Злой умысел - Стил Даниэла - Страница 45
- Предыдущая
- 45/85
- Следующая
– Здесь, пожалуй, пациентов даже побольше. Примерно от восьмидесяти до ста человек ежедневно – плюс-минус дюжина… впрочем, чаще плюс. – Он снова улыбнулся. – Поначалу здесь одновременно проживало порядка сотни женщин, а детишек было вдвое больше. А теперь обычно тут живут около шестидесяти женщин и около полутора сотен ребятишек – и так почти всегда. Мы никому не отказываем в приюте. Это наше железное правило. И единственное. Они приходят к нам, они остаются, если хотят именно этого. Большинство надолго не задерживается. Они либо отправляются назад, либо уезжают куда-нибудь и начинают новую жизнь. В среднем они проводят здесь от недели до двух месяцев максимум. Но преимущественно живут тут по две недели.
– А как вы умудряетесь размещать такую уйму народу? – Грейс была изумлена. Здание не выглядело настолько просторным.
– Нам нужно всего порядка двадцати комнат. И живут там сразу по нескольку человек – иначе не получается, Грейс. Наши двери открыты для всех, не только для католиков, – объяснил он. – Мы даже не задаем такого рода вопросов.
– Понятно… – Грейс улыбнулась ему – теплота, исходящая от этого человека, согрела ее душу. В нем были некая удивительная чистота и невинность, делавшие его похожим на настоящего святого. Это был воистину человек Божий, и Грейс вдруг стало так легко, так спокойно подле него, что она возблагодарила Небо.
– А врач, стоявший во главе госпиталя Святой Марии, был евреем, – вырвалось у нее.
Отец Тим расхохотался:
– Я не зашел еще так далеко, но в будущем… кто знает?
– А здесь есть врач-психиатр?
– Думаю, что это я сам. Я член ордена иезуитов и получил степень доктора психологии. Но «доктор Тим» звучало бы странновато, правда? «Отец Тим» больше мне подходит, верно ведь?
Оба непринужденно рассмеялись, и он вновь налил кофе в опустевшие чашки из огромного кофейника.
– У нас здесь шесть монахинь, но, разумеется, здесь они не в облачении, а «в светском», так сказать, и примерно около сорока добровольцев. Каждая пара рук на вес золота. Тут периодически бывают сестры из психиатрической лечебницы, а еще мальчишки-интерны, будущие психиатры, в основном колумбийцы. Чудесная компания, и все трудятся как дьяволы… прости, как ангелы.
Грейс с каждой минутой все сильнее влюблялась в этого взрослого веснушчатого мальчишку со смеющимися глазами.
– Ну а ты, Грейс? Что привело тебя к нам?
– Мне нравится такая работа. Все это очень много для меня значит.
– А ты в этом разбираешься? Впрочем, надеюсь, что да – после двух лет в клинике Святой Марии.
– Думаю, вполне достаточно, чтобы быть вам полезной.
…Все это было слишком хорошо ей знакомо, но она еще не решила, быть ли ей с ним до конца откровенной или молчать. Она ощутила к нему такое доверие, какого не внушал ей ни один человек уже давным-давно…
– А сколько раз в неделю ты ходила в клинику Святой Марии?
– Два вечера в неделю и каждое воскресенье… и еще все праздники.
– Ох, ничего себе! – Он был и обрадован, и удивлен. Да, он священник, но прекрасно видит, как она молода и хороша собой – слишком молода, чтобы жертвовать такой огромный кусок жизни на работу вроде этой. Потом взглянул на нее внимательнее: – Это для тебя… особая миссия, Грейс?
…Словно он все узнал. Он безошибочно все угадал. Грейс лишь кивнула:
– Думаю, так. Я… знаю толк в такого рода вещах.
Она не знала, говорить ли ему еще что-то, но он просто кивнул и ласково коснулся ее руки.
– Все правильно. Исцеление приходит по-разному. Но лучший способ – помогать страждущим.
Она опустила голову, чтобы скрыть слезы. Он знает. Он понимает. Она ощутила, что вернулась домой после долгих лет скитаний, так хорошо было просто вот так быть подле этого удивительного человека.
– Ты нужна нам, Грейс. Твое место здесь. Ты можешь принести многим радость и исцеление – и себе самой тоже…
– Спасибо, святой отец, – прошептала она, вытирая глаза.
