7 лучших историй для мальчиков (сборник) - Твен Марк - Страница 34

Но не это, а причина более важная побудила индейца так поступить. Гленарван понял его, когда Талькав, открыв и перевернув свою пороховницу, показал, что она почти совсем пуста.

– Ну? – спросил Роберт.

– Ну, нам придется беречь заряды. Сегодняшняя охота дорого обошлась нам: у нас мало свинца и пороха. Мы не дадим и двадцати выстрелов.

Мальчик ничего не ответил.

– Ты не боишься, Роберт?

– Нет, сэр.

– Хорошо, мой мальчик.

В эту минуту раздался новый выстрел: Талькав уложил на месте одного слишком дерзкого врага. Волчья стая, надвигавшаяся тесными рядами, отступила и сбилась в кучу в ста шагах от частокола. Гленарван, по знаку индейца, стал на его место. А Талькав, собрав подстилки, сухую траву – словом, все, что способно гореть, навалил это у входа в рамаду и бросил в середину кучи пылающий уголь. Вскоре на черном фоне неба протянулась огненная завеса. В промежутках между языками пламени проглянула ярко освещенная колеблющимся заревом равнина. Тут Гленарван увидел, против какого неисчислимого количества хищников им придется обороняться. Вряд ли кому-нибудь приходилось видеть такое скопище голодных волков. Огненная завеса, созданная Талькавом, сразу остановила хищников и этим еще больше разъярила их. Но все же некоторые из них под натиском задних рядов приблизились к самому костру и обожгли себе лапы. Время от времени приходилось стрелять, чтобы удержать эту завывающую стаю, и через час на равнине уже валялось штук пятнадцать убитых волков.

Теперь осажденные находились в сравнительно менее опасном положении. Пока не истощились боевые припасы, пока огненная завеса пылала у входа в рамаду, нечего было опасаться вторжения волков. Но что делать тогда, когда все эти способы защиты будут исчерпаны? Гленарван посмотрел на Роберта, и сердце его сжалось. Он уже не думал о себе, а только о бедном мальчике, мужественном не по годам. Роберт был бледен, но не выпускал из рук ружья и, полный решимости, ожидал нападения разъяренных волков.

Хладнокровно обдумав положение, Гленарван решил тем или иным способом искать выхода из него.

– Через какой-нибудь час у нас не будет ни пороха, ни пуль, ни огня, – сказал он, – и, конечно, нам нужно не ждать этого момента, а принять какое-нибудь решение до него.

Он подошел к Талькаву и, припоминая все испанские слова, сохранившиеся в его памяти, начал с ним разговор, часто прерываемый выстрелами.

Не без труда удалось этим двум людям понять друг друга. К счастью, Гленарвану были известны свойства и повадки красных волков. Без этого он не понял бы слов и жестов патагонца. Все же прошло с четверть часа, прежде чем он начал рассказывать Роберту о содержании своего разговора с Талькавом.

– И что же он ответил? – спросил Роберт Грант.

– Он сказал, что нам во что бы то ни стало надо продержаться до рассвета. Агуар выходит на добычу только ночью, а с зарей возвращается в свою берлогу. Это ночной хищник: он труслив и боится дневного света – своего рода сова, только четвероногая.

– Что ж, будем защищаться до рассвета!

– Да, мой мальчик, и защищаться ножами, когда не сможем больше защищаться ружьями.

Талькав уже начал подавать этому пример: и когда какой-нибудь волк слишком приближался к пылавшему костру, патагонец просовывал сквозь пламя длинную руку, вооруженную ножом, и каждый раз он обагрялся кровью волка.

Между тем средства защиты приходили к концу. Около двух часов ночи Талькав бросил в костер последнюю охапку сухой травы; зарядов же оставалось всего на пять выстрелов.

Гленарван с грустью оглянулся вокруг. Он думал о мальчике, стоявшем подле него, о своих товарищах, думал обо всех, кого любил. Роберт молчал. Быть может, в его детском, доверчивом воображении опасность не казалась неминуемой. Но Гленарван думал о ней за него. Ему рисовалась ужасная, неизбежная перспектива: быть растерзанными заживо. Не владея больше собой, он притянул к себе Роберта, прижал его к груди и со слезами, которых не в силах был удержать, поцеловал его в лоб.

