От -50° до +50° (Афганистан: триста лет спустя, Путешествие к центру России, Третья Африканская) - Кротов Антон Викторович - Страница 14

• Предыдущая
• 14/82
• Следующая

Весь картофель наконец погрузили и забили весь кузов. Машина выехала из города и остановилась в тени деревьев на выезде на Файзабад. Здесь уже оживлённая дорога, проезжают мимо грузовики и маршрутки, но мне спешить некуда. Водители расстелили циновку в тени деревьев у ручья, и на неё уселись пять бородатых людей и стали пить чай. Четверо из них были хозяева картофеля и водители (они ехали в кабине), пятым был я. А ещё девять человек сидели вокруг на земле, бороды они не имели и чая не пили. Это были поставщики картофеля. Я им пытался налить чай, но они смущались и отказывались.

Водитель грузовика, весёлый бородач, оказался общительным человеком. Вот он отошёл в сторонку, сорвал растение и вернулся на циновку; растение оказалось коноплёй. Нюхает и изображает удовольствие.

— Это хорошо? — спрашивает меня.

— Нет, нехорошо! — смеюсь я.

— Ну ладно, скоро, иншалла, поедем!

(Иншалла — мусульманская призсказка, означающая «Если Бог даст» (в отношении к чему-то могущему произойти). Арабы, суданцы и многие афганцы прибавляют «иншалла» после любой фразы, относящейся к будущему: завтра, иншалла, поедем, иншалла, купим что-нибудь, иншалла…)

Тут произошло оживление: с поля в нашу сторону двигались крестьяне с двумя ослами, на каждого из которых было навьючено по два огромных картофельных мешка. Так вот что мы здесь стоим: догрузка картошки! Запихнули новую порцию, продолжили пить чай, крестьяне на ослах привезли ещё мешки и так несколько раз. Пока всё это происходило, я-таки постирался (с мылом) в ручейке-арыке, протекающем рядом. Из этого же арыка все мы умывались, наливали чай, пили (даже без помощи чашек и рук, просто склонившись к воде).

Вообще идея разделения воды на «новую» и «б/у», то есть на водопровод и канализацию принадлежит большим городам. До азиатской глухомани эта идея пока не дошла. Водопровод здесь единый: где-то выше по течению в русле речки строят маленькое заграждение, из-за чего отделяется отдельный ручей, он перетекает в канал и идёт, но уже с меньшим уклоном, отдельно от речки — на поля. Используется для орошения, для питья и мытья, кое-где, бывает, по дороге вращает микротурбину сельской ГЭС, всё больше мутнеет, грязнеет и наконец возвращается в реку или растворяется в лабиринте полей. На эти поля искусно направляют потоки воды, как в Китае, закладывая куском дёрна или камнем одну дырку и открывая воде проход в другую. В горах, где мало людей и много ручьёв, такая система оправдана, мутность и грязность воды почти не повышается; но при большой плотности населения, конечно, пить воду из такого коммунального водовода неуютно.

Покрывшись пылью, мы погрузили картошку и тронулись в путь.

Бурубахайр! — афганское слово, используемое на трассе: поехали!

Миновали благополучно город Файзабад. Это довольно крупный областной центр Афганистана, бывший столицей для «официального» президента Раббани, бежавшего из Кабула и Мазари-Шарифа от наступления «Талибана». Президент Раббани за недолгое житьё в этом городе успел соорудить себе дворец, основанный на скале прямо над бурной рекой Кокча. Этот четырёхэтажный замок был его резиденцией в те дни, когда армия правительства вела тяжёлые бои на горных заснеженных перевалах.

Падение Файзабада было лишь вопросом времени, и президент наверняка уже подготовил себе вписку в соседнем Таджикистане. Ведь талибы уже завелись в 39 провинциях страны, и лишь осталась одна последняя провинция — Бадахшан, — последний «Сталинград» президента Раббани.

Но из-за нежданного поворота судьбы переехать президенту пришлось не в Душанбе или в Москву, а в оставленный им несколько лет назад Кабул. Правда, недолго Раббани царствовал в полуразрушенной столице: на его место американцы подпихнули своего агента, относительно молодого, но уже лысого Карзая. А седобородатого Раббани сплавили на почётную пенсию. Шикарный дворец в Файзабаде превратился в роскошный хотель для богатых иностранцев, и ночлег в нём стоит от $130 с человека. Я не собирался останавливаться в Файзабаде: тут, по сути, нечего было смотреть, кроме базара и президентского дворца-хотеля. Поэтому хорошо, что картошка следовала дальше. Я пригнулся, лёжа на мешках (вместе со мной рядом спали другие бородатые автостопщики, афганцы) — пока над моей головой в десяти сантиметрах со свистом пролетали провода, хаотично протянутые над улицей. Вскоре Файзабад кончился, и мы выехали на свободное пространство. Было жарко и пыльно, хотелось мыться и стираться. Кстати, в Файзабаде был пляж, но купались там только мелкие мальчишки, взрослых не было.

