как бы она ни любила Бена, она знала, что не хочет быть его женой и вообще ничьей. Но он нахмурился; он безумно боялся ее потерять.

— Мы можем остаться друзьями?

Ее глаза наполнились слезами, и она кивнула с улыбкой.

— Конечно, можем. — Она встала и обняла его. Он был ее лучший друг, ее самый любимый друг, не просто друг отца. — Я бы не справилась без вас.

— По-моему, ты отлично справляешься, — кисло произнес он и на мгновение крепко прижал Эдвину к себе.

Он не пытался поцеловать ее, не спорил с нею. Он был рад, что не потерял ее привязанность и дружбу, и, может быть, так оно и лучше.

Но все же уходил он с тяжелым сердцем. Садясь в машину, Бен оглянулся, помахал Эдвине рукой и уехал, жалея, что все так получилось.

На следующий день пришла телеграмма от тети Лиз: в годовщину гибели Берта и Кэт умер дядя Руперт.

Эдвина с грустью сообщила об этом детям и весь день была очень тиха и задумчива, вспоминая разговор с Беном. Она была взволнована его признанием, но не сомневалась, что поступила правильно.

Дети не особенно расстроились, узнав про смерть дяди. Филип после обеда помог Эдвине сочинить телеграмму тете Лиз. Они написали, что очень ей сочувствуют и молятся за дядю. Эдвина решила не упоминать, что они надеются вскоре увидеть тетю, уж слишком долго они приходили в себя после ее визита три месяца назад.

Эдвина размышляла, не надеть ли снова траур, но потом решила, что не стоит: ведь они едва знали дядю, да и не слишком-то любили его.

Она неделю ходила в сером, а потом вернулась к своей обычной одежде и даже стала надевать красивую бледно-голубую шаль, которую подарил ей Бен. Он, кстати, приходил к ним почти так же часто, как и раньше. Правда, порой он казался несколько смущенным, хотя Эдвина вела себя так, будто между ними ничего не произошло. Дети и вовсе остались в полном неведении, только Филип раз или два посмотрел на них внимательно, но ничего, кроме привычной дружеской привязанности, не обнаружил.

В мае Эдвина впервые вышла в свет. Она приняла приглашение на обед от старых друзей родителей и, хотя поначалу чувствовала себя скованно, провела очень приятный вечер. Правда, одна вещь ей не понравилась: она подозревала, что ее пригласили ради развлечения хозяйского сына, и, приехав в этот дом во второй раз, Эдвина в этом окончательно убедилась.

Этот красивый молодой человек двадцати четырех лет имел прекрасное имение около Санта-Барбары, много денег и мало мозгов. Разумеется, он совершенно не заинтересовал Эдвину, как и другие молодые люди, с которыми ее знакомили в гостях. Ее собственные подруги почти все уже вышли замуж, обзавелись детьми, и, навещая их, Эдвина не могла не думать о Чарльзе, о том, что и они могли бы жить так же.

Это было очень тяжело, и с друзьями родителей Эдвина чувствовала себя лучше: у них с ней было даже больше общего, ведь она воспитывала детей такого же возраста, как и у них. К тому же ее не донимали молодые люди, некоторые, правда, поняли, что лучше ее оставить в покое. Эдвина не снимала обручального кольца и продолжала думать, что принадлежит только Чарльзу. Она жила лишь воспоминаниями о нем да бесконечной заботой о детях.

В августе она с облегчением покинула город и поехала на озеро Тахо. Это было особенное лето для всех: месяц назад Филипа приняли в Гарвард, и в начале сентября ему предстояло ехать на учебу. Эдвина, конечно, переживала, что он уезжает, но и радовалась за него. Филип предлагал остаться дома и помочь справляться с малышами и хулиганистым Джорджем, но Эдвина даже слушать ничего не хотела. Он поедет учиться — и точка.

А пока они собрали вещи и отправились на поезде до озера Тахо.

Однажды лунным вечером Филип наконец отважился задать вопрос, который давно его беспокоил.

— Ты когда-нибудь была влюблена в Бена? — смущенно спросил он сестру.

Эдвина пришла в замешательство, причем даже не столько от вопроса, сколько от вида Филипа. Он смотрел так, словно она принадлежала только ему и детям. Растерявшись, Эдвина даже не знала точно, что и ответить.

— Нет.

— А он?

— По-моему, это не так важно. — Эдвина говорила мягко, потому что бедняжка Филип в самом деле очень разволновался. Она глубоко вздохнула, думая о фате, спрятанной в шкафу. — Я все еще люблю Чарльза… — прошептала Эдвина, — …наверно, я всегда буду его любить…

— Я рад. — Но потом Филип виновато вспыхнул:

— То есть я хотел… я имел в виду… Эдвина улыбнулась ему:

— Я догадываюсь, что ты хотел.

Она принадлежит им… они не хотят, чтоб она выходила замуж. Она их собственность до тех пор, пока не умрет или не станет им больше нужна. Эдвина понимала это и ничуть не обижалась на эгоизм братьев и сестер.

Странно, думала Эдвина, почему родители имели право принадлежать друг другу, а она, как считают дети, должна любить только их. Даже Филип так думает. Он имеет право уехать учиться, а она останется здесь, с детьми, и будет его ждать.

— Если б я любила его, то что бы изменилось? Ведь я б не стала вас меньше любить, — попыталась объяснить Эдвина, но Филип недоверчиво смотрел на нее. Она поняла, что он еще ребенок, хоть и едет в Гарвард, и поцеловала его. — Не волнуйся так. Я всегда буду здесь. — Те же слова она произнесла, когда умерла мама:

— Я люблю вас… не бойтесь… я всегда буду здесь… Спокойной ночи, Филип, — прошептала она, когда они подошли к домикам, и он с улыбкой посмотрел на нее. Он очень ее любил, и все дети тоже.

Она теперь опора, как раньше мама с папой. А они ее надежда, ее жизнь… А на полке лежит свадебная фата, которую никогда не наденет… А на пальце сверкает обручальное кольцо Чарльза.

— Спокойной ночи, Эдвина. Она улыбнулась и закрыла дверь, стараясь вспомнить, было ли когда-нибудь все иначе.

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая