Золотая моль - Фатеев Валерий Михайлович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая

— Ой, — обрадованно, как старому знакомому, сказала Хью-сту девчонка. — Как хорошо, что я вас встретила! Помогите мне Артурчика в лифт затаранить.

— Му, — соглашаясь, промычал парень, но когда Хьюст наклонился над ним, в лицо ему ударила едкая струя, и он, покачавшись как бы в нерешительности, через минуту плавно опустился на то место, где только что находился парень.

Примерно через час сердобольные соседи вызвали скорую, и он попал домой. Но долларов в дипломате (все эти дни он так и носил свой гонорар), увы, не оказалось.

В милицию Хьюст заявлять не стал. Милиция сама пришла к нему.

— У вас случайно ничего не пропадало в ближайшее время?

Следователь Дроченко считал себя поднаторевшим в своем деле и уже бумаги разложил на рабочем столе, готовясь записывать.

— А у вас что, есть мое заявление? — спросил Хьюст.

— Да заявления нет, — замялся следователь. Не рассказывать же, в самом деле, что задержанный при попытке сбыть фальшивые доллары рецидивист Лим показал, что доллары эти он вытащил у какого-то лоха в подъезде башни, где живет очень на этого лоха похожий Хьюст.

— А вот такого-то числа вам в подъезде плохо не было? — сверился со своими записями Дроченко.

Хьюст поморщил лоб, как бы припоминая, потом облегченно улыбнулся:

— Может, и было… мы в этот день по поводу моей новой работы так надрались. Сам не помню, как домой приплелся.

Обескураженному Дроченко ничего не оставалось, как попрощаться. Что на работе была пьянка, он уже знал и предпочел не связываться с этой конторой. Себе дороже.

Самое странное, что выстрел этот начальник службы безопасности предвидел. Разумеется, ни имени киллера, ни времени покушения знать он не мог. Зато был уверен, что стрелять будут именно оттуда — с башни Дома Советов.

Еще при первой рекогносцировке он, человек в городе новый, обратил внимание на недостроенную четырнадцатиэтажную громадину прямо на берегу Магаданки. Дом господствовал над городом, с него легко просматривались почти все основные административные и производственные объекты и, что самое важное — пятачок перед областной администрацией и губернаторский двор. Лучшей позиции для снайпера не найти.

Василий Васильевич не поленился, слазил на самую верхотуру и в опасениях своих убедился, так сказать, воочию. Средней руки снайпер, вооруженный хорошей оптикой, даже не поднимаясь до конца, мог за минуту перестрелять всю свиту вместе с губернатором.

Здание было бесхозным, то есть номинальный хозяин — Северный университет — у него был, но там на него давно махнули рукой: какой прок от бетонных коробок, которые в таком ветхом состоянии, что того и гляди на голову свалятся.

Василий Васильевич от природы был склонен к полноте, ростом и статью напоминал Букетова, а когда отпустил себе усы, то издалека очень стал смахивать на «хозяина». Вообще-то, многие службы безопасности при подборе телохранителей это учитывают. В решающую минуту, когда напряжение киллера достигает апогея, сходство может сбить с толку и спасти жизнь жертвы.

Правда, ценой жизни охранника. Но она традиционно считается не очень — по сравнению с жизнью охраняемого — высокой. Вещь весьма и весьма спорная, ведь на пути к вершине власти или богатства человек, как правило, совершает столько мерзостей, нарушает столько законов человеческих и Божьих, что карать его есть за что. Особенно когда находится кто-то, долго и упорно размышляющий над этими вещами: Добро, Зло, Справедливость. И о своем личном участии в этом вечном непримиримом споре.

И такой человек в городе был. Звали его Роман Глюк. Основной целью и содержанием его жизни как раз и была борьба против всех властей, под кого бы они ни перекрашивались. Особенно против судейских, милицейских и чиновных всех рангов.

Ростом Глюк был маленький, сам худенький, но большие его, почти девичьи глаза горели страстным огнем, руки и ноги постоянно ходили ходуном, а рот не закрывался, извергая пламенные обличения в адрес этих «поносных судей и злобных карликов» в прокурорских погонах. В этом тщедушном теле клокотала энергия сродни ядерной. И столько же ненависти.

