Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Стокер Брэм - Страница 10
- Предыдущая
- 10/96
- Следующая
— Завтра вы должны поехать со мной и присоединиться к «Liver Brigade», как говорится на модном жаргоне. Раньше считалось в высшей степени неделикатным называть «печень» или другие органы внутреннего механизма, но теперь все это прошло, и мы находим особенное удовольствие рассуждать о некрасивых медицинских предметах. И в «Liver Brigade» вы одним взглядом увидите всех интересных господ, продавших свою душу дьяволу, — людей, которые наедаются до того, что готовы лопнуть, а потом важно парадируют на хороших конях — слишком хороших, чтобы носить на себе такое скверное бремя — в надежде выгнать дьявола из своей зараженной крови. Они думают, что я один из них, но они ошибаются.
Он похлопал лошадь, и грум отвел ее: от быстрого бега мыло покрывало пятнами ее лоснящуюся грудь и передние ноги.
— Зачем же вы присоединяетесь к процессии? — спросил я, смеясь и глядя на него с нескрываемым одобрением; никогда он не казался мне так удивительно сложенным, как в тот раз, в своем ловко сидевшем на нем верховом костюме. — Вы обманываете их!
— Да, — ответил он, — и, знаете ли, в этом случае я не единственный в Лондоне. Куда вы собрались?
К тем поверенным, что мне написали вчера вечером. Имя фирмы — Бентам и Эллис. Чем раньше я побеседую с ними, тем лучше. Как вы думаете?
— Да, но вот что, — и он отвел меня в сторону, — вы должны иметь при себе наличные. Для виду будет нехорошо, если вы сейчас же обратитесь за деньгами, и, в сущности, нет никакой необходимости объяснять этим законникам, что их письмо застало вас на пороге голодной смерти. Возьмите этот бумажник — помните, вы позволили мне быть вашим банкиром — и по дороге зайдите к какому-нибудь известному портному и приоденьтесь.
Он повернулся и пошел быстрыми шагами, а я поспешил за ним, тронутый его добротой.
— Постойте, Лючио!
Я называл его в первый раз этим именем. Он сейчас же остановился.
— Ну?
Он внимательно на меня посмотрел и улыбнулся.
— Вы не даете мне времени говорить, — сказал я тихо, так как мы стояли в общем коридоре отеля. — Дело в том, что у меня есть деньги, то есть я могу их сейчас получить. Кэррингтон прислал мне чек на 50 фунтов в своем письме, я забыл вам об этом сказать. Он был так добр, одолжив их мне. Возьмите их как гарантию за этот бумажник. Кстати, сколько в нем заключается?
— Пятьсот банковыми билетами.
— Пятьсот! Дорогой друг, мне не нужно столько. Это слишком много!
— В наше время лучше иметь слишком много, чем слишком мало! — быстро возразил он. — Дорогой Темпест, не делайте серьезного вопроса из этого! Пятьсот фунтов в сущности ничто. Вы можете истратить их на один туалетный несессер, например. Лучше отошлите назад Джону Кэррингтону его чек; я не очень верю в его великодушие, принимая во внимание, что он открыл руду, стоящую около ста тысяч фунтов, за несколько дней перед моим отъездом из Австралии.
Я выслушал это с большим удивлением и, должен сознаться, также с некоторым чувством обиды. Откровенный и великодушный характер моего старого товарища Босслза, казалось, вдруг померк в моих глазах. Отчего в письме он ни слова не сказал о своей удаче?
Испугался ли он, что я луду беспокоить его дальнейшими займами? Кажется, мой вид выражал мои мысли, потому что Риманец, наблюдавший за мной, тотчас прибавил:
— Разве он ничего не упомянул о своем счастии? Это не по-дружески, но, как я уже говорил, деньги часто портят человека.
— О, я полагаю, он не имел намерения пренебречь мной, — поспешил я сказать с принужденной улыбкой. — Без сомнения, это послужит темой для следующего письма. Что же касается этих пятисот фунтов…
— Оставьте их, мой милый, оставьте их! — произнес он нетерпеливо. — Зачем вы говорите о гарантии? Не получил ли я вас, как гарантию?
Я засмеялся.
— Ну да, теперь я вполне благонадежен и не собираюсь бежать.
— От меня? — спросил он с полухолодным-полуласковым взглядом. — Нет, не думаю!
