Лунный серебряный свет (ЛП) - Вульф Мара - Страница 13

• Предыдущая
• 13/52
• Следующая

Он вдруг улыбнулся.

— Что такое? — спросила я.

Кэлам покачал головой, но никакого ответа не последовало. Наверняка он заметил мой пристальный взгляд.

Быстрым движением он положил портрет в раму, надел заднюю крышку и закрыл крепления. Затем он развернул картину к свету.

Идеально.

Он положил её мне на колени и взял следующий рисунок, который я нарисовала на утёсах. В тот день у моря был необычный синий цвет, и мне почти удалось, смешав краски, получить тот же оттенок. Пока Кэлам смотрел на рисунок, мне пришло в голову, что сегодня его глаза точно такого же цвета.

В тот день мы были с Питером на утёсе до захода солнца. Спокойное, но опасное настроение, которое излучало тогда море, отчётливо узнавалось на картине.

— Не хочешь рассказать, что произошло с твоей матерью? — перебил Кэлам мои мысли.

Я сглотнула. В течение многих недель после смерти моей матери я пыталась не говорить о ней и даже не думать. Мне казалось, так мне будет легче справиться.

Кэлам не давил на меня. Он дождался, пока я решусь ответить. Я заглянула ему в глаза и поняла, что могу доверять ему. Я глубоко вздохнула и, запинаясь, рассказала об аварии и о том, когда видела её в последний раз. Кэлам отложил картинную раму в сторону и прислонился к столешнице рядом со мной.

Когда я закончила рассказывать, он молча посмотрел на меня. На мои глаза навернулись слёзы и тут же побежали по щекам. Кэлам стёр их.

— Мне очень жаль, — прошептал он и, обвив вокруг меня руку, притянул к своей груди. Я прислонилась к нему. Он пах солнцем и морем.

— Почему ты так делаешь? — Я не решалась взглянуть на него, но надеялась, что он меня не отпустит.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, поглаживая меня по волосам.

— Ты игнорировал меня неделями напролёт, — напомнила ему я. — А сейчас ты совсем другой.

— Я не знаю. — Его голос звучал озадачено. — Уже когда я увидел тебя в первый раз, как ты растрёпанная сидела рядом с китом, у меня было такое чувство, что ты не сулишь мне ничего хорошего.

Я в возмущении выпрямилась.

— Ты ведь даже не знал меня.

Он улыбнулся, и мой гнев вмиг испарился.

— Я сказал, это было чувство. Ты стояла в воде, цепляясь за кита, и тогда я знал, что мне нужно остерегаться.

— И? Сейчас ты передумал?

— Именно, — ответил он, освобождая меня и отворачиваясь к рамам.

Я с недоверием смотрела на него. Всё-таки сейчас он не был готов продолжить объяснять свои перемены настроения.

— Почему ты не живёшь со своими родителями? — спросила я.

Он покачал головой и ответил без каких-либо церемоний:

— Я никогда не знал своих родителей. — Его тон не терпел никаких дальнейших вопросов на эту тему. — Мне кажется, эта картина самая красивая, — сказал он, и я посмотрела на рисунок перед ним. — Я тут подумал… — он медлил.

— М-м?

— Подаришь мне её?

Я уставилась на него. Он это серьёзно?

— Я бы повесил её в своей комнате. — Его голос звучал немного нервно.

— Конечно, если она тебе так нравится, — ответила я, смущённая его неожиданной похвалой.

Он взял белую раму, осмотрел её и отложил в сторону. Затем он проложил себе дорогу к стопке картинных рам и некоторое время капался в них. Наконец он вытащил простую светло-серую деревянную раму и, рассмотрев её, остался довольным. Картина испытала на себе такую же тщательную заботу, что и портрет моей матери. Я молча сидела рядом, предаваясь своим мыслям.

— Уже поздно, — сказал Кэлам, когда закончил. — Остальные картины я обрамлю в следующий раз, если ты хочешь?

— Если я смогу наблюдать за процессом?

— С удовольствием.

Он обхватил рукой мою талию и опустил с верстака. По телу побежало покалывание от его прикосновения. Он позволил скользнуть мне на пол, и его непосредственная близость как всегда сводила меня с ума. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не положить свою голову на его мускулистую грудь, которая была ко мне так близко. Тут он отошёл в сторону и взял картины.

— Пора ужинать.

