Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Стокер Брэм - Страница 64

• Предыдущая
• 64/96
• Следующая

— Какое прелестное место! — сказала моя жена, отворяя калитку и проходя мимо пахучей живой изгороди из жимолости и жасмина. — В самом деле, оно красивее, чем Виллосмир! Удивительно, как оно прекрасно!

Нас провели в гостиную, и Мэвис, ожидавшая наш визит, не заставила себя долго ждать. Когда она вышла, одетая в белую прозрачную материю, мягко облегающую ее красивый стан, с поясом из простой ленты, странная болезненная тоска защемила в моем сердце. Прелестное безмятежное лицо, веселые и вместе с тем мечтательные глаза, чувствительный рот и в особенности светлый взгляд счастия, придающий ее чертам такое ясное и пленительное выражение, говорили мне, чем женщина должна быть и чем, чаще всего, она не была.

И я ненавидел Мэвис Клер!

Я даже поднял перо, чтоб нанести ей удар посредством анонимной критики! Но это было прежде, чем я узнал ее, прежде, чем я понял, что могла существовать некоторая разница между ней и пугалами в юбках, часто выдающими себя за «романисток», не умеющими правильно писать по-английски и говорящими в обществе о своих сочинениях с развязностью, заимствованной от Грабстрит и дешевых ресторанов для журналистов. Да, я ненавидел ее… А теперь… теперь я почти любил ее. Сибилла, высокая, царственная и прекрасная, смотрела на нее глазами, выражающими как удивление, так и восхищение.

— Подумать, что вы знаменитая Мэвис Клер! — сказала она, улыбаясь и протягивая руку. — Я слышала и знала, что вы не выглядите литераторшей, но я никогда не представляла себе, что вы могли быть такой, какою я вас вижу.

— Выглядеть литераторшей не всегда означает, что вы действительно литераторша, — возразила Мэвис, засмеявшись. — Очень часто вы встретите женщин, которые прилагают все усилия, чтобы выглядеть литераторшами и не имеют понятия о литературе. Но как я рада видеть вас, леди Сибилла! Знаете ли, я наблюдала за вашими играми на лугу, в Виллосмире, когда я была совсем маленькой девочкой.

— А я наблюдала за вами, — ответила Сибилла, — вы делали цепи из маргариток и шары из буквицы в поле, на другом берегу Авона. Для меня большое удовольствие, что мы соседи. Вы должны часто бывать у меня, в Виллосмире.

Мэвис ответила не тотчас, она была занята разливанием чая. Сибилла заметила это и ласково повторила свои слова.

— Вы будете бывать, не правда ли? И чем чаще, тем лучше. Мы должны быть друзьями, знаете!

Тогда Мэвис подняла глаза, в которых светилась милая искренняя улыбка.

— Вы в самом деле этого хотите? — спросила она.

— Хочу ли я? — повторила Сибилла. — Ну да, конечно, хочу!

— Как вы можете сомневаться в этом? — воскликнул я.

— Вы меня простите, что я задала такой вопрос, — сказала, все еще улыбаясь, Мэвис, — но, видите ли, вы теперь, что называется, магнаты графства, а магнаты графства считают себя бесконечно выше всех авторов.

Она засмеялась, и ее синие глаза блестели весельем.

— Я думаю, многие из них уважают писателей книг, как некий странный отпрыск человеческого рода, который только приличен. Это очень забавно, тем не менее из всех моих недостатков самый крупный, мне кажется, гордость и ужасно упрямый дух независимости. По правде сказать, я была приглашаема многими из так называемой «знати», и когда я ездила, я, обыкновенно, досадовала за это после.

— Почему? — спросил я. — Они делали себе честь, приглашая вас.

— О, я не думаю, что они это так считали! — ответила она, важно тряхнув своей светлой головкой. — Они воображают, что совершали великий подвиг снисхождения, хотя в действительности это я снизошла, так как с моей стороны поистине было милостиво покинуть общество Афины Паллады в моем кабинете для общества расфранченных и завитых фешенебельных дам.

