Одесса-мама: Каталы, кидалы, шулера - Барбакару Анатолий - Страница 16

• Предыдущая
• 16/39
• Следующая

Что чувствовал Саша, когда извлекал с антресолей старые тетради с собственными произведениями и адресами издательств? Должно быть, то же, что прозревший гулена-муж, вернувшийся после многолетних приключений к любящей и любимой жене.

Саша пишет. И даже печатается. Но печатают Сашу не часто. На сто рассылок в издательства отвечают два-три. Саша считает такое соотношение вполне приличным.

Деньги, которые он заработал в период своей толчковской эпопеи, давно закончились. В тот самый период и закончились. Как всякий творец, Саша не умеет копить.

Безденежье его не смущает. Банальность — «художник должен быть голодным» — про него. И вполне его устраивает.

Жена на этот счет пока помалкивает. Похоже, ждет. Ждет, когда Саша прославится. А может, и чего другого...

И последнее.

Работая над этой главой, я общался с Сашей. И он вдруг предложил:

— У меня там осталось тысяч тридцать ползунков. Что, если каждую книгу комплектовать ползунками? В виде рекламной акции. Предложи издательству. Отдам бесплатно.

Бескорыстная душа. Неугомонная душа одессита — афериста — художника...

И совсем уже последнее...

Сашу обижать не хочется.

Если разобраться, то обвинения в графоманстве всегда страдают субъективностью. А если пишущий трудолюбив? И если полет его воображения стремителен и непрерывен? Может ли быть бессмысленным этот полет? Ведь что ни говорите, а мальчик, таскающий из будущего для писателя его собственные опусы, — хорош. Жаль, что это всего лишь фантазия. Хорошо бы узнать, что они там в будущем решат по поводу нас, прошлых. Хорошо бы узнать: кто есть кто?

Запомните на всякий случай эту фамилию: Бирюк. Александр Бирюк.

В конце восьмидесятых, в смутное время запущенной перестройки, когда и законоисполняющие органы, и те, кого позже назвали мафией, пребывали в растерянности, одни от опасения, что им уже не все можно, другие от опасения, что им можно еще не все... так вот, во времена всеобщей растерянности и наивных надежд однажды я получил повод лишний раз покичиться в душе нравами родного города. Он, повод, оказался хоть и незначительным, но символичным. Дело было так...

Один из моих приятелей, из быстро ориентирующихся, открыл фирму. Собственные фирмы в то время смотрелись дерзко. Причем вне зависимости от уровня доходов владельца. Как-то само собой подразумевалось: есть фирма — будет и налет. Вывеска у входа в офис означала приглашение налетчикам попытать счастья.

Кстати, об офисе... Приятель свою резиденцию оборудовал в центре города, что навело окружающих на мысли о попытке суицида. Да еще и джип, по тем временам диковинный, к бордюру напротив зарешеченных окон причалил.

Новым русским приятель не был. Не было тогда еще новых русских. Были только новорожденные. В этом смысле дружок был увесистым, жизнестойким карапузом. Как и положено в его возрасте, беспечным. На первый взгляд, еще каким беспечным. Не обзавелся он заблаговременно ни «крышей» бандитской, ни Конанами-телохранителями.

Зато обзавелся Семой...

Помню свой экскурсионный визит в офис. Первый сотрудник, которого я обнаружил за бронированной дверью офиса, оказался пожилым щуплым морщинистым евреем, кротко, но настороженно взирающим на меня, незнакомца. Помню и свое недоумение при виде его. Слишком уж его антикварный вид не вязался с модерновой обстановкой.

— Знакомься, это Сема, — пробасил вышедший из кабинета мой дружок-фирмач, лукаво улыбаясь.

— Фунт? — бестактно догадался я. — Зиц-председатель? — Вовсе не хотел поддеть или обидеть старика. Спросил то ли от растерянности, то ли от уверенности в том, что у Семы в его годы не может быть хорошо со слухом.

Он и не обиделся. Углубив усмешкой морщины, протянул мне миниатюрную бескостную ладонь. Представился:

— Сема.

— Вышибала, — пояснил приятель.

— Гм... — сказал я. Решил, что друг шутит, но не рискнул поддержать шутку. Пожилой человек все-таки. Одессит. Хорошо к тому же слышащий.

