Укротители моря - Стоквин Джулиан - Страница 34

• Предыдущая
• 34/79
• Следующая

Кидд поднял свой бокал и сказал тост:

– Пусть наши карманы будут полны призовыми деньгами!

Все вокруг него замерли.

– Все это прекрасно сэр, но, пока мы пребываем в праздном благодушии, другие проливают свою кровь, одерживая вместо нас победы. Разве можно добиться какой-либо почести, бросив якоря в спокойной гавани? Подобного добиваются только в честной кровавой битве, – офицер поднял бокал, хмуро рассматривая вино на свету. – Представьте себе, нас перевели сюда из Средиземноморья в прошлом году, по пути мы выбросили десант в Ирландии, а у нас дома, как я слышал, Питт подтвердил развал коалиции, и теперь с нами нет никого. Мы остались в одиночестве. Что может быть хуже нынешнего положения? Я даже не знаю.

Кидд ответил решительно:

– Я плавал в Карибском море и скажу вам начистоту: там мы отнимали у французов один остров за другим, и теперь нам принадлежит Испанский Мейн[11]. Вы представляете? Лягушатники загнаны в угол, они закупорены в Европе, словно в бутылке. За Королевский военно-морской флот, в руках у которого находятся ключи от морских просторов!

От выпитого вина Кидд разгорячился, однако он считал, что нисколько не уронил себя в глазах собравшихся здесь офицеров.

Тонко улыбнувшись, офицер поставил бокал на стол.

– Не знаю, где вы находились последние полгода, вы даже не удосужились заметить, куда метит французская директория, которая плетет самые коварные интриги, опираясь на оружие. Сейчас директория лелеет планы покорения или подчинения всего цивилизованного мира. Она ведет себя заносчиво, ей дела нет до ее противников, потому что в каждом сражении французы одерживают победу. Своими распоряжениями она поставила на колени целые народы, и ради чего? Побежденные страны унижены и растоптаны, а тем временем незаметно подрастает очень талантливый полководец, Бонапарт, который, кажется, готов покорить весь мир! Поверьте моему слову, еще до конца года французы преподнесут нам такое, от чего мы все ахнем!

Он откинулся на спинку своего стула и отхлебнул глоток вина, неодобрительно поглядывая в сторону Кидда. Не торопясь, Кидд повернулся к Робертсону, который увлеченно накладывал себе на тарелку куски очередного кушанья.

– Зоб, не попробуете ли? – пробормотал он, предлагая блюдо.

Кидд взял кусочек, подыскивая в уме какое-нибудь любезное выражение.

– То-то удивятся американцы, если мы потерпим неудачу в схватке с французами, – проговорил он, сам не зная зачем.

Робертсон приподнял брови.

– Думаю, что нет, – и с любопытством взглянул на Кидда. – Вы должны знать, они хорошо наживаются на этой войне, сохраняя нейтралитет и все прочее. Их девиз – торговать со всеми без исключения, если, конечно, они сумеют выйти сухими из воды.

Ничего не выражающий взгляд Кидда заставил его призадуматься.

– Как давно вас произвели в офицеры?

– В этом январе, – скромно ответил Кидд.

– В таком случае я плавал бы как можно больше и как можно больше извлекал бы прибыли из этого дела. Вы абордажный офицер, ваше дело захватить богатого «купца». Суд сочтет вас невиновным, надеюсь, вы сумеете оправдаться перед судьей в нанесенном ущербе! – Он добродушно ухмыльнулся и протянул руку к пирамидке сливочных шариков, пропитанных вином.

Приятное ощущение тепла от выпитого вина исчезло. Как сильно отличался он от этих людей, которым с колыбели прививали зачатки благородного воспитания и культуры, которые с детства привыкли слушать вокруг себя глубокомысленные рассуждения о политике. Как мог он настолько забыться и счесть себя одним из них? Он бросил взгляд на Ренци, непринужденно разбиравшего какое-то событие из греческой истории, в то время как сам адмирал прислушивался к рассказу молодого лейтенанта, вежливо склонив голову в его сторону. Офицер, сидящий напротив, оживленно говорил что-то своему соседу, но не ему, Кидду.