Дорога здесь шла вдоль реки Кокча, бурной и быстрой. Но вот в одном из мест река имела пологий берег, и водитель свернул сюда, ура! Наши мысли совпали. Помывка и стирка заключались в следующем: желающие мыться залезли (прямо в халатах) в воду, попрыгали в ледяной воде, намылили кое-где части тела и халата, залезли опять в воду, вылезли и выжали мокрые полы халатов. Я поступил так же, только у меня вместо халата были джинсы и сохли они медленней.

Вода в реке здесь не совсем чистая, но её все пьют. Я тоже.

«Картофельный» водитель, выйдя из воды, закатал штанину и рукав и показал два страшных шрама на руке и на ноге. Оказалось, что его ранили русские на войне. «Я — басмач», говорил он, подобно и вчерашнему обитателю мечети.

Поехали дальше. Ещё через полчаса увидели, что берег опять стал пологим, а на берегу стояли маршрутка и дюжина людей — пассажиры. Опять пляж? Любопытство заставило нас остановиться и вылезти поглазеть. А было вот что: течением на берег реки вынесло утопленника (в халате), чёрного, утонувшего недели две назад, уже протухшего и раздутого, так что и опознать тело было бы непросто. Люди обсуждали, что делать с трупом. Мы не стали задерживаться и поехали дальше, только я немножко смутился, увидев, что речка, в которой мы моемся и воду из которой пьём, содержит не только нечистоты, но и мертвецов. Вот пойдёшь мыться-купаться, с таким столкнёшься, потом от страха сам мертвецом сделаешься!

Ещё интересное наблюдение. Через реку Кокчу мостов почти нет, ведь река широкая — метров сорок, глубокая и бурная. Но кишлаки на той стороне имеются. Как люди переправляются? Двумя методами. Во-первых, у них есть канатные переправы. На берегах закрепляют два стальных троса, по которым ездит на колёсиках стрёмная металлическая тележка. На ней помещается два человека, или даже человек и осёл. Я видел несколько таких канаток в действии и одну сломанную, обломки тележки на тросах посреди реки. Наверное, человек, что так провалился, сразу скончался и тоже удивил граждан, живущих ниже, своим трупом. Другая переправа — плоты на четырёх автомобильных камерах. Может быть, с такого плота свалился сегодняшний покойник? Вблизи каждого места переправы тусуется человек, лодочник или хранитель канатной дороги, собирающий копеечку за перевоз.

Вечером остановились в одном селении на молитву и ужин. Селение было цивилизованным, в гостинице-столовой тарахтел генератор, как во всех уважающих себя заведениях (централизованного электричества нет даже в Файзабаде). Три молочно-белые тусклые лампы слабо освещали большой зал. В углу работал телевизор.

Обычнная афганская еда — плов, чай и лепёшки. В харчевне — человек сорок. Половина бородатые, половина бреются (влияние северного соседа СССР; в глубинке и на юге бородачей больше). Женщин в харчевне нет. Почти все уставились в телевизор — там шёл боевик, судя по звукам бух-бух-а-а-а-а-а!!! Я рассматриваю афганскую чайхану — интереснее всякого фильма; некоторые продвинутые афганцы сумели распознать во мне иностранца (в полутьме это сделать нелегко) и теперь рассматривают меня.

Я думал, что мы заночуем здесь же, но водитель проехал ещё километров сорок и остановился на ночлег в глухом пустынном месте, где стояло лишь два домика (в них обитали заправщики или монтёры машин, но сейчас они спали). Я с большим удовольствием улёгся спать в кузове под звёздами и замёрз только перед рассветом.

Вообще, приятно путешествовать по Афганистану одному. Никто меня не беспокоит, не торопит, никого не надо ждать, ни о ком не надо беспокоиться. Сейчас единственный мой друг и попутчик — рюкзак. Он более вместителен, чем я: он вмещает 70 литров, а я только три, да и те вскоре просятся наружу. Но ты уж, рюкзак, от меня не теряйся, а то тебе в одиночку будет сложно, ты же несамоходен! — так думал я, отряхивая рюкзак от пыли и запихивая в него спальник.

• Предыдущая
• 14/82
• Следующая