Скорбь Сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) - Стокер Брэм - Страница 84

• Предыдущая
• 84/96
• Следующая

Тут кончилась рукопись — неоконченная, прерванная внезапно, и на последней фразе было чернильное пятно, как будто перо было силой вырвано из омертвелых пальцев и второпях брошено.

Часы в последней комнате опять пробили. Я дрожа встал со стула. Мое самообладание поддалось, и я наконец начал чувствовать изнурение. Я посмотрел искоса на мою мертвую жену — на ту, которая со сверхъестественным усилием объявила себя еще живущей, которая странным невообразимым образом, по-видимому, писала после смерти в неистовом желании дать страшное объяснение, которое тем не менее осталось необъяснимым! Застывший труп теперь действительно ужасал меня, а я не смел дотронуться до него, я едва смел глядеть на него… Каким-то смутным, необъяснимым образом я чувствовал, словно «багряные крылья» окружали его, ударяя меня и двигая меня также вперед!

Держа рукопись в руке, я нервно наклонился вперед, чтобы потушить восковые свечи на туалетном столе… Я увидел на полу носовой платок, надушенный французскими духами, о которых писала умершая женщина; я поднял его и положил вблизи нее, где она сидела, безобразно скаля зубы на свое отражение в зеркале. Мои глаза уловили блеск змеи, обвивавшей ее талию, и мгновение я смотрел на ее зеленое сверкание в немом очаровании, затем, осторожно двигаясь, в холодном поту от охватившего меня ужаса, я повернулся, чтобы уйти из комнаты. Когда я дошел до портьеры и поднял ее, какой-то инстинкт заставил меня оглянуться назад. «Ты говоришь, что ты не умерла, Сибилла! — громко выговорил я. — Не умерла, а живешь! Тогда, если ты живешь, где же ты, Сибилла? Где?» Тяжелое молчание, казалось, было исполнено страшного значения; свет электрических ламп, падая на труп и мерцая на покрывающей его шелковой одежде, казался неземным, и благоухание в комнате имело запах земли. Паника овладела мной, и, бешено раздвинув портьеру, я бросился бежать, чтобы не видеть этой ужасной фигуры женщины, телесную красоту которой я любил, как любят ее чувственные люди, и оставил ее, не запечатлев на ее холодном лбу прощальный или сострадательный поцелуй, так как… в конце концов, я должен был подумать о себе… А она была мертва.

Я прошел через все подробности приличного «потрясения», трогательной скорби и притворного сочувствия общества к внезапной смерти моей жены. Никто в действительности не огорчился этим; мужчины поднимали брови, пожимали плечами, чрезмерно курили папиросы и меняли тему разговора, ибо эта была слишком неприятна и уныла; женщины были рады избавиться от слишком красивой и слишком возбуждающей восхищение соперницы, и большинство фешенебельной публики с восторгом толковало о трагических обстоятельствах ее кончины. Обычно люди редко искренне огорчаются, когда исчезает какой-нибудь блестящий член общества: остается вакансия для мелюзги. Будьте уверены, если вы по несчастию знамениты красотой, умом или тем и другим вместе, половина общества желает вашей смерти, а другая половина старается сделать вас возможно более несчастным, пока вы живы.

Чтобы причинить утрату своей смертью, нужно быть любимым глубоко и не эгоистично; а глубокая неэгоистичная любовь встречается между смертными реже, чем жемчуг в куче пыли. Благодаря моей обильной кассе, все относительно самоубийства Сибиллы было отлично улажено. Принимая во внимание ее социальное положение как дочери графа, два доктора удостоверили (я предложил им весьма приличное вознаграждение), что ее смерть произошла «по несчастной случайности», а именно: от приема по нечаянности слишком большой дозы усыпительного лекарства. Это было самое лучшее свидетельство, какое можно было дать, и самое почтенное. Это дало грошовым газетам возможность морализировать над опасностью усыпительных средств вообще, и Том, Дик, Гарри послали письма в излюбленные периодические издания (подписав полностью свои имена), излагая свои мнения о свойствах усыпительных средств, так что на неделю обычная скука газет была оживлена.

Условности закона, приличия и порядка были до конца соблюдены — всем было заплачено (что составляет главное), и все, мне думается, были удовлетворены.

