Криптономикон, часть 1 - Стивенсон Нил Таун - Страница 69

• Предыдущая
• 69/114
• Следующая

— Значит, ты тоже знаешь Эндрю Лоуба, — говорит Кантрелл с некоторым боязливым уважением, как если бы Рэнди когда-то голыми руками убил человека и ни разу об этом не обмолвился.

— Да, — говорит Рэнди, — насколько вообще можно знать такого персонажа.

Кантрелл с чрезмерным вниманием изучает пивную этикетку с обещанием каких-то призов. Том подхватывает разговор:

— У вас был какой-то общий бизнес?

— Вообще-то нет. А можно спросить, откуда вы в курсе? В смысле, как вы вообще услышали про Эндрю Лоуба? Из-за истории с Дигибомбером?

— Да нет, позже. Энди стал заметной фигурой в кругах, где вращаемся мы с Томом, — говорит Кантрелл.

— Я могу представить себе Энди только в кругу робинзонов-любителей или людей, верящих, что над ними в детстве совершали ритуальное насилие.

Рэнди произносит фразу механическим голосом, как телетайп, выдающий прогноз погоды. Наступает пауза.

— Это позволяет восполнить кой-какие пробелы, — говорит наконец Том.

— Что ты подумал, когда ФБР устроило обыск в его хижине? — спрашивает Кантрелл. К нему вновь вернулась способность улыбаться.

— Не знал, что и думать, — отвечает Рэнди. — Помню, смотрел в новостях, как федералы выносят из шалаша коробки с вещественными доказательствами, и думал, что в этих бумагах есть и мое имя. Но в ходе следствия оно так и не всплыло.

— ФБР на тебя вышло? — спрашивает Том.

— Нет. Думаю, они просмотрели бумаги, быстро убедились, что Энди — не Дигибомбер, и вычеркнули его из списка подозреваемых.

— Ну так вот, вскоре после этого Энди Лоуб объявился в Сети, — говорит Кантрелл.

— Верится с трудом.

— Мы тоже сперва не поверили. Я хочу сказать, мы получали его манифесты — отпечатанные на серой бумаге из вторсырья вроде туалетной.

— Какими-то органическими чернилами на водной основе, которые сшелушивались, как черная перхоть, — добавляет Том.

— Мы еще шутили, что Энди нам все запорошил своей парашей, — говорит Кантрелл. — Когда какой-то Энди Лоуб начал размещать тирады в рассылке Тайных Обожателей и в новостной группе Евтропии, мы подумали, что это розыгрыш. Решили, что кто-то с блеском пародирует его стиль.

— Но все продолжалось день за днем, потом начались дискуссии, и тут мы поняли, что это и впрямь он, — говорит Том.

— И как это совмещается с его ненавистью к технике?

Кантрелл:

— Он говорит, что всегда считал компьютеры средством разобщения людей и атомизации общества.

Том:

— Однако оказавшись подозреваемым номер один в деле Дигибомбера, поневоле ознакомился с Интернетом, который, соединив компьютеры вместе, в корне их изменил.

— О господи! — вырывается у Рэнди.

— И он думал про Интернет, занимаясь тем, чем там занимается Энди Лоуб, — продолжает Том.

Рэнди:

— Сидя голым по шею в горном ручье и свертывая шеи мускусным крысам.

Том:

— И пришел к выводу, что компьютеры — это средство объединения общества.

Рэнди:

— И что именно Энди Лоуб его объединит?

Кантрелл:

— Ну, примерно так.

Рэнди:

— Выходит, он стал евтропийцем?

Кантрелл:

— Не совсем. Скорее он обнаружил в рядах евтропийцев трещину, о которой мы не подозревали, и возглавил группу отколовшихся.

Рэнди:

— Мне казалось, что евтропийцы — убежденные индивидуалисты и либертарианцы.

— Да, да! — говорит Кантрелл. — Однако основное положение евтропианства — что технология сделала нас постлюдьми. Что Homo sapiens плюс технология — совершенно новый вид: бессмертный, вездесущий благодаря Сети и движущийся к всемогуществу. Так вот, первыми об этом заговорили либертарианцы.

Том:

— Однако идея привлекла самых разных людей, в том числе Энди Лоуба. В один прекрасный день он прорезался и начал вещать про коллективный разум.

— И, ясное дело, тут же получил отлуп от большинства евтропийцев, для которых это как красная тряпка, — говорит Кантрелл.

Том:

— Не унявшись, он постепенно обзавелся сторонниками. Похоже, значительная часть евтропийцев не так уже держится за либертарианство. Идея коллективного разума им понравилась.

— И теперь Энди — вожак этой фракции? — спрашивает Рэнди.

