Чистое пламя любви - Барбьери Элейн - Страница 15

• Предыдущая
• 15/72
• Следующая

При воспоминании о его поцелуе — сперва грубом и жадном, а потом нежном и ласковом — девушка сердито фыркнула. В капитане Стрейте пропал великий актер. Если в один прекрасный день ему надоест скитаться по морям, он запросто сможет получить место в их труппе! Но и Аметист успела кое-чему научиться на подмостках, и ее не проведешь простым притворством и трюками, даже если собственное тело друг выходит из повиновения и предательским образом откликается на непрошеные ласки, на сдавленный шепот: «Аметист, милая…»

Внезапно почувствовав, что ее мысли приняли непредвиденный оборот, девушка постаралась выкинуть из головы настырного капитана и с утроенной энергией принялась поправлять жалкий тюфяк на своей кровати, повторяя про себя:

— Ты действительно круглая дура, Аметист Грир! Настоящая куаши! Но не стоит напрасно беспокоиться — сегодня ты распрощалась с капитаном Стрейтом раз и навсегда!

Стремительно шагая по улице в сторону доков, Дэмиен не обращал ни малейшего внимания на окружающее, так как был слишком поглощен своими мыслями. Черт бы побрал эту Аметист Грир! И как ей это удается? Она едва вылезла из пеленок и уже успела каждое его слово, каждое намерение вывернуть наизнанку. Теперь он и сам не мог разобраться, где правда, а где ложь. Она проделывает это с завидным постоянством при каждой их встрече! Паршивка, кажется, готова удавить его голыми руками…

Дэмиен задумался и пошел медленнее. Он постарался честно и объективно восстановить в памяти все свои поступки и не нашел ни одного, способного породить столь непримиримую ненависть. Чего стоил один сегодняшний прием! А он тоже хорош — стоял и лепетал ее имя как последний олух. Черт побери, но как же она изменилась! Ничего удивительного, что ее с распростертыми объятиями приняли на место матери в театральную труппу. При такой внешности вовсе не обязательно уметь играть — достаточно просто появиться на сцене, чтобы весь зал обомлел от восторга. Если так пойдет и дальше, ей придется нанимать телохранителя, чтобы пробиться через толпу поклонников!

Дэмиен снова ощутил вспышку ярости при мысли о том, что этой вертихвостке, должно быть, приятно, когда все эти сопливые пижоны млеют от счастья, глазея на нее из зала.

Впрочем, всего несколько минут назад он вел себя точно так же.

— Вот пусть и получает то, что заслужила! — сорвалось с его губ. Нечего было возводить на него напраслину! Несчастная Мэриан Грир вызывала в нем жалость — и не более того! Разве нормальный мужчина позарится на такую развалину? Аметист вбила себе в голову черт знает что и не желает видеть правды. Он пришел к ним в дом, потому что беспокоился о ребенке… то есть об этой паршивке… Нашел о ком беспокоиться! Таким вертихвосткам, как она, вечно все нипочем — ядовитое змеиное жало защитит ее надежнее любого оружия…

И все же Дэмиен не понимал, с какой стати он вообще так переживает из-за дурацкой сцены, устроенной ему истеричной девчонкой. Он сделал что хотел. Тогда откуда это гнетущее чувство неясной тревоги, снова поселившееся в его душе? Уж не виноват ли в этом ее запах, все еще остававшийся на губах… или прикосновение молодого горячего тела, разбудившее страстное желание обнимать ее снова и снова…

Неожиданное открытие так потрясло его, что он застыл на месте, хотя впереди уже показались знакомые очертания «Салли». Он, Дэмиен Стрейт, млел от ее близости, как сопливый мальчишка, и был отвергнут самым недвусмысленным и оскорбительным образом! Хуже того — малолетняя вертихвостка умудрилась использовать его на всю катушку, пока он был нужен, а потом, когда нужда в нем отпала, его пинком выставили вон, как нашкодившую собачонку.

Едва помня себя от бушевавшей в груди ярости, Дэмиен взбежал по сходням на борт корабля. В ушах его все еще звенел презрительный голосок Аметист: «…полагаю, вам больше нечего делать в моем доме! Будьте добры его покинуть!»

