Северное сияние - Пулман Филип - Страница 9

• Предыдущая
• 9/98
• Следующая

Правда, она не особенно задумывалась о высоких материях и росла себе эдаким маленьким дикарем. Не было для нее большей радости, чем в компании с поваренком Роджером, закадычным ее дружком, залезть на крышу колледжа и плеваться оттуда сливовыми косточками на головы проходящих внизу профессоров. А еще лучше — притаиться под окном аудитории, где идут занятия, да как ухнуть совой! А что может быть слаще, чем гонять по узеньким улочкам, воровать у торговок яблоки и драться с чужаками. О, эти войны! Насколько Лира не подозревала о подводных политических течениях, бурливших под зеркальной гладью мирной жизни колледжа, настолько же ученые мужи в мантиях понятия не имели о том, что представляет собой жизнь ребенка в таком городе, как Оксфорд, об этом компоте из союзов наступательных и оборонительных, о заклятых врагах, кровной мести и пактах о ненападении. А ведь на первый взгляд и не догадаешься: милые детки, как славно они играют вместе. Ангелочки, да и только.

На самом же деле Лира и иже с ней вели изматывающую войну не на жизнь, а на смерть. Вернее, даже несколько войн. Ну, во-первых, все без исключения дети из одного колледжа (дети — это слуги-подростки, отпрыски взрослых слуг и, конечно, Лира) враждовали с детьми из другого оксфордского колледжа. Но стоило хоть кому-нибудь из «университетских» пасть жертвой «городских», как непримиримая вражда вмиг сменялась самой горячей солидарностью и против «городских» выступали единым фронтом. Такой антагонизм уходил корнями далеко в прошлое, и равноуважаемые стороны получали от него живейшее удовольствие.

Однако и эти распри мгновенно забывались, едва на горизонте брезжил внешний враг. Один такой враг был, можно сказать, извечным: речь идет о детях из поселка на глиняном карьере, где располагались кирпичные мастерские. «Карьерских» ненавидели и «городские» и «университетские». В прошлом году Лира и К° заключили с «городскими» временное перемирие и учинили совместный набег на карьер, где порезвились на славу: швыряли в «карьерских» комьями мокрой тяжелой глины, сровняли с землей уродский замок, который они, дурачки, построили, а в довершение всего хорошенько изваляли их в липком коричневом месиве — ничего, им не привыкать.

По окончании этого геройского налета и победители, и побежденные напоминали орду вопящих глиняных големчиков.

Другой общий враг появлялся в городе дважды в год, весной и осенью, когда на ярмарку в Оксфорд приплывали в своих лодках цагане. Они прямо в этих лодках и жили, целыми семьями. Одно семейство из года в год ставило свой плавающий домик на прикол в Иерихоне, так называлась нищая окраина Оксфорда. Именно с ними Лира и начала вести войну на уничтожение, как только впервые сообразила, что камни под ногами валяются не просто так, а для того, чтобы швыряться ими в цель.

Прошлой осенью они с Роджером да еще пара-тройка поварят из колледжа Святого Михаила устроили засаду и бомбардировали чистенькую, сверкающую свежей краской лодочку комьями грязи до тех пор, пока разъяренные цагане не высыпали на берег, чтобы примерно наказать поганцев. Вот тут-то группа захвата во главе с Лирой взяла лодку на абордаж и смело направила ее прочь от берега, вызвав тем самым немалый переполох среди судов и катеров на канале. А маленькие пираты тем временем обшаривали лодку вдоль и поперек, потому что им нужно было непременно найти затычку. В существование этой затычки Лира свято верила и авторитетно пообещала своей команде, что, если они ее найдут и выдернут, лодка тут же пойдет ко дну. Увы, никакой затычки они так и не нашли, и с захваченного корабля пришлось спасаться бегством, вернее, вплавь, опасаясь праведного гнева владельцев, так что с визгами и брызгами неугомонная ватага промчалась по горбатым улочкам Иерихона, смущая покой горожан.

Так вот и жила наша Лира, и жизнь эта ей необычайно нравилась. Какая-то часть ее естества представляла собой эдакого маленького, цепкого кровожадного дикаря, который нигде не пропадет. Но что-то глубоко внутри подсказывало девочке, что это далеко не все, что она не чужда блеску и славе колледжа Вод Иорданских, что каким-то краешком причастна и к сильным мира сего, таким, как лорд Азриел. Правда, Лире от этого было ни тепло ни холодно, разве что при случае она могла щегольнуть голубыми кровями перед уличными мальчишками. Ей и в голову никогда не приходило задуматься, а кто же она на самом деле?