Мы молча вошли в дом. Дистанция, которую он соблюдал, наверняка была намеренной. Софи и доктор Эриксон любовались обрамлёнными картинами.

— Я хотел показать портрет твоей матери, который я нарисовал, — сказал доктор Эриксон.

Мы с Кэламом последовали за ним в соседнюю комнату, которая оказалась чем-то вроде библиотеки, хотя это определение подходило для всего дома. У стен стояли книжные стеллажи, достававшие до тёмно-синих потолков, а на столах, которые были расставлены по комнате, также лежали стопки книг. Уютные кресла, покрытые клетчатым материалом, и лампы для чтения дополняли обстановку.

Пока доктор Эриксон рылся в своих папках с рисунками, Кэлам подошёл ко мне.

— Его семья уже вечность собирает старые книги. Ты найдёшь здесь такие сокровища, за которые многие коллекционеры отдали бы целое состояние. У него бесчисленное множество первых изданий.

Теперь я была удивлена ещё больше.

— А, вот он! — воскликнул доктор Эриксон и достал пожелтевший лист из одной из папок.

Он поднёс его к лампе, и мы подошли ближе. Это был рисунок карандашом.

— Здесь ей примерно столько же лет, сколько и тебе сейчас. Она часто приходила к нам рисовать. Я показывал ей разные техники. Она была талантливой.

Я озадачено посмотрела на него. Моя мама рисовала. Кэлам осмотрел меня и осторожно подтолкнул к креслу.

— Она никогда не рассказывала мне этого. — Я взглянула на доктора Эриксона.

— Очень похоже на неё. Тогда она хотела оставить всё позади. Не думаю, что это было верным решением. Но она была упряма. Если она приняла решение, её невозможно было переубедить.

Я точно знала, что он имеет в виду.

Доктор Эриксон отвернулся к своим папкам.

— У меня ещё осталась её последняя картина, которую она нарисовала у нас. В целом, она готова. Твоя мама хотела лишь поработать над некоторыми деталями. В этих вещах она была перфекционисткой.

Он достал лист, и я уставилась на картину, которая выглядела слишком реалистичной, а не так, будто она была нарисована. На рисунке был изображён сад Эриксонов в своём полном великолепии. Каждый отдельный цветок был нарисован с любовью. Старая обвитая вьюном мастерская выглядела так естественно, что можно было подумать, вот-вот кто-то побежит по картине и потянет за дверь.

— Можешь забрать рисунок, теперь он принадлежит тебе.

Я сглотнула.

Кэлам сел на подлокотник кресла и взял меня за руку.

— Ужинать! — Послышался голос Софи за дверью. Я с облегчением покинула комнату, которая была наполнена воспоминаниями о моей матери.

— Мне уже пора собираться домой, — неуверенно сказала после ужина.

— Уже поздно, — ответила Софи. — Кэлам, проводи, пожалуйста, Эмму домой. Мы не можем позволить ей пойти одной.

— Да что может случиться? — возразила я без особого энтузиазма в надежде, что Кэлам меня всё-таки проводит.

Он не отреагировал на моё возражение и взял картину в раме со стола.

— Идём?

— Всё было прекрасно, — я поблагодарила Эриксонов.

— Приходи к нам ещё.

Они улыбаясь попрощались со мной.

Мы тихо шли рядом друг с другом.

— Ты задумывалась, какие ещё тайны скрывала от тебя твоя мама? — Кэлам прервал молчание.

— Очевидно, имеются вещи, которых я о ней не знала.

— Ты знаешь своего отца?

Я покачала головой.

— Нет. Она никогда мне о нём не рассказывала, и однажды я просто перестала спрашивать. Она всегда расстраивалась, когда я начинала задавать вопросы.

Он понимающе кивнул. Я кинула на него взгляд со стороны.

— Где ты жил, прежде чем переехать к Эриксонам?

Он с усмешкой взглянул на меня.

Я не хотела настаивать, поэтому закусила губу и предалась своим мыслям, которые Кэлам больше не прерывал.

— Хочешь зайти? — спросила я, когда мы подошли к моему дому. Он слегка качнул головой и вручил мне картину.

— Было здорово, что ты пришла. Я буду ждать с другими картинами, когда ты снова заглянешь. — Он посмотрел мне в глаза. Со знакомым чувством в животе я развернулась и зашла в дом.

• Предыдущая
• 13/52
• Следующая