Дэмиен с грохотом спустился к каюте и пинком отворил дверь, бормоча себе под нос:

— Ну, погоди, Аметист Грир, ты еще пожалеешь об этих словах! Пожалеешь, как пить дать, уж я об этом позабочусь!

Выскользнув за дверь, Тилли тайком поспешила по темной улице, стараясь производить как можно меньше шума — насколько это позволяла ее внушительная фигура. Мулатка прихватила с собой лампу, но собиралась зажечь ее позже, когда пересечет весь город и окажется в густом лесу. Там ей предстояло, как следует запутать следы и лишь потом прямиком отправиться туда, куда она собиралась. Тилли не желала, чтобы хоть одна живая душа догадалась о цели ночной вылазки — это могло безвозвратно разрушить ее репутацию свободной женщины.

Получив стараниями своего белого отца достойное образование, Тилли не хуже прочих разбиралась в манерах, одежде и религии белых людей; но Мейбл Суон тоже успела оставить заметный след в характере своей независимой и гордой дочери. Она не мешала ей постигать премудрости светской жизни и внешне соблюдать все правила, принятые среди белых, при этом втихомолку обучая девочку всему, что полагалось знать истинной дочери народа Паку. За все эти годы Тилли ни разу не изменила своей тайной вере, несмотря на связанные с ней опасности, и в тяжелые минуты всегда прибегала к помощи чернокожих знахарей и колдунов. По большей части это были рабы, трудившиеся на плантациях; они недолюбливали мулатов, пользовавшихся незаслуженной, по их мнению, личной свободой. Вот почему каждая встреча с Паку была связана для Тилли с двойным риском и внушала неуверенность и страх.

Тем не менее, когда до нее дошла весть о том, что братья по вере соберутся на очередной ритуал в лесу за плантацией Конвеев, Тилли поспешила на эту встречу, стараясь не думать о грозившей ей опасности.

Поспешно пробираясь между деревьями, она совсем запыхалась, как вдруг из темной чащи до нее донесся знакомый рокот барабанов. Ориентируясь на звук, мулатка быстро вышла на большую поляну, посреди которой полыхал огромный костер. Вокруг мелькали сосредоточенные темные лица. Тела танцоров поглотил ночной мрак, и они превратились в скопище смутных теней. Заколдованные голосом барабанов, полуголые люди двигались в едином ритме — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Пламя трещало и гудело, языки огня рвались ввысь, в бархатную тьму, и постепенно Тилли почувствовала, как просыпается в ее крови таинственный дикий голос африканских предков. Вместе с остальными танцорами она вертелась, извивалась и подпрыгивала в неистовой пляске, и все громче становились хриплые, лающие выкрики, рвавшиеся из ее груди.

Люди вокруг нее, задыхаясь, в полном изнеможении валились наземь, бормоча что-то неразборчивое, пока их сознание отправлялось в загадочное путешествие по сумеречной зоне, существующей в душе каждого человека, однако Тилли, не чувствуя усталости, двигалась ритмично и легко. Кровь, унаследованная от негритянских предков, гулко шумела в ушах, заставляя ее танцевать даже тогда, когда все остальные уже давно лишились сил. Она всей душой устремлялась к Паку, их древнему суровому божеству. Это была ее молитва.

Наконец Тилли забилась в судорогах и с пронзительным криком повалилась наземь. Ее била дрожь, с губ слетали непонятные фразы…

Ловко лавируя между лежавшими вповалку телами, к ней подобрался щуплый неопрятный старик. Он внимательно прислушался к тому, что бормотала Тилли, досадливо морщась от мешавших ему громких возгласов остальных танцоров. Так и есть: сегодня Паку избрал своими устами Тилли Суон, и колдун должен был внимательно выслушать все, что их божество передаст своим детям через эту женщину. Старик опустился рядом с мулаткой на корточки и терпеливо ловил каждое слово до тех пор, пока Тилли не умолкла, а рассеянный взгляд темных глаз не стал осмысленным и ясным.

Мало-помалу Тилли приходила в себя. Первым, что она почувствовала, была жесткая влажная земля, на которой распростерлось ее тело. Голова ее раскалывалась от боли, а горло сводило судорогой от диких криков. Тилли не сразу осознала, что на нее внимательно смотрит главный колдун, и вздрогнула от неожиданности. Испуганно зажмурившись, она затаилась в ожидании его решения.

• Предыдущая
• 15/72
• Следующая