Жестокие игры - Стивотер Мэгги - Страница 38

• Предыдущая
• 38/83
• Следующая

Но на этот раз в ее руках нет ничего, кроме крупного песка.

Однажды такой же ночью, много лет назад, когда я стоял рядом с отцом, богиня посмотрела на меня — и высыпала полную горсть песка и камешков и ту самую единственную крученую раковину на землю прямо передо мной. Я рванулся от отца, чтобы схватить раковину. И загадал желание еще до того, как мои пальцы сомкнулись на ней.

Я отворачиваюсь, ожидая, пока пройдет мимо эта женщина и уйдут воспоминания.

Но тут я слышу шумные вздохи — человеческие и конские — и снова поворачиваю голову.

Богиня-кобыла стоит прямо передо мной, в нескольких дюймах. Огромная старая серая голова чуть повернута, она рассматривает меня левым глазом, точь-в-точь как Корр, который одним глазом видит хуже. Только настоящие глаза этой лошади заменены блестящими кусочками сланца, отполированными так, что они блестят и кажутся влажными, как глаза пегой кобылы. С такого близкого расстояния я вижу полосы более темного красного цвета на тунике женщины — там, где ткань смялась и собрала кровь, Костюм богини сделан настолько искусно, что становится не по себе — невозможно понять, где кончается женщина и начинается фальшивая голова, и еще непонятно, как женщина может что-то видеть. Мне даже кажется, будто я ощущаю на лице горячее дыхание, вырывающееся из крупных ноздрей… Мое сердце начинает биться быстрее.

Я снова превратился в мальчишку, я жду, когда раскроется ладонь богини, рассыпая камешки и песок. Остров, пляж, вся моя жизнь… все в один миг проносится у меня перед глазами.

Богиня-кобыла берет меня рукой за подбородок. Пустые глаза таращатся на меня. Шерсть вокруг них поблекла от старости.

— Шон Кендрик, — говорит богиня, и голос у нее гортанный, не похожий на человеческий. Я слышу в нем море. — Исполнилось ли твое желание?

Я не в силах отвести взгляд.

— Да. Много лет назад.

Сланец поблескивает, моргает…

Голос снова застает меня врасплох.

— И это принесло тебе счастье?

Это такой вопрос, над которым я бы не стал вообще задумываться. Меня нельзя назвать несчастным. Но счастье — это нечто, редко урождающееся на нашем острове; здесь слишком каменистая земля и слишком скудное солнце, чтобы оно могло тут произрастать.

— Вполне.

Пальцы богини сжимают мой подбородок — сильно, еще сильнее, еще сильнее… Я ощущаю запах крови и вижу теперь, что свежая кровь, которой пропитана ее туника, запачкала руки богини.

— Океану ведомо твое имя, Шок Кендрик, — говорит она. — Загадай еще одно желание.

Она поднимает руку и проводит тыльной стороной ладони по обеим моим щекам.

А потом богиня-кобыла отворачивается и идет за барабанщиками — это просто женщина, скрывшаяся под головой мертвой водяной лошади. Но во мне возникает странная пустота, и впервые победа не кажется мне достаточной целью.

Я не могу выбросить из головы богиню-кобылу: мне вспоминается ее странный голос, воображаемое ощущение жара ее дыхания на моей коже. В горле у меня жжет, как будто я наглотался морской воды. Я проплываю сквозь толпу, возвращаясь после встречи с богиней-кобылой в реальный мир. Приходится прижимать себя к земле мыслями о вполне заурядном деле, ради которого мне нужно зайти к Грэттону. Я должен заплатить по счетам и сделать новый заказ для водяных лошадей.

Но мой ум сам собой обращается к женщине с лошадиной головой, я пытаюсь понять, чьи же руки касались меня. Если мне удастся опознать ее, я заполню пустоту внутри меня. Да, если я пойму, чей это голос так странно звучал из-под мертвого черепа, все превратится в обычную салонную игру. Я думаю, что это могла быть Пег Грэттон, привыкшая к крови на руках и даже с лошадиной маской на голове не ставшая выше меня ростом.

Я врываюсь в лавку мясника. Как всегда, это самое чистое место во всем Скармауте, и оно очень ярко освещено, внутри царит настоящий день. Но в лавку как-то умудрились залететь две птицы, и, когда я вхожу, свет из-за мелькания их крыльев перед лампочками мигает, становясь тусклее.

