Только раз в жизни - Стил Даниэла - Страница 51

• Предыдущая
• 51/74
• Следующая

Они ели гамбургеры, черствые как камень, с кетчупом, напоминавшим красную краску, а потом Джастин принес им яблочный пирог и кофе. Затем они вернулись в павильон, и Джастин исчез в гримерной.

Барбара подвинула кресло поближе к Дафне и, пока они ждали начала съемок, стала раздумывать о Джастине. Легко было заметить, что он проявлял к Дафне интерес, но Барбара решила, что, кроме глаз, он ей не особенно понравился. В нем было что-то инфантильное и эгоистичное, и она заметила, что каждый раз, когда они проходили мимо зеркала, он приглаживал волосы или смотрелся. Это ее раздражало, но вместе с тем она безошибочно определила, что Дафне он нравился.

Прежде чем она успела что-либо сказать Дафне, Джастин появился из своей гримерной в длинном белом халате с капюшоном и в сабо. В нем было что-то красивое и таинственное, почти монашеское. Он снял капюшон, тряхнув копной светлых волос, и улыбнулся. А через мгновение совсем сбросил халат и шагнул на площадку во всей красе своего стройного, мускулистого тела. Чуть позже на площадке появилась Морин Адамс в розовом атласном халате, сняла его и прохаживалась обнаженная, в одной руке держа сценарий, а другой поправляя волосы. Но не Морин привлекала всеобщее внимание, а Джастин. Помимо его несомненной физической красоты, в нем была невероятная притягательная, волнующая сила. Дафна старалась сохранять внешнее спокойствие, но она так давно не видела обнаженного мужчину, что была очарована его атлетической красотой.

– Я вынуждена признать, – сказала наконец Барбара, – что он выглядит в самом деле совершенно изумительно.

Барбара взглянула на свою работодательницу, но та не слышала ее. Она так уставилась на Джастина, что Барбара забеспокоилась. Но кто бы стал упрекать Дафну? Он просто был таким, каким был. Джастином Уэйкфилдом, королем экрана.

Сцена, в которой он играл, была захватывающая, и через некоторое время Барбара и Дафна забыли, что он обнажен. Дафна сидела как вкопанная, наблюдая, как оживала написанная ею сцена. Он демонстрировал ее во всем блеске, как дорогую парчовую ткань, и несколько раз у Дафны на глазах выступали слезы. Сцена очаровала всех зрителей. Актер был не только красив, он был мастером своего дела. А потом, так же ловко, как сбросил, он накинул свой белый купальный халат, покрыв голову капюшоном, и медленно повернулся к Дафне. Он выглядел старше, чем за обедом, и очень усталым, и очень искренним. Его большие зеленые глаза нашли ее, словно его интересовало прежде всего ее мнение об этом.

– Мне очень понравилось. Это было именно то, что я имела в виду, когда писала, а может, даже больше. Словно ты постиг то, о чем я думала, но пошел глубже и дальше.

Казалось, он очень обрадовался ее высокой оценке.

– Так я и должен играть, Дафна. – Он говорил добрым и мудрым тоном, и ей нравилось выражение его глаз в тот момент. – В этом и состоит актерское искусство.

Дафна кивнула, все еще будучи под впечатлением от его игры. Он в самом деле перенес ее книгу в жизнь.

– Спасибо тебе.

Картина намечалась сногсшибательная. И он был сногсшибательным мужчиной. И, всего лишь глядя на него, она уже чувствовала какой-то глубокий внутренний трепет.

В течение следующей недели Дафна с полным восторгом наблюдала за Джастином Уэйкфилдом, который плел вокруг нее свою магическую паутину. Они с Барбарой каждый день обедали с ним в столовой, и раз или два к ним присоединялся еще кто-то, но было совершенно очевидно, что Джастин Уэйкфилд желает общения именно с Дафной. Они говорили о своей работе, ее замыслах по отдельным персонажам, осмыслении сюжета. Много говорили об «Апачи», и Джастин подчеркивал, что ее советы ежедневно помогали ему на съемках, что это именно она внесла нечто новое, открыла в нем то, чего он сам раньше в себе не подозревал. – Это в самом деле твоя заслуга, Дафф. Они сидели на площадке и пили из одной банки клубничную газировку, жуткую гадость, как оказалось, но в автомате осталось только это, а оба умирали от жажды. День был жаркий, и они уже много часов находились на площадке.