— Наверное, — отвечает Кантрелл. — Они откололись и создали свою группу новостей. Последние месяцев шесть мы о них не слышали.

— Как же вы узнали про Энди и меня?

— Он по-прежнему иногда проявляется в рассылке Тайных Обожателей, — объясняет Том. — В последнее время они активно обсуждают Крипту.

Кантрелл говорит:

— Как только он узнал, что этим занимаетесь вы с Ави, он накатал двадцать-тридцать килобайт убористым шрифтом. Не в самом хвалебном тоне.

— О черт. Чего ему еще? Он выиграл дело. Оставил меня без штанов. Зачем пинать мой труп? — Рэнди стучит себя в грудь. — Ему чего, на работу ходить не надо?

— Он теперь вроде как адвокат, — сообщает Кантрелл.

— Ха! Воображаю.

— Он нас обличает, — говорит Том. — Капиталистический грабеж. Атомизация общества. Создание безопасных условий для наркодельцов и клептократов «третьего мира».

— Ну, по крайней мере тут он угадал. — Рэнди доволен, что получил наконец ответ на вопрос, зачем они строят Крипту.

Сио — гиблая трясина. Те, кто уже отдал жизнь за Императора, вытесняют тех, кто еще только собирается. Каждый день из-за солнца вылетают странные двухвостые американские самолеты, убивают солдат шквальным огнем, одуряющими разрывами бомб. Поэтому они спят в открытых могилах и выползают лишь ночью. Однако в окопах гнилая вода кишит всякой враждебной живностью, а с заходом солнца зуб на зуб не попадает из-за холодных дождей. Все в двадцатой дивизии знают, что не выберутся живыми с Новой Гвинеи. Вопрос, что лучше: сдаться австралийцам на пытки и смерть? Взорвать себя гранатой? Сидеть здесь, где днем убивают бомбы, ночью — малярия, дизентерия, озерная лихорадка, холод и истощение? Или идти двести миль через горы и реки в Маданг, что самоубийственно даже в мирное время, при наличии еды и лекарств?..

Приказ именно таков. В Сио прилетел генерал Адати — первый свой самолет за несколько недель, — приземлился на изрытом колеями септическом поле, которое зовется тут летным, и приказал уходить через горы. Полк за полком хоронит мертвецов, собирает остатки оборудования и скудные припасы, дожидается темноты и движется к горам. Путь можно найти по запаху — дизентерийной вони и смраду трупов, которые передовые полки оставляют за собой, как хлебные крошки.

Командование остается до последнего, и с ним связисты: без мощного радиопередатчика и шифровального оборудования генерал — не генерал, дивизия — не дивизия. Наконец и они сворачиваются и начинают разбирать передатчик на возможно более мелкие части. Дивизионный передатчик — огромный, мощный, такой, чтобы пробивал до ионосферы. В нем есть генератор, трансформаторы и другие железки, которые невозможно сделать более легкими. Связистам свои бы скелеты перетащить через горы и вздувшиеся реки, так они поволокут на горбу разобранный передатчик, канистры с горючим, трансформаторы…

Еще есть огромный жестяной чемодан с кодовыми книгами. Даже сухие, они непомерно тяжелы, а сейчас еще и намокли. Тащить на себе — немыслимо. Инструкция требует сжечь.

Связистам двадцатой дивизии не до шуток, даже черный солдатский юмор им сейчас чужд. Если их еще может что-нибудь рассмешить, так это идея жечь намокшие книги в болоте под проливным дождем. Если бы полить авиационным топливом… но столько топлива просто нет. К тому же на столб дыма слетелись бы P-38, как комары на человеческое тепло.

Жечь и не надо. На Новой Гвинее все само гниет и разлагается со свистом; долговечны лишь камни и осы. Связисты отрывают от книг обложки, чтобы потом предъявить начальству, остальное заталкивают в чемодан и закапывают на берегу особенно зловредной реки.

Идея не очень удачная. Однако они долго пробыли под бомбежкой. Даже если тебя не задевает осколками, ударная волна — это каменная стена, мчащаяся со скоростью семьсот миль в час. В отличие от настоящей каменной стены она проходит сквозь тело, как вспышка света сквозь стеклянную статуэтку. По пути она перестраивает все в организме вплоть до митохондрий, нарушает каждый процесс в каждой клетке и, кроме прочего, те связи в мозгу, которые отвечают за отсчет времени и жизненный опыт. Несколько взрывов, и сознание превращается в бессмысленный клубок оборванных нитей. Связисты уже в меньшей степени люди, чем когда уходили на фронт. От них нельзя ждать рассудительности. Они закидывают чемодан грязью не для того, чтобы надежно его спрятать, а скорее ритуально, из уважения к странной информации в книгах.

• Предыдущая
• 69/114
• Следующая