Я не вижу за прилавком Пег Грэттон, значит, это именно она пряталась под лошадиным костюмом. Мне становится легче. Как будто я уже не так выделен из толпы.

Я стою у прилавка, и Бич Грэттон угрюмо записывает мой заказ. Его дурное настроение относится не ко мне, а к его работе, потому что ему приходится торчать в лавке, хотя он хочет отправиться на праздник.

— Ну у тебя и видок, — восхищенно ворчит он, посмотрев на меня, и я вспоминаю, что та женщина испачкала мое лицо кровью. — Чистый дьявол!

Я не отвечаю.

— Я ухожу через двадцать минут, — сообщает мне Бич, хотя я ни о чем его не спрашиваю.

— Через тридцать! — доносится из задней части лавки голос Пег Грэттон.

Я ощущаю вкус крови во рту. На меня смотрят, моргая, глаза из сланца.

Бич записывает мой заказ, а я кидаю взгляд на доску, висящую на стене за прилавком. На ней написано мое имя, и имя Корра, и, кроме того, обычная ставка, которую на нас делают: один к пяти.

Ниже — имена других жокеев, в том числе нескольких новичков с материка, приобретших скакунов в первые дни тренировок. Они только зря толпятся на пляже, ни на что не годные и чересчур храбрые. Я просматриваю список дальше, ища Кэт Конноли; сначала мне в глаза бросается кличка ее пони, потом уже имя самой девушки. На нее ставят сорок пять к одному. Я гадаю, какого вида могут быть сделаны ставки: на пони или на то, что женщина выживет в этих скачках.

Мои глаза снова скользят по списку в поисках имени Мэтта. Конечно, оно там есть, и рядом кличка лошади. И безусловно, рядом с именем Мэтта должна быть записана Эдана, та лошадь, к которой он не подходил уже два дня, гнедая с белой звездочкой. Та лошадь, которую я для него выбрал и о которой говорил его отцу.

Но в списке указана не Эдана.

Рядом с именем Мэтта написано слово «Ската». Хорошее имя для лошади, энергичное и короткое. Ската — это местное название сороки. Птицы, известной своим умом, своей страстью к блестящим вещам, своей черно-белой окраской. Но там, на пляже, есть только одна водяная лошадь, окрашенная в эти цвета.

Ската — это пегая кобыла.

Шон

Я нахожу его около одного из костров.

Пламя высоко взвивается в черное небо, смешиваясь с ночью. Я чувствую на языке вкус дыма.

— Мэттью Малверн, — окликаю его я, и это звучит как рык, как призыв к битве, это ничуть не более доброжелательно, чем крик Корра на песчаном берегу.

Мэтт огромен, он выглядит на фоне костра как некое мифическое существо, окруженное чернотой, в одной руке у него кусок угля, а в другой — листок бумаги: морское желание. Если у Мэтта и есть лицо, я его не вижу.

Я кричу:

— Ты что, записал тут свое желание умереть?

Мэтт вертит в руках листок достаточно долго, чтобы я мог рассмотреть на нем собственное имя, записанное задом наперед. Потом выпускает листок, позволяя тому излететь над краем утеса. Бумажка исчезает в черноте.

— Эта лошадь убьет тебя!

Мэтт с важным видом делает шаг ко мне. Дыхание у него темное, как морские глубины.

— С каких это пор, Шон Кендрик, тебя стала заботить моя безопасность?

Он подходит ближе, еще ближе, пока наши тени не сливаются в одну. Я не отступаю. Если он хочет подраться этой ночью, я ничего не имею против. Во мне уже бушует буря, я опять вижу, как уходит под воду Фундаментал, это как будто случилось минуту назад…

— Она могла бы убить кого-нибудь другого, — говорю я. — Но никто не заслуживает смерти из-за тебя.

Жар костра обжигает мою кожу.

Я знаю, почему ты не хочешь, чтобы я скакал на ней, — смеется Мэтт. — Тебе известно, что она быстрее, чем твой жеребец.

Столько лет я делал все, что мог, лишь бы сохранить жизнь Мэтту, и все ради его отца: я сажал его на самых безопасных лошадей, каких только мог найти, я тренировал этих лошадей до одури, пригашая в них тягу к океану, я наблюдал за тренировками самого Мэтта, чтобы удостовериться, что никто ему не помешает. У меня сломаны два ребра, хотя поломать их должен был Мэтт.

• Предыдущая
• 38/83
• Следующая