Мастер карнавала - Расселл Ф. Крэйг - Страница 27

Когда мать с подносом вернулась в гостиную, он решил поделиться с ней своими мыслями.

— Я никогда не думал, что стану полицейским. Во всяком случае, пока рос здесь.

Она удивленно на него посмотрела, явно не зная, как реагировать.

— Удивительно, что теперь, спустя столько лет, я ухожу из полиции и собираюсь работать на человека, тоже выросшего в Нордихе.

— Это не совсем так, — возразила мать. Она налила чаю, добавила немного молока и, положив кубик сахара в чашку, передала ее Фабелю, хотя знала, что он уже тридцать лет не пьет сладкий чай. — Ты всегда был очень серьезным мальчиком. И всегда обо всех заботился. Даже о Лексе. Одному Богу известно, сколько раз он попадал в разные переделки, и ты все время его выручал.

Фабель улыбнулся. Речь шла о его брате Александре, которого дома всегда звали Лексом. Фабель сам едва избежал участи получить имя Йейн, на чем настаивала его мать-шотландка, но в конце концов его немецкого отцу удалось найти компромисс в виде «Йена», что было достаточно близко к тому, что хотела мать. Лекс был старше Фабеля, но последний всегда отличался большим здравомыслием и зрелостью суждений. В те годы легкое отношение Лекса к жизни раздражало Фабеля, а теперь он этому завидовал.

— А эта картина… — Мать показала на «Ночной дозор». — Совсем еще маленьким ты мог часами ее разглядывать. Ты спрашивал, кто на ней нарисован, и я объясняла, что эти люди выходят ночью в город, чтобы защитить жителей от преступников. Я помню, как ты сказал: «Я буду таким же, когда вырасту. Я тоже хочу защищать людей». Так что уже в детстве ты все-таки собирался стать полицейским. — Она засмеялась.

Фабель посмотрел на картину. Он не помнил, чтобы она вызывала у него какой-то интерес и что он спрашивал, чем занимаются изображенные на ней люди. Эта репродукция казалась ему просто привычным элементом интерьера, в котором протекала его жизнь.

— Все равно это все не так, — заметил он и сделал глоток. Он не стал размешивать сахар, осевший на дне чашки. — Это даже не ночная сцена. А темной картину сделал лак. И изображен здесь не ночной дозор. Это городское ополчение, возглавляемое аристократом. Просто оригинал в свое время оказался рядом с другой картиной, которая действительно называлась «Ночной дозор», и названия перепутали.

Маргарет Фабель улыбнулась и укоризненно покачала головой:

— Йен, знание далеко не всегда заключает в себе ответ на вопрос. Эта картина ассоциируется с тем, о чем ты думаешь, глядя на нее, а не с тем, что соответствует историческим реалиям. А про тебя скажу еще вот что. Ты всегда стремился докопаться до истины, разобраться во всем, поэтому то, что ты стал полицейским, не такая уж неожиданность, как тебе кажется.

Фабель снова взглянул на картину. Время действия — день, а не ночь. Не полиция, а дружинники. Несколько дней назад он сказал бы, что это скорее имеет отношение к молодому Брайденбаху, а не к нему. Но Брайденбах погиб, доказав, что настоящий полицейский — это тот, кто подставляет себя под удар, защищая мирных граждан.

Они переменили тему разговора и немного поболтали о Лексе и о том, каким популярным стал его ресторан на острове Силт. Потом мать спросила о Сюзанне.

— У нее все нормально, — сухо ответил Фабель.

— А у тебя с ней?

— А что может случиться?

— Не знаю… — Она нахмурилась, и он заметил, что морщины у нее на лбу стали глубже. Время состарило ее незаметно для Фабеля. — Просто в последнее время ты о ней ничего не рассказываешь. Я очень надеюсь, что у вас все в порядке. Она замечательная женщина, Йен. Тебе просто повезло, что ты ее встретил.

Фабель поставил чашку.

— Ты помнишь дело, которое я вел в прошлом году? Когда так пострадала Мария Клее?

Маргарет Фабель кивнула.

— Там прослеживалась связь с террористами. И я был вынужден заняться анархистскими и радикальными группами, вроде бы уже сошедшими со сцены. Стал копаться в прошлом, если можно так выразиться.

— И какое отношение это имеет к Сюзанне?

