Наследники Скорби - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка" - Страница 82

• Предыдущая
• 82/85
• Следующая

Довольно.

Глава шел в покой Нэда, кивал выучам, попадавшимся на пути, и думал. Может ли жить человек, если внутри все умерло? Словно выгорело.

И будет ли от этого человека толк?

Если за пол-оборота душу выжгло — прорастет ли в ней что-то, кроме злобы?

Лучинки горели, чадя и потрескивая, роняя в глиняные плошки с водой шипящие угольки. Белян стоял перед крепким столом и пытался унять дрожь. Мужчина, сидевший напротив, глядел на него глазами, полными холодной страшной жути.

— Расскажи, что ты знаешь о Сером, — приказал незнакомец, которого грозный Нэд величал Главой.

Белян бросил испуганный взгляд на стоящего в стороне посадника, сглотнул и ответил, чувствуя, как предательски дрогнул голос:

— Я все рассказал уж. Ничего больше об нем не знаю. Видел однажды…

— Он звал тебя в Стаю?

Негромкий голос был лишен каких-либо чувств. Если бы мертвецы могли говорить — наверное, их голоса звучали бы так же: глухо, бесцветно, ровно.

— Да… Но я не пошел, — поспешно добавил юноша. — Он бешеный! Его свои-то волки боятся…

— Почему?

— Серый не знает жалости. В нем звериного больше чем человечьего. Он в людском облике почти и не ходит.

Белян старался отвечать быстро, потому что был уверен: начни он мямлить, обережник не станет переспрашивать, просто сделает что-нибудь такое, отчего пленник заговорит вовсе без остановки. Но это будет больно, очень-очень больно…

— Как мог волколак позвать в Стаю кровососа? Вы же не селитесь рядом… — Ратоборец сверлил Ходящего взглядом.

— Серый собирает всех. Он хочет держать людей в страхе. Хочет стать хозяином леса.

— Мне сказали — он схватил и убил обережника…

Юноша кивнул:

— Осененные у Серого в Стае, кто ближе к нему стоят, охотятся на людей…

— Ты говорил, кровь вам нужна раз в луну.

— Да. Чтобы не беситься.

— А если чаще?

Пленник снова испуганно посмотрел на Нэда, будто искал в нем защиты:

— Чаще?

— Да.

— Ошалеешь…

— Ошалеешь?

— Кровь силу дает, раздувает ее, как ветер огонь, но разум туманит, опьяняет. С обожравшимся волком лучше дела не иметь. Они друг друга разорвать могут. Злющие. И силы недюжинной.

— А если это будет кровь Осененного? — Глава Цитадели постучал пальцами по столу, отчего в глиняных плошках, стоящих под светцами, пошли круги, и отражения огоньков раздробились в них, заколыхались.

— Дара прибудет.

Обережник помолчал.

— Как вы между собой разговариваете? Ты сказал Лесане, будто отпустил Стаю. Как?

Юноша заговорил, словно оправдываясь:

— Господин, мы не волки. У нас нет такого острого нюха и зрения, нет когтей и зубов…

— Это я вижу, — оборвал его Охотник. — Отвечай на вопрос.

— Мы… умеем слышать друг друга даже за десятки верст.

— Слышать?

— Да.

— Как?

— Я… я не знаю. Любой из Стаи способен дотянуться до вожака рассудком.

— И ты сейчас можешь поговорить с кем-то из своих?

— Нет, — Белян покачал головой. — Говорить не могу, только послать мысли. Это… как… я не сумею объяснить. Я не вру! Я не знаю! Они будто слышат, о чем я думаю, видят моими глазами… — Полонянин тараторил, надеясь, что сидящий напротив человек не подумает, будто его пытаются обмануть.

— Покажи, как вы это делаете. Я смогу услышать твои мысли? — подался вперед обережник.

Ходящий побледнел:

— Не знаю… могу попробовать… — Его лицо застыло, взгляд стал тяжелым.

Пленник пристально смотрел в глаза Охотника. Миг, другой, третий… по лбу и вискам катились частые капли пота, они сбегали по скулам, падали с подбородка.

Впусте.

— Не получается, — наконец глухо сказал юноша, — ты меня не слышишь.

Мужчина кивнул. Он ничего не чувствовал. Лишь видел, что кровосос не врет.

— Как вы обращаете людей? Как обратили тебя? Как вы кормитесь? Говори.