Но приятель не шутил. И деньги Семе платил нешуточные. Какие и положено платить вышибале, который не сидит без работы.

Вышибала Сема, конечно же, ни у кого ничего не вышибал. Он «разводил». Так что его штатную должность правильнее было бы назвать «разводилой».

Сема знал в Одессе всех. Всех, от кого могли прийти «ставить» офис. Знание свое ему приходилось проявлять по нескольку раз на дню. Обычно он беседовал, не открывая дверь. Глядел на монитор у себя на столе и говорил в микрофон:

— Вы от Чемодана? И как у него с мамой? Ей еще не вырезали желчный пузырь? Тогда очень хорошо, что вы пришли. Скажите ему, что резать уже не надо. На Котовского в детской больнице работает врач по фамилии Бортник. Пусть Чемодан скажет, что он от Семы. Там все сделают. Передайте привет от Семы. И скажите ему, что Сема тут в долях.

Посетители за дверью озадаченно пялились на дверь. Они не совсем точно поняли, кому передать привет, своему главарю Чемодану или врачу Бортнику. Не поняли и того, надо ли информировать врача о том, что Сема тут в долях, или достаточно будет сообщить об этом своему боссу. Но то, что продолжать наезд не стоит, сомнений у них не вызывало.

Вышибала не всегда разговаривал так вежливо. Иногда он общался с посетителями в явственно хамоватой манере.

— Ну-ка, ну-ка... — бывало, настораживался Сема. — Вы, часом, не от Коровы?.. — И вдруг со злорадным предвкушением оживал: — Людям передал, что его нет в городе, а сам, засранец!.. — Сема нахально распахивал дверь и дальше выговаривал налетчикам с порога: — Передайте Корове: пока не придет на «барбуд», не рассчитается с Барином за последний «рамс», работы у него не будет. Наедет на кого-то ближе Овидиополя — накажем... — И грозный Сема захлопывал дверь перед носом оторопевшей братвы.

И эти не смели проявить инициативу. Черт его знает... Похоже, обнаружились непредвиденные обстоятельства. Разборки другого уровня. Хозяин Корова и без того смурной в последнее время. Весь на измене. Вон, оказывается, в чем дело. Долг — на нем. Как бы не порвал за то, что засветили его... Но кто ж знал?.. Сам послал!

Так работал Сема.

Конечно, к аферам его деятельность имела весьма приблизительное отношение. Но, с другой стороны, благодаря чему он имел свою пару копеек? Благодаря тому, что запудривал людям мозги. Как же это тогда называется?..

И если Сема не аферист, то аферист — мой дружок, таким сугубо одесским способом придумавший решать свои проблемы. Где, как не в Одессе, было возможно такое... Чтобы люди друг друга так хорошо знали и это деликатное знание имело решающее значение в таком грубом деле, как налет.

К профессии «разводили» Сема пришел случайно. Человек предложил хорошие деньги — Сема согласился. И испытал примерно то же недоумение, что и провинциальная блядь, впервые попавшая в столицу или за рубеж: оказывается, за это еще и платят.

Всю жизнь он делал почти то же самое. Но бесплатно. Зарабатывал Сема другим ремеслом. Он сапожничал. Его будка на Молдаванке была чем-то вроде явки для одесских уголовников. И не только для них.

Но явкой она стала не благодаря удобному географическому положению, а благодаря самому Семе.

Бывает, встречаются на улице два уголовника. И начинают обсуждать общие дела. Или делиться проблемами. Но на момент встречи кто-то из уголовников был не один. Он шел с соседом, неказистым мужчиной, далеким от блатных дел. И вот этот посторонний человек, сосед, молча стоит рядом. И, в некотором смысле, вынужденно слушает беседу. С демонстративно отсутствующим видом.

То, что он рядом и слышит, как обсуждаются, возможно, и секретные дела, блатных не смущает. Потому что те уверены: этот тихоня-мужик свой. Не в смысле криминальных дел, а в смысле человеческой натуры.

Так начинал Сема. Таким он остался. Доверенным лицом блатных.

Присутствие Семы при секретничании уголовников не только не смущало последних, но со временем становилось даже желательным. Уголовники, если встречали соседа во дворе, небрежно звали:

• Предыдущая
• 16/39
• Следующая