Так и прошло ее детство, детство щенка дворняжки, который, может, и породистый, но очень тщательно это скрывает. Привычное течение Лириной жизни резко менялось лишь во время нечастых приездов в Оксфорд лорда Азриела. Спору нет, куда как приятно рассказывать приятелям о богатом и знаменитом дядюшке, но за удовольствия надо платить. И вот наступал час расплаты. Сперва какой-нибудь профессор пошустрее ловил Лиру и за ухо приводил к экономке, где ее до блеска мыли и наряжали в новое платье, а потом, после надлежащей порции «то не делай, се не смей», под конвоем доставляли в преподавательскую, где лорд Азриел ожидал ее на чашку чая. Кроме того, на чай приглашались и наиболее именитые профессора. Оскорбленная в лучших чувствах Лира с шумом плюхалась в глубокое кресло, а магистр с металлом в голосе требовал, чтобы она села ровно. Так она и сидела, исподлобья глядя на всех присутствующих, пока они, один за другим, включая даже Капеллана, не начинали хохотать.

Процедура этих скучных визитов никогда не менялась: после чая магистр и профессора откланивались и Лира с дядей оставались одни. Лорд Азриел учинял ей допрос с пристрастием, поскольку девочка должна была показать ему, чему она научилась за время его отсутствия. Закинув ногу на ногу, он вальяжно располагался в кресле и, не дрогнув ни единым мускулом лица, терпеливо выслушивал, как Лира барахтается в каше из геометрических теорем, дат по истории, арабского, яндарологии, время от времени беспомощно замолкая и хватая воздух ртом.

В прошлом году, перед отъездом на Север, лорд Азриел неожиданно спросил ее:

— А что ты делаешь, когда не учишься в поте лица?

— Как что? Ну, играю… там в игры всякие. В колледже. Честно, дядя, я играю.

— Позволь-ка мне взглянуть на твои руки.

Ничего не подозревая, она протянула ему открытые ладошки, но дядя перевернул их, чтобы посмотреть на ногти. На ковре у его ног, подобно сфинксу, лежала белая пума-альм и поводила хвостом, не сводя с Лиры немигающих глаз.

— Грязные, — проронил лорд Азриел, отпуская руку племянницы. — Тебя здесь что, не моют?

— Моют, моют, — заверила его Лира. — Нормальные ногти. У Капеллана они еще грязнее моих.

— Он ученый. Ему можно. А вот тебе…

— Наверное, они запачкались после того, как я их помыла.

— И где же это ты играла, позволь спросить, раз так выпачкалась?

Лира опасливо посмотрела на дядю. Что-то подсказывало ей, что вообще-то на крыше играть запрещено, хотя ей лично этого никто никогда не говорил. Поэтому на всякий случай она ограничилась неопределенным:

— Ну, там, в одной комнате.

— В одной комнате. Понятно. А еще где?

— Еще на глиняном карьере.

— Та-а-а-к. Еще где?

— В Иерихоне. В порту еще иногда.

— И больше нигде?

— Нигде.

— Лжешь. Я сам вчера видел тебя на крыше.

Лира надулась и опустила голову. Лорд Азриел насмешливо смотрел на ее понурую фигурку.

— Значит, — продолжал он, — мы гуляем по крышам. А на крышу библиотеки мы, случайно, не лазаем?

— Нет, — храбро ответила Лира. — Я там только один раз грача нашла.

— Да ну? И что же? Поймала?

— Да у него лапа перебита была. Мы его сперва хотели зажарить, а Роджер сказал, что лучше мы будем его лечить. Вот мы и стали давать ему еду всякую. Еще остатки вина давали. Он тогда поправился и улетел.

— А что это еще за Роджер?

— Поваренок. Он мой друг.

— Понятно. Значит, ты облазила всю крышу.

— А вот и не всю. На корпус Шелдона не залезешь, туда надо прыгать с Пилигримовой башни, через проход между двумя зданиями. Вообще-то там окно есть чердачное, только я не достаю.

• Предыдущая
• 9/98
• Следующая