Ясная улыбка опять осветила ее лицо, и она продолжала:

— Однажды я была приглашена на завтрак к барону и баронессе, которые позвали нескольких гостей, чтобы «встретиться со мной», как они сказали. Я была представлена только двум или трем из них; остальные сидели и смотрели на меня, как если б я была новым сортом рыбы или птицы. Затем барон показал мне свой дом и говорил мне цены своих картин и фарфора; он был даже настолько добр, что объяснил, какие были дрезденского произведения, и какие дельфтского, хотя я думаю, что, несмотря на мое невежество автора, я могла бы просветить его как в том, так и в другом. Тем не менее я любезно улыбалась в течение целой программы и старалась показаться очарованной и восхищенной; но они больше никогда меня вовсе не приглашали, и, если только они в самом деле хотели поразить меня каталогом их домашней утвари, я не могу понять, зачем они меня приглашали и что я такое сделала, чтоб больше никогда не быть приглашенной!

— Это были, должно быть, какие-нибудь парвеню, — сказала с негодованием Сибилла. — Благовоспитанные люди никогда не станут оценивать вам свое имущество, если только они не евреи.

Мэвис засмеялась веселым смехом, похожим на звон колокольчиков; затем она продолжала:

— Я не скажу, кто они были; я должна приберечь что-нибудь для моих литературных воспоминаний, когда состарюсь. Я вам рассказала инцидент только для того, чтобы объяснить, почему я спросила вас: действительно ли вы этого хотите, когда приглашаете меня в Виллосмир.

Барон и баронесса, о которых я говорила, до такой степени «рассыпались» передо мной и моими книжками, что вы смело могли бы подумать, что я сделаюсь для них навсегда самым дорогим другом, — между тем они не предполагали этого. Я знаю, иные дамы обнимают меня, изливаются в своих чувствах и приглашают меня к себе, а думают совсем иначе. Открывая это притворство, я не ищу ни объятий, ни приглашений и не только не считаю за «милость», когда меня приглашают некоторые из высшей аристократии, но скорее думаю, что «милость» будет с моей стороны, если я приму приглашение. Я не говорю это лично за себя: лично я ничего не значу; но я говорю и ревностно защищаю это ради достоинства литературы как искусства и профессии. Если б другие авторы поддержали это положение, мы бы могли поднять литературное знамя до той высоты, на какой оно было в старые дни Скотта и Байрона. Надеюсь, вы меня не считаете слишком гордой?

— Наоборот, я считаю, что вы совершенно правы, — сказала горячо Сибилла. — И я преклоняюсь перед вами за вашу независимость и мужество; я знаю, что некоторые из аристократии до того вульгарны, что мне часто делается стыдно принадлежать к ней. Но могу вас уверить, что если вы окажете нам честь сделаться нашим другом, вы не пожалеете об этом. Попробуйте полюбить меня, если можете.

Она наклонилась вперед с чарующей улыбкой на прекрасном лице. Мэвис смотрела на нее серьезно и с восхищением.

— Как вы красивы! — откровенно сказала она. — Конечно, вам все это говорят, однако не могу не присоединиться к общему хору. Для меня красивое лицо подобно красивому цветку: я должна восхищаться им. Красота есть нечто божественное, и хотя мне часто говорят, что некрасивые люди — всегда хорошие люди, я не могу вполне поверить этому. Наверно, природа дает прекрасное лицо прекрасной душе.

Сибилла, которая приятно улыбалась на первые слова комплимента, сказанного ей одною из самых талантливых женщин, теперь густо покраснела.

— Не всегда, мисс Клер, — сказала она, скрывая свои блестящие глаза под сенью длинных ресниц. — Можно представить себе так же легко красивого злого духа, как и красивого ангела.

— Правда!

И Мэвис задумчиво посмотрела на нее, потом, вдруг засмеявшись своим веселым, серебристым смехом, она добавила:

— Совершенная правда! Я не мечу рисовать себе безобразного злого духа, так как предполагается, что злые духи бессмертны, а я убеждены, что бессмертное безобразие не принимает участия в мире. Очевидное безобразие принадлежит только одному человечеству, и некрасивое лицо — такое пятно на творении, что мы можем только утешать себя размышлением, что, к счастью, оно тленно, и что, конечно, со временем находящаяся в нем душа избавится от безобразной формы скорлупы и достигнет более красивой оболочки. Да, леди Сибилла, я приду в Виллосмир; я не могу отказаться от случая любоваться такой красотой, как ваша.

• Предыдущая
• 64/96
• Следующая