Он с улыбкой наблюдал за ней. Он не хотел расспрашивать. Отец Тим знал теперь все, что ему необходимо было знать. Ведь понять, через какой ад пришлось пройти всем этим несчастным женщинам, которых унижали и избивали мужья, отцы, родные или дружки, способен по-настоящему лишь тот, кто сам это испытал.
– Ну а теперь ближе к делу… – Глаза отца Тима снова смеялись. – Когда ты сможешь начать? Мы тебя так просто отсюда не выпустим. Еще, чего доброго, опомнишься, передумаешь.
– Сию же минуту.
Направляясь сюда, она готова была тотчас же приступить к работе – так и случилось. Они возвратились на кухню, оставили в посудомоечной машине пустые чашки, а портом он повел Грейс в коридор, чтобы представить сотрудникам. Вместо трех девушек за регистрационным столиком сидел теперь молодой парень – ему было едва больше двадцати лет, он был студентом-медиком из Колумбии. Неподалеку две женщины беседовали со стайкой девчушек – отец Тим представил их Грейс. Это были сестра Тереза и сестра Евгения, но ни та ни другая совершенно не походили на монахинь. Обеим было чуть за тридцать, они были веселы и дружелюбны. Одна была в спортивном костюме, другая – в джинсах и сильно поношенном свитере ручной вязки. Сестра Евгения вызвалась сама отвести Грейс наверх и показать палаты, а потом детские. Ведь многие поступающие сюда матери просто не в силах были заботиться о ребятишках.
В изоляторе всем заправляла сиделка – тоже из числа монахинь. На ней был крахмальный белый халат, из-под которого виднелись обыкновенные голубые джинсы. Огни были притушены, и сестра Евгения знаком велела Грейс ступать бесшумно. Когда Грейс обвела взглядом палату, сердце у нее сжалось – она узнала все то, что видела на протяжении всей своей жизни. Следы варварских избиений, ужасающие кровоподтеки и синяки. У двух женщин руки были в гипсе, одной – ожоги по всему лицу, как потом выяснилось, от сигарет, а еще одна мучительно стонала, пока сиделка пыталась потуже забинтовать грудную клетку – у нее были сломаны ребра. К распухшим глазам ее время от времени прикладывали холодный компресс. Муж ее угодил за решетку.
– Самых тяжелых мы отправляем в больницу, – тихо говорила сестра Евгения на обратном пути. Но Грейс на мгновение задержалась и привычно коснулась руки одной из пациенток. Та в тревоге и замешательстве уставилась на нее. С этим Грейс тоже была хорошо знакома. Многие из несчастных настолько забиты и запуганы, что не доверяют никому и от всякого ждут удара.
–.Мы держим здесь всех, кого только можно, – тут НУ. не так тоскливо. В сущности, у большинства просто жуткие синяки. Но больных с серьезными повреждениями отправляем сразу в приемный покой.
…Как ту женщину два дня назад – муж приложил к ее лицу раскаленный утюг, предварительно стукнув тем же утюгом по затылку. Он почти убил ее, но бедняжка была так забита, что не соглашалась подавать в суд. Власти отобрали у них детей и отправили в приют. Что же касается женщины, то, чтобы спастись, она должна была по-настоящему этого хотеть, а у большинства недоставало мужества. Насилие делает человека отчаянно одиноким. Заставляет скрываться от всех и вся, и даже от тех, кто искренне желает помочь, – это Грейс знала по собственному печальному опыту…
Потом сестра Евгения повела Грейс к детям, и через минуту девушку облепили малыши. Она тотчас же принялась рассказывать им сказки, вплетать ленточки в косички, завязывать шнурки, а детишки наперебой рассказывали, кто они и откуда и что с ними случилось. Некоторые молчали. У них от рук родителей погибли братишки или сестренки. А матери у многих находились наверху, избитые так, что не в силах были шевельнуться, – мучимые жгучим стыдом, многие женщины не могли в глаза взглянуть родным детям. Словно чума разъедала эти семьи, калеча навсегда людские души. И Грейс с болью осознавала, сколь немногие из этих малышей вырастут нормальными людьми и сохранят способность доверять.
Она ушла из приюта лишь в начале девятого вечера. Отец Тим стоял в дверях, беседуя с полицейским. Тот только что привел десятилетнюю девчушку, зверски изнасилованную родным отцом. Для Грейс видеть подобное было свыше ее сил… ей было по крайней мере тринадцать… но она нагляделась в госпитале Святой Марии и на совсем крошечных детей, над которыми в извращенной форме надругались их отцы.
- Предыдущая
- 45/85
- Следующая