Роберт, улыбаясь, посмотрел на него.

– Я не боюсь, – промолвил он.

– И не надо бояться, мой мальчик, ты прав, – ответил Гленарван. – Через два часа рассветет, и мы будем спасены… Молодец, Талькав! Молодец, мой храбрый патагонец! – крикнул он, увидев, что индеец убил ударами приклада двух огромных волков, порывавшихся перепрыгнуть через огненную преграду.

Но в эту минуту при угасающем свете костра Гленарван увидел стаю волков, идущую сплоченными рядами на приступ рамады.

Развязка этой кровавой драмы приближалась. Костер мало-помалу угасал. Равнина, до сих пор освещенная, погружалась во мрак, и в этом мраке снова замелькали фосфоресцирующие глаза красных волков. Еще несколько минут – и вся эта огромная стая устремится в загон.

Талькав выпустил последний заряд из своего карабина, прикончив еще одного врага. Истощив свои боевые припасы, патагонец скрестил руки на груди. Голова его склонилась. Казалось, он молча что-то обдумывал. Изыскивал ли он какой-нибудь смелый, невозможный, безрассудный способ отразить эту разъяренную стаю? Гленарван не решался задать ему вопрос.

Тут волки вдруг изменили свой план нападения: они стали удаляться, и их оглушительный вой сразу прекратился. На равнине воцарилась мрачная тишина.

– Они уходят, – промолвил Роберт.

– Быть может, и так, – отозвался, прислушиваясь, Гленарван.

Но Талькав, догадавшись, о чем идет речь, отрицательно покачал головой. Патагонец знал, что хищники не уйдут от верной добычи до тех пор, пока заря не загонит их в темные берлоги.

Однако тактика врагов явно изменилась: они уже не пытались ворваться через вход в рамаду, а избрали новый, еще более страшный способ действий. Агуары, отказавшись от намерения проникнуть через вход, который так упорно отстаивался огнем и оружием, обошли рамаду и напали на нее с противоположной стороны. Вскоре осажденные услышали, как когти хищников врезаются в полусгнившее дерево. Между расшатанными кольями частокола уже просовывались сильные лапы, окровавленные морды. Перепуганные лошади, сорвавшись с привязи, метались, обезумев от ужаса, по загону.

Гленарван схватил мальчика и прижал к себе, собираясь защищать его до последней возможности. Быть может, у него мелькнула безумая мысль попытаться спастись с Робертом бегством, но в этот миг взгляд его упал на индейца. Талькав, только что быстро ходивший по загону, как дикий зверь в клетке, вдруг подошел к своей дрожавшей от нетерпения лошади и принялся тщательно седлать ее, не забывая ни одного ремешка, ни одной пряжки. Казалось, возобновившийся с удвоенной силой вой хищников совершенно перестал его беспокоить. Гленарван смотрел на патагонца с ужасом.

– Он бросает нас на произвол судьбы! – воскликнул он, видя, что Талькав собирает поводья, как человек, готовящийся вспрыгнуть в седло.

– Талькав? Никогда! – сказал Роберт.

И действительно, индеец собирался не бросить друзей, а спасти их ценой своей жизни.

Таука была оседлана: она грызла удила и нетерпеливо прыгала на месте; глаза ее, полные огня, метали молнии. Лошадь поняла хозяина. В тот момент, когда индеец, уцепившись за гриву, собирался вскочить на коня, Гленарван судорожным движением схватил его за руку.

– Ты уезжаешь? – спросил он, указывая на покинутую волками часть равнины.

– Да, – ответил индеец, понявший жест Гленарвана. Затем он добавил по-испански: – Таука– хорошая лошадь! Быстроногая! Увлечет за собой волков.

– Ах, Талькав! – воскликнул Гленарван.

– Скорей, скорей! – торопил индеец.

– Роберт! Мальчик мой! Ты слышишь? – сказал Гленарван Роберту дрожащим от волнения голосом – Он хочет пожертвовать собой ради нас! Хочет умчаться в пампасы, чтобы, навлекши на себя ярость волков, отвлечь их от нас!

– Друг Талькав! – крикнул Роберт, бросаясь к ногам патагонца. – Друг Талькав, не покидай нас!

– Нет, он нас не покинет, – уверял Гленарван и, обернувшись к индейцу, прибавил: – Едем вместе!