Дожив до тридцати лет, он не женился и не закончил среднюю школу — некогда было, зато ночами напролет штудировал «Майн Кампф» Гитлера и мемуары Геббельса, благо издавались и продавались они свободно. В их идеях он находил созвучие своим чувствам, бурлящим и переполняющим его.

— На хер все уничтожить, а потом выращивать новых людей, — так обрисовал он свое кредо примкнувшему к нему старому унылому Давиденко. В советское время тот был самым известным жалобщиком и клеветником, его боялись как грозы в сухую погоду, увы, в последнее время уже не боялись и даже морду иногда били.

Но если бы у Романа спросили, когда и с чего все началось, он сказал бы кратко: с цветов! С цветов и лета, которое Роман не любил. Летом всех детдомовцев разбирали дальние и ближние родственники, и чаще всего он оставался один. Правда, были еще на хозяйстве сторож Игнат и его кудлатая собака Филин. Игнат прозвал ее так за умение спать в любой обстановке. Но сторож и сам дрыхнул днями, а с собакой, понятно, ни в футбол, ни в жестки не поиграешь.

Несколько раз и Романа порывались забрать на каникулы какие-то дяди и тети, но воспитательница Нина Вановна дело это пресекала решительно.

— Не рекомендую — псих он.

Причем делала это во всеуслышание.

После ее слов, натолкнувшись на дерзкий взгляд мальчишки, свое желание желающие быстро теряли. А Роман ничего иного и не ожидал. Он знал, что воспиталка права — псих он, псих!

Психом и таким образом отверженным Роман стал не сразу. Этому предшествовала целая цепь горьких событий на первом году его жизни в детском доме.

Рядом с детдомом за красивой фигурной оградой сытой и праздничной жизнью кипел известный курорт. Там постоянно гремела музыка, сверкали огни, слышался веселый смех счастливых людей. Корпуса курорта с его портиками, колоннами и фонтанами были похожи на дворцы, а все, что в них творилось, на сказку…

Но на курорт мальчишек не пускали.

Зато тайком от воспитателей они могли пообщаться с отдыхающими на автобусной остановке — как с приезжающими, так и с отъезжающими.

Особенно добры были последние: размякнув от вина, приятного отдыха и прощания с курортными друзьми и подругами, они не только угощали детдомовцев конфетами и шоколадом, но, бывало, дарили и деньги.

Перепадало и Роману. А однажды веселый пьяный моряк дал ему целых пятьдесят рублей. Роман был счастлив до самого вечера, представляя, сколько разных вкусных и полезных вещей — и перочинный нож с тремя лезвиями — накупит он на эту денежку.

А вечером Нина Вановна усадила их на стулья вдоль стены и грозно скомандовала:

— Кто ходил шакалить к автобусу, встаньте.

Ходили все, но встал один Роман. Остальные были ученые.

— Подойди ко мне.

Роман подошел.

— Положи деньги!

Он положил, но это было еще не все.

— Руки ладонями вверх на стол!

Свистнула деревянная плашка, и Роман от острой боли взвыл.

— А теперь ладонями вниз.

И еще раз!

— Эти нехорошие ручки, — со вкусом проговорила воспитательница, — долго теперь будут помнить, что шакалить нельзя… нельзя.

Ручки помнили. Почти неделю отходила с них фиолетовая чернота.

Но и мальчик не забывал.

На разные праздники разные шефы дарили детдомовцам подарки. Распределяли их воспитательницы. Фрукты, деликатесы улетучивались, а все остальное в больших пакетах вывешивалось на тыльную сторону огромной, больше роста взрослого человека, классной доски. И если детдомовец заслуживал поощрения, из мешка этого извлекалась конфета, а то и шоколадка. Так сказать, призовой фонд.

Однажды после отбоя Роман спросил у соседа Вани:

— Шоколадку хочешь?

• Предыдущая
• 29/40
• Следующая