Он сделал легкое движение рукой и оставил меня, а я положив кожаный бумажник с билетами в боковой карман, кликнул кэб и покатил на Басингхоллстрит, где мои поверенные ждали меня.
Приехав к месту назначения, я велел доложить о себе и был тотчас же принят с величайшим почтением двумя маленькими человечками, представлявшими собой «фирму». По моей просьбе они послали клерка вниз, чтобы расплатиться и отослать кэб, и я, открыв бумажник Лючио, попросил их разменять билет в 10 фунтов на золото и серебро, что они сделали с большой охотой.
Затем мы вместе занялись делом. Мой скончавшийся родственник, которого я, как себя помню, никогда не видал, но который видел меня сироткой на руках кормилицы, оставил мне безусловно все, что имел, включая несколько редких коллекций картин и драгоценностей. Его завещание было так кратко и ясно, что не было возможности «мудрствовать лукаво» над ним, и мне было объявлено, что через неделю или дней десять самое большее все приведется в порядок и будет в моем исключительном распоряжении.
— Вы очень счастливый человек, м-рТемпест, — сказал мне старший компаньон, м-рБентам, складывая последнюю из рассмотренных бумаг. — В ваши годы это княжеское наследство принесет вам или большое удовольствие, или большое проклятие, — никогда не знаешь! Обладание таким громадным богатством налагает большую ответственность.
Меня забавляла дерзость этого слуги закона, осмелившегося рассуждать нравоучительно о моем счастии.
— Многие охотно бы приняли эту ответственность и поменялись бы со мной местами, — сказал я с вызывающим видом, — вы сами, например?
Я знал, что это замечание было дурного тона, но я сделал его умышленно, чувствуя, что не его дело проповедовать мне об ответственностях, связанных с богатством. Однако он не обиделся; он только искоса бросил на меня внимательный взгляд, похожий на взгляд размышляющей вороны.
— Нет, м-рТемпест, нет, — сказал он сухо, — не думаю, чтоб я с вами поменялся местом. Я доволен тем, что я есмь. Моя голова — мой банк и приносит мне совершенно достаточные проценты, чтоб жить. Это все, чего я желаю. Жить, не нуждаясь и честно трудиться — с меня довольно. Я никогда не завидовал богатству.
— М-р Бентам философ, — заметил его компаньон м-рЭллис, улыбаясь. — В нашей профессии, м-р Темпест, мы видим так много превратностей судьбы, что следя за переменчивым счастьем наших клиентов, сами научаемся довольствоваться малым.
— Я этому не научился до сих пор, — сказал я весело. — Но в настоящий момент я признаю себя удовлетворенным.
Каждый из них поклонился мне легким официальным поклоном, и м-рБентам пожал мне руку.
— Дело окончено, позвольте мне поздравить вас, — сказал он вежливо, — конечно, во всякое время, когда бы вы ни пожелали вверить ваши дела в другие руки, мой компаньон и я с совершенной готовностью отретируемся. Ваш покойный родственник имел к нам большое доверие…
— И я также, уверяю вас! — быстро прервал я. — Вы сделаете мне одолжение, продолжая вести мои дела, как вы это делали для моего родственника, и будьте уверены в моей благодарности.
Оба маленькие человечка поклонились опять, и на этот раз мистер Эллис пожал мне руку.
— Мы сделаем для вас все, что в наших силах, мистер Темпест. Не правда ли, Бентам?
Бентам важно кивнул головой.
— А теперь, как вы думаете, следует ли нам сказать это, Бентам, или не следует?
— Может быть, — ответил сентенциозно Бентам, — будет лучше сказать это.
Я смотрел то на одного, то на другого, ничего не понимая.
Мистер Эллис потер руки и улыбнулся.
— Дело в том, мистер Темпест, что у вашего покойного родственника была одна весьма странная идея, и хотя он был человек тонкий и неглупый, но, несомненно, имел весьма странную идею, и, быть может, если бы он ее настойчиво преследовал, что она могла бы привести его в дом умалишенных и помешать ему распорядиться своим громадным состоянием так разумно и справедливо, как он сделал; к счастию для него и для вас, он не настаивал на ней и до последнего дня сохранил свои удивительные качества дельца. Но я не думаю, чтоб он сам когда-нибудь вполне освободился от своей идеи, не правда ли, Бентам?
- Предыдущая
- 10/96
- Следующая