– Я не справился бы без тебя. Это моя лучшая работа. Спроси Говарда, он подтвердит. Я раньше не мог так работать над ролью, углублять ее день ото дня, как сейчас. – И он посмотрел на нее своими огромными зелеными глазами. – Серьезно. Ты со мной творишь чудеса, Дафна.

Она не знала, что ему ответить.

– А ты творишь чудеса с моей книгой.

– Только и всего?

Он казался разочарованным, словно ждал, что она скажет больше. Но он не знал Дафну, того, какая она была осторожная, какими высокими стенами она себя огородила, И тут он ее огорошил:

– Расскажи мне что-нибудь о своем малыше.

Словно чувствовал, что, может, она, говоря о сыне, несколько ослабит свою охрану. И он не ошибся. Дафна улыбнулась и подумала об Эндрю, который был так ужасно далеко.

– Он удивительный, смышленый и очень своеобразный. Он примерно вот такого роста, – она вытянула вперед руку, чтобы показать рост сына, и Джастин улыбнулся, – и я возила его в Диснейленд несколько недель назад, когда он был здесь.

– А где он сейчас? С папой?

Ему показалось необычным для такой женщины, как Дафна, оставлять сына без присмотра, и в его голосе прозвучало удивление.

– Нет. Его папа умер до того, как он родился. – Теперь об этом уже легче было говорить. – Он в Нью-Гемпшире, в интернате.

Джастин с пониманием кивнул, а потом снова посмотрел Дафне в глаза:

– Ты была одна, когда он родился?

– Да.

При этом внутри у нее что-то заныло – воспоминание, от которого она много лет старалась убежать.

– Тяжело тебе, наверное, было?

– Да, и... – Ей не хотелось говорить ему о том, как она обнаружила глухоту Эндрю, и о тех ужасных одиноких годах. – Это было довольно трудное время.

– А ты тогда писала?

Джастин впервые стал расспрашивать ее о себе. До сих пор всю неделю они говорили об «Апачи» и других ее книгах и его фильмах.

– Нет, писать я начала позже. Только когда отдала Эндрю в интернат.

– Да. Наверное, тяжело заниматься творчеством, когда рядом носятся дети. Ты очень правильно сделала, что отдала его в интернат.

Его слова задели ее за живое. Он, конечно, не мог знать ее чувств к ребенку или что это было такое – отрывать от себя Эндрю. И его комментарий нес печать эгоизма, который она ненавидела.

– Я отдала его в интернат, потому что иначе было нельзя.

– Потому что ты была одна?

– Нет, по другой причине.

Что-то подсказывало ей не делиться с ним причинами. У нее все еще была сильная потребность защищать Эндрю. И она вдруг почувствовала, что Джастин не понял бы. Может, он бы даже и не пытался понять, и она не захотела открываться перед ним.

– У меня не было выбора. – Она вдруг почувствовала себя очень старой и усталой. Что он знает о таком горе? – Джастин, а у тебя нет детей?

– Нет. Я никогда не испытывал необходимости в такого рода продолжении себя. Я думаю, что у большинства людей это эгоистический поступок.

– Дети? – Она была ошарашена.

– Да. Не смотри так возмущенно. Большинство людей хотят себя воспроизводить и продолжать. У меня для этого есть фильмы. Мне не надо делать детей.

«Это извращенный взгляд на проблему, – подумала Дафна, – но для него, может, и подходящий». Она постаралась понять его точку зрения. Все же Джастин не был бесчувственным человеком. Иначе он не смог бы вдохнуть жизнь в «Апачи» на минувшей неделе. А если у него иные взгляды, чем у нее, почему бы их не выслушать. В конце концов, это ее долг.

– А ты когда-нибудь был женат?

Теперь уже Дафна задавала ему вопросы. Каким он был? Как научился толкованию чьих-то чужих чувств, например, ее чувств, изложенных в книге?

Джастин покачал головой:

– Нет, ни разу, по крайней мере официально. Я жил с двумя женщинами. С одной семь лет, с другой пять. В общем-то это было то же самое, что быть женатым. Просто мы не расписывались. Разница не так уж велика. Когда кто-то хочет уйти, он и так уходит, расписаны вы или нет, а я еще и содержал их после того, как они уходили.

• Предыдущая
• 51/74
• Следующая