Кидд закрыл за собой дверь своей каюты. В кают-компании никого не было. У него на душе скребли кошки, сейчас ему никого не хотелось видеть. От прошедшего вечера остался горький осадок. Перед самим собой не стоило кривить душой: несмотря на отчаянные попытки, ему так и не удалось стать своим в кругу офицеров. Что верно, то верно, из него вышел настоящий моряк, но как офицер Королевского флота он скорее напоминал выброшенную на берег рыбу. Беседы об охоте на лисиц и о светском «сезоне»[12] были выше его понимания.

Он хорошо чувствовал, что скрывалось за этим: честные служаки, которые, как и он, стали офицерами, поднявшись на верхнюю палубу через клюзы, достигали пределов своих желаний. На флоте были хорошо известны подобные характеры, грубовато-добродушные, тяжеловатые в обращении со знакомыми и без каких бы то ни было претензий на джентльменство или ученость. Бывшие как нельзя к месту на море, они чувствовали себя отверженными среди образованных и воспитанных людей и, по обыкновению, обретали утешение в компании с бутылкой. О каком-либо продвижении их по службе и речи не могло быть.

Неужели его ждала подобная участь? Он уже вкусил прелести возвышенной жизни вместе с Ренци: праздные беседы о греческих философах под лунным небом в тропиках, похожее на сон время в Венеции, памятный обед с братом Ренци на Ямайке, – все исподволь внушало ему мысль, а почему бы и нет, и вот…

Вместе с мыслями о друге пришла грусть. В отличие от него, Ренци чувствовал себя как нельзя лучше, он целеустремленно шел к более высокому положению, искренне наслаждаясь переменой. Он сделал для Кидда все, что было в его силах, но толку оказалось немного. Тут не было ничего общего с тем, как, скажем, обучают плести канаты, нет, вероятно, это было в крови. Ему стало еще тяжелее: логика подсказывала, кстати, Ренци был приверженцем логики, что в действительности другу не было больше надобности в его морском товарище. Теперь у Ренци был капеллан. Как знать, наверное, было бы лучше, если бы он никогда не вкусил сладости подобной жизни и, пожалуй, не повстречался с Ренци.

Им овладело отчаяние. Томас толчком руки распахнул дверь каюты и громко позвал Тайсо. Ему показалось, что слуга не слишком торопится, и он снова гневно окрикнул его. Перед ним возник Тайсо с грязными от чистки его обуви руками. Тайсо был весь внимание.

– Сэр?

– Принеси мне одну бутылку кларета.

В глазах Тайсо что-то блеснуло:

– Взять два стакана, сэр?

Кидд смутился:

– Нет, ты что ослеп, только один!

Когда было принесено и то, и другое, Кидд почти выхватил бутылку вместе со стаканом и тут же дрожащими от волнения руками налил себе вина. Он пил жадно, стакан за стаканом, пока ему не стало легче. Томас мрачно уставился в стенку своей крошечной каюты, пытаясь удержать возникшее внутри него чувство покоя.

– Тайсо! Еще одну бутылку, потом можешь идти спать, – крикнул он.

Все очевидно. Его неприкрытое отчаяние объяснялось лишь одним – его одиночеством. Чужой в офицерской кают-компании, вместе с тем он был отрезан от грубоватого, но простодушного матросского братства. Теперь он не принадлежал ни тем, ни другим, тогда как Ренци, вероятно, скоро продвинется по службе, не исключено, что он станет лейтенантом на флагманском корабле.

Другая бутылка наполовину опустела, боль внутри заметно улеглась. Он снова с удовольствием погрузился в воспоминания о Кити: она стояла бок о бок с ним в страшные дни мятежа, ей была присуща редкая для женщины сила духа. Вместе с ней он, может быть… У него перехватило дыхание, он залпом выпил вино. Если бы только она была здесь, если бы… Он тупо уставился на стакан в своей руке. Как быстро он превратился в того, кем так боялся стать – в обычного служаку. Жалея самого себя, он, как и все они, катился вниз по наклонной плоскости. Для того чтобы снискать признание, они напускали на себя карикатурный надменно-снисходительный вид, а потом искали и находили поддержку в бутылке.

• Предыдущая
• 34/79
• Следующая