Жестокие игры - Стивотер Мэгги - Страница 45

• Предыдущая
• 45/83
• Следующая

А Шон Кендрик ничего не говорит. Он наблюдает за лошадьми, суетящимися и толкающимися внизу под нами. Наконец, не глядя на меня, он сообщает:

— Они все равно постараются не допустить тебя на пляж. Ночью ничего не кончилось.

— Но почему? Я не понимаю.

— Если бега — это способ показать себя другим, доказать что-то, то люди, с которыми ты соревнуешься, так же важны, как лошадь, на которой ты скачешь.

Его взгляд не отрывается от пегой кобылы.

— Но не похоже, чтобы они были важны для тебя.

Шон резко поднимается на ноги и стоит теперь рядом со мной. Я смотрю на его грязные ботинки. «Теперь я точно его оскорбила», — думаю я. Но он продолжает:

— Мне никогда не было дела до других людей, Кэт Конноли. Пак Конноли.

Я наконец поднимаю голову и смотрю на него. Одеяло падает с моих плеч, и завязки шапки ослабели под порывами ветра. Я не могу понять выражения его лица, поскольку он щурится. Я спрашиваю:

— И что теперь?

Кендрик поднимает воротник куртки. Он не улыбается, но и не так хмур, как обычно.

— Спасибо за пирожное.

И тут же он уходит широким шагом, оставляя меня с тетрадкой и карандашом, прижатым к бумаге. У меня такое ощущение, как будто я узнала что-то важное о предстоящих бегах, но представления не имею, как это сформулировать и записать.

Шон

Вернувшись в конюшню, я первым делом ищу Бенджамина Малверна. Меня охватывает то же самое неуловимое и беспричинное чувство, какое я испытывал, тренируя Фундаментала, и после первой встречи с Пак. И то же самое было со мной, когда богиня-кобыла велела мне загадать еще одно желание. Я никогда не осознавал, насколько не поддается переменам этот вполне способный к изменению остров, пока он не превратился в нечто другое, незнакомое мне.

Я нахожу Малверна у беговой дорожки, а рядом с ним вижу двоих мужчин. Малверн вскинул голову и выставил вперед подбородок; он всегда так делает, разговаривая с покупателями, как будто хочет заставить их что-то купить. Двое рядом с ним стоят съежившись; вид у них замерзший и мокрый, они похожи на кошек под дождем.

Подойдя ближе, я первым делом смотрю на молодую кобылу, за которой они все наблюдают, — это Меттл, весьма многообещающая и в смысле скорости, и в смысле азарта. Она обычно старается сделать гораздо больше, чем позволяют ее силы, но это куда лучше, чем наоборот.

Затем я замечаю, что один из покупателей — это Джордж Холли. Он видит меня и, конечно же, узнает. И тут же что-то говорит второму покупателю и Малверну. Малверн кивает, улыбаясь, но выглядит при этом так, словно глубоко несчастен. Он показывает мужчинам назад, на дом, и Джордж Холли тут же увлекает второго покупателя в ту сторону.

Проходя мимо меня, Холли протягивает мне руку со словами:

— Шон Кендрик? С добрым утром.

Я позволяю ему пожать мою руку, как будто мы практически незнакомы, и слегка приподнимаю брови в ответ на его притворство. А потом Холли вместе со вторым мужчиной уходят, оставляя нас с Малверном наедине.

Я встаю рядом с Малверном у ограды беговой дорожки. Он хмурится, глядя на Меттл. На ней скачет один из конюхов, и она явно в расслабленном и игривом настроении. У Меттл до странности уродливая морда — уродливость и грубоватость форм каким-то непонятным образом вроде бы связаны со скоростью породистых лошадок, — и вот сейчас Меттл, галопируя, вытягивает вперед крупную, как у мула, верхнюю губу.

Впрочем, конюх и не пытается заставить ее выложиться; я вообще не уверен, знает ли он, на что она способна обычно. А может, ему все это просто неинтересно. Но в любом случае Меттл ведет себя как на прогулке в парке.

Малверн наконец открывает рот.

— Мистер Кендрик, эта кобыла что, всегда вот такая?

Я чуть медлю, обдумывая ответ.

— Она — от Пенни-Паунд и Ростравера.

— Наследственность не всегда срабатывает, — говорит Малверн.

Он сплевывает и снова смотрит на кобылку.

— Но тут сработала.