— Мне прислали один материал, можно сказать, общего характера. На одной фотографии был парень по имени Кристиан Вольмут. Снимок был сделан в девяностые годы, когда волна терроризма в Германии пошла на убыль. Вольмут хотел вдохнуть в него новую жизнь и посылал бандероли и письма с бомбами в различные американские представительства в Германии. Работал непрофессионально, и в большинстве случаев посылки перехватывались или не взрывались. Но одна все же сработала и унесла жизнь молоденькой секретарши в представительстве американской нефтяной компании в Мюнхене, где тогда же базировался Вольмут. И там же тогда училась Сюзанна.

— Это большой город, Йен, — заметила мать и нахмурилась, явно догадываясь, что последует дальше.

— На фотографии рядом с Вольмутом была девушка. Изображение было смазанным, и она характеризовалась как «неустановленная женщина».

— Сюзанна? — Маргарет поставила чашку на блюдце. — Нет! Ты же не думаешь, что Сюзанна могла быть связана с террористами?

Фабель пожал плечами и сделал глоток. Он забыл, что в чашке был сахар, и почувствовал во рту тошнотворную сладость.

— Я не знаю, что их связывало с Вольмутом, но знаю, что она очень неохотно говорит о студенческих годах и сразу замыкается. По ее словам, у нее некогда был парень, имевшей на нее очень сильное влияние. Съехаться вместе предложил я… Сначала она отнеслась к этому очень настороженно, памятуя о своем прошлом негативном опыте.

— И ты считаешь, что это тот самый террорист Вольмут?

— Я не знаю.

— А даже если и так? Какое сейчас это имеет значение? Если она сама не сделала ничего плохого? Не нарушала закон?

— В том-то и дело, мама… Я никогда не смогу быть уверен, что она в этом не участвовала.

— Ты же не станешь устраивать из-за этого разборки?

— Она чувствует, что между нами возникло отчуждение, и пытается понять, в чем дело. Сейчас у нас не лучший период, и она понимает, что я намеренно откладываю переезд.

— Сюзанна работает в полиции, Йен. Будь ее политические взгляды столь радикальны в прошлом, разве она пошла бы туда работать? Это просто невозможно представить.

— Люди меняются, мама.

— Тогда прими ее такой, какая она сейчас, Йен. Если только…

— Если только — что?

— Если только ты не ищешь для себя предлог закончить ваши отношения.

— Дело совсем не в этом. Мне просто надо знать. Я хочу знать правду.

— Как я уже говорила, Йен, — она улыбнулась — совсем как в детстве, когда говорила ему, какой он уже большой мальчик, чтобы успокоить, — знание не всегда дает ответы на все вопросы.

Британские бомбежки не оставили от Кёльна камня на камне. Дошло даже до того, что в конце войны серьезно обсуждалась целесообразность восстановления города или переноса в другое место. Но возвышавшийся среди руин собор напоминал всем, что самый древний город Германии имеет право на новую жизнь. Поэтому Кёльн был отстроен заново. К сожалению, в разбомбленные кварталы вдохнули бесплодную и искусственную форму жизни. Хорвайлер являл собой типичный пример застройки, которая хотя и вызывает чувство профессиональной гордости у архитекторов и дизайнеров, но не котируется среди них же как наиболее оптимальное место проживания.

Вспоминая Славко и его соотечественниках, Мария не могла поверить, что кто-то мог считать Хорвайлер с его лабиринтом многоэтажных жилых кварталов пределом мечтаний. Этот район располагался на северной окраине города, и Мария решила, что Виктор начнет свой субботний сбор дани именно отсюда, а уж потом двинется в сторону центра. Она почти не сомневалась, что правильно определила дом, в котором находится квартира Славко. Она припарковалась напротив и выключила двигатель.

Машина далеко не лучший пункт наблюдения за перемещениями человека. Обычно люди проходят мимо и не обращают внимания, есть в машине кто-нибудь или нет, но если замечают, что в машине кто-то сидит, то обязательно увидят его в следующий раз. Мария оделась неброско и чуть сползла на водительском кресле, чтобы голова не выступала над креслом. Главная трудность заключалась в том, что у нее не было не только фотографии объекта слежки, но даже устного описания. Примерно в одиннадцать тридцать из подъехавшего к дому «ауди» вышел крупный мужчина и проследовал в подъезд. Мария записала время, марку, модель и номер машины. Достав небольшую цифровую камеру с переменным фокусным расстоянием, она сфотографировала его, когда он входил в дом, и когда выходил — с другим мужчиной — помоложе. Мария должна была признать, что он не представлял для нее никакого интереса, и не стала следить за «ауди», когда тот отъехал. Она снова устроилась поудобнее и принялась ждать. Куртка была ей явно велика, зато оказалась теплой и удобной. И особенно радовало то, что благодаря ее мешковатости было совершенно невозможно составить представление о столь ненавистном для самой Марии теле.