— Вожак не позволяет Стае грызть людей. Кровь Осененного заменяет кровь человека. Раз в луну я кормлю каждого. Крови нужно немного, если Стая небольшая. Если большая, одному Осененному не справиться. Меня обратили после того, как вожак понял, что его Стая слишком разрослась и в одиночку ее не прокормить.

— А как кормятся Осененные?

Кровосос уронил взгляд под ноги, отчего окончательно превратился в провинившегося мальчишку:

— Людьми.

Обережник усмехнулся, встал из-за стола, прошел туда-сюда по покою, остановился напротив полонянина и произнес:

— Ты говорил, если человека не выпить, он становится кровососом. Верно?

Ходящий кивнул, по-прежнему избегая смотреть на собеседника:

— Да. Если выпить досуха — умрет и станет упырем. Если нет — обратится. Чаще те, кого так обратили, становятся Дикими. Навроде упырей. Безмозглыми. Живут одной повадкой и голодом. Рядом же нет вожака, который научит, даст войти в разум.

— А если вожак есть?

Пленник горько улыбнулся:

— Научит всему. К тому же хороший вожак кормится, не убивая. Если, когда пьешь, отпустить Дар, человек не обернется. Все не так, как ты думаешь. Я ни разу не убивал людей. Мой вожак — тоже. Первый раз, когда я охотился, он был рядом, чтобы… ну… чтобы я не потерял рассудок, не загрыз девушку.

— Расскажи про вашу охоту. Я хочу знать.

— Можно я сяду? — Ноги юношу уже не держали, а от опасной близости Охотника его стыдно колотило крупной частой дрожью.

— Сядь.

Белян, словно подрубленный, рухнул на лавку, облизал пересохшие губы и, опустив глаза в пол, начал рассказывать:

— Первый раз всегда охотишься с вожаком. Год должен пройти после обращения. Чтобы переяриться, в ум прийти. Мы вышли на девушку в брусничнике. Я позвал ее, и она подошла. А потом я… ну… укусил. Мне было разрешено сделать три глотка. Это… сложно — остановиться. Очень сложно. Но если вытянешь все до капли, человек ведь умрет. И станет упырем. Я отпустил Дар, но сделал четыре глотка. А потом вожак меня оттащил. Первый раз почти никто не справляется… Девушка не плакала. Она будто спала, но с открытыми глазами. А потом я затворил ей ранки, мы отошли, и я разбудил ее. Перестал удерживать Зовом. Она очнулась и… все. Ушла дальше собирать свои ягоды.

— Человек ничего не помнит? — уточнил Глава.

— Нет, ему просто кажется, будто закружилась голова, а потом… будто перестала.

— Ты сказал, что затворил раны. Ты умеешь лечить?

Юноша хлопнул глазами:

— Все умеют лечить, господин…

Глава и Посадник переглянулись.

— Все?

— Да. И мы, и оборотни. В ком горит Дар.

Неужели они ему не верят? Почему? Он же правду говорит!

Обережники снова посмотрели друг на друга.

— Ты можешь сейчас услышать кого-то из своей Стаи? — повернулся Глава к пленнику.

Белян вздрогнул, словно его ударили. Впервые в душе всколыхнулось упрямство. Впервые страх перед Охотниками отступил под натиском еще большего страха — страха совести.

— Нет! Не могу! — но сказал это слишком поспешно. Не поверили.

— Не можешь? Или не хочешь? — Ратоборец мягко шагнул вперед.

— Не могу… я… они… — Юноша сжался на лавке.

— Когда его кормили, Нэд? — спросил Глава, не отводя тяжелого взгляда от пленника.

— Седмицы три назад. Приказал конюху порезать руку. Нацедили чуть-чуть.

— То есть до исхода его луны осталось семь дней?

— Да.

— Сдается мне, нет нужды кормить его и дальше. Да и вообще… зачем он нужен? — спросил обережник.

Из зажмуренных глаз пленника покатились слезы, а потом он судорожно всхлипнул и разрыдался:

— Я все рассказал! Все!

Глава стоял напротив, скрестив руки на груди. При мысли о том, сколько жизней эти самые руки уже отняли и сколько еще отнимут, полонянина обуял слепой ужас.

А человек тем временем равнодушно сказал:

— Верно. Потому я и спрашиваю: на кой ляд ты нам теперь сдался?

Рыдания Беляна стали еще надрывнее.

— Ты не хочешь делать то, что приказывают, — объяснил ему мучитель. — Зачем в таком случае тебя кормить?

• Предыдущая
• 82/85
• Следующая