— И она просто назло проказничает перед покупателями.

Я думаю только о том, о чем собираюсь его спросить, но сейчас неподходящий момент. Вместо ответа я наклоняюсь и проскальзываю под ограждением, иду через дорожку туда, где конюх — один из новичков Малверна, из тех, кто недолго выдержит жизнь в помещении для конюхов и здешнее жалованье, — прогуливает Меттл по кругу, давая ей остыть. Я подхожу к Меттл и забираю у конюха поводья.

Эй! — удивленно восклицает конюх.

Он так же молод, как и я. Вроде бы его зовут Барнсом, но я не уверен. Может, Барнсом звали предыдущего.

— Шон Кендрик! — возмущенно добавляет он.

Я протягиваю свободную руку и отбираю у него хлыст. Я и не коснулся им Меттл, а она уже гарцует по кругу, натягивая поводья.

— Малверн за тобой наблюдает. Ты сейчас еще раз прогонишь ее и заставишь работать. Она тебя дурачит.

— Да я уж по-всякому старался понукать ее, — возражает Барнс.

Я слегка касаюсь хлыстом голени Меттл — и она тут же дергается вперед, как будто я ударил ее с размаха. Она прекрасно знает мой голос и отлично понимает мои намерения, когда я держу в руках ее уздечку.

— Может, и понукал. Но она тебе не поверила, и я тоже. Возьми обратно.

Барнс забирает хлыст и поводья. Меттл уже дрожит от нетерпения, ее удерживает только моя рука, которая продолжает держать повод. Барнс смотрит на меня, и я вижу, что его пугает предстоящее, он боится скорости. Лучше бы ему поскорее научиться любить все это.

Я отпускаю кобылу, вскидываю левую руку, как будто по-прежнему держу в ней хлыст, — и Меттл срывается с места в галоп. Я наблюдаю мгновение-другое, пытаясь понять, насколько Барнс владеет собой, — он не так уж плох, несмотря на весь его страх, — и проверяя, не утратит ли Меттл свой задор. Я мог бы и большего от нее добиться, но она хотя бы взялась за работу.

Я возвращаюсь к ограде и ныряю под нее. Взгляд Малверна следует за Меттл, рука при этом почесывает подбородок; я слышу, как его пальцы скребут по коже.

Я прячу руки в карманы. Мне не нужен секундомер, чтобы понять: Меттл заметно улучшила свое время. Несколько мгновений я молчу, подыскивая слова повесомее. Но не придумываю ничего и говорю лишь:

— Я хотел бы выкупить у вас Корра.

Бенджамин Малверн бросает на меня взгляд, такой же раздраженный, как всегда, и отворачивается к дорожке. Он смотрит на секундомер, который, как я только теперь замечаю, все это время держал в ладони, и щелкает кнопкой, когда Меттл доходит до конца дистанции.

— Мистер Малверн, — окликаю его я.

— Я не люблю повторять дважды. Я уже сказал тебе несколько лет назад и, так уж и быть, напомню снова: Корр не продается. Никому. Ничего личного.

Я, конечно, знаю, почему он не хочет продавать Корра. Продать его — значит потерять самого сильного скакуна на Скорпионьих бегах. И лишиться самого мощного рекламного объекта.

— Я понимаю, почему вам не хочется его продавать, — говорю я. — Но может быть, вы забыли, что такое постоянно выступать в качестве наемного жокея и не иметь лошади, которую можешь назвать своей.

Малверн хмурится, глядя на секундомер; не потому, что Меттл прошла дистанцию медленно, а как раз наоборот, потому что преодолела ее очень быстро.

— А я говорил, что готов продать тебе любую из чистокровок.

— Я не воспитывал этих чистокровок. Я не делал их тем, что они есть.

Малверн возражает:

— Как раз ты сделал всех их тем, что они есть.

Я не смотрю на него.

— Но ни одна из них не сделала меня тем, что я есть.

Я ощущаю собственные слова как некую невероятную исповедь, особое признание. Я открыл перед Малверном сердце и позволяю изучить его содержимое. Я ведь вырос вместе с Корром. Мой отец скакал на нем и потерял его, а потом я снова его нашел. Он — вся моя семья.

Бенджамин Малверн с силой трет большим пальцем подбородок, и на мгновение мне кажется, что он и в самом деле обдумывает услышанное. Но потом он говорит:

• Предыдущая
• 45/83
• Следующая