Похороны порадовали души всех гробовщиков — так они были поразительно расточительны. Цветочные магазины разбогатели от бесчисленных заказов на гирлянды и кресты из самых дорогих цветов. Когда гроб принесли к могиле, его не было видно изза покрывавших его цветов. Но среди всех этих «символов любви» и трогательных надписей, сопровождавших белые массы лилий, гардений и роз, символизировавших, как предполагалось, невинность и прелесть отравленного тела, не было не одного искреннего сожаления, ни одного непритворного выражения истинной скорби. Лорд Эльтон представил достаточно убитую физиономию достойного родительского горя, но, думаю, он не был удручен смертью дочери, разве только жалел, что она была препятствием для его женитьбы на Дайане Чесней. Мне кажется, что сама Дайана была опечалена, насколько может быть чем-нибудь опечалена такая легкомысленная маленькая американка, хотя будет правильнее сказать, что она была скорее испугана. Внезапная смерть Сибиллы ошеломила и встревожила ее, но я не уверен, что она огорчила ее.

Какая огромная разница между неэгоистичной горестью и чувством нервного личного потрясения! Мисс Шарлотта Фитцрой приняла известие о смерти племянницы с тем удивительным мужеством, которое часто характеризует религиозных старых дев в известном возрасте. Она оставила свое вязанье и сказала: «Да будет воля Господня!» — и послала за своим любимым духовником. Он пришел, просидел с ней несколько часов, попивая крепкий чай, а на следующее утро в церкви удостоил ее причастия. Сделав это, мисс Фитцрой продолжала свой безупречный и правильный образ жизни, нося то же добродетельное сокрушенное выражение, как всегда, и не выказывая каких-либо других признаков чувства. Я как опечаленный муж-миллионер, без сомнения, был самым интересным лицом в драме; я знал, что я был отлично одет, благодаря моему портному и предупредительной заботливости главного гробовщика, который в день похорон подал мне черные перчатки, но в сердце я чувствовал себя лучшим актером, нежели Генри Ирвинг. Лючио не присутствовал при погребении; он написал мне из города коротенькую записку с соболезнованием и намекнул, что уверен, что я пойму, почему он отсутствует. Я, конечно, понял и оценил его уважение, как я думал, ко мне и моим чувствам; Однако, как это ни покажется странным и несообразным, я никогда так не желал его общества, как тогда! Между тем похороны моей прекрасной и неверной жены были блистательны: красивые лошади тянули кареты с коронами длинной вереницей от хорошеньких прогалин Варвикшира до старой церкви, живописной и мирной, где священник со своими помощниками, в свежевыстиранных стихарях, встретили обремененный цветами гроб обычными приличествующими случаю словами и предали его земле. Присутствовали даже репортеры, которые не только описывали сцены, каких не было, но даже послали в свои почтенные журналы фантастические рисунки церкви. После церемонии мы, «оплакивающие», вернулись в Виллосмир завтракать, и я хорошо помню, что лорд Эльтон рассказал мне за стаканом портвейна новый рискованный анекдот прежде, чем мы встали изза стола. В помещении для прислуги гробовщикам было устроено нечто вроде праздничного банкета; и, приняв все это к сведению, я заключил, что смерть моей жены доставила многим большое удовольствие и наполнила деньгами несколько приготовленных карманов. Она не оставила пробела в обществе, который было бы нелегко заполнить: она была просто одной бабочкой из тысячи — может быть, более изысканно окрашенной и более беспокойной на лету, но никогда о ней не судили иначе, как о бабочке. Я сказал, что никто искренне не пожалел о ней, но я ошибся. Мэвис Клер была неподдельно, почти глубоко огорчена. Она не прислала цветов на гроб, но пришла сама на похороны и стояла немного вдалеке, безмолвно ожидая, пока не засыпали могилу, и затем, когда «фешенебельный» поезд провожающих покойницу двинулся от церковного двора, она подошла и поставила белый крест из лилий собственного сада на свеженасыпанную землю. Я заметил ее поступок и решил, что прежде, чем я уеду из Виллосмира на Восток с Лючио (так как моя поездка была отложена на неделю или на две изза смерти Сибиллы), она узнает все.

• Предыдущая
• 84/96
• Следующая