Серые земли-2 (СИ) - Демина Карина - Страница 17

• Предыдущая
• 17/114
• Следующая

— Послушай меня, девочка, — заговорила она иначе, ласково, пришептывая, — он тебе не пара… ну посмотри сама… что в нем хорошего? Кости одни…

— Ничего, были б кости — мясо нарастет, — решительно ответила Нюся, которая не была намерена отступаться от своего. А бедного студиозуса она искренне полагала своим.

— Он же ж безрукий… только и умеет, что книги читать… а на кой тебе такой мужик? Хочешь, чтоб целыми днями лежал да читал про своих упырей… — панна Зузинская вилась вокруг Нюси, держала за руки, шептала, и вот уж Нюся сама не поняла, как согласилася с нею, что этакий жених ей и вправду без надобности.

Лежать и книги читать…

Она сменила платье и покорно легла на жесткую узкую лавку… в тятькином доме и то шире стояли. А уж как перинку?то поверх положишь, подушку, гусиным пухом, самолично Нюсею дратым, под голову сунешь, одеяльцем укроешься, то и вовсе благодать…

Меж тем Нюсин уход оказал несколько неожиданное, но весьма благотворное действие на Сигизмундусов характер. Он разом утратил несвойственную ему доселе воинственность, напротив, признал, что Нюся — не самая подходящая кандидатура в жены, да и ко всему ныне — время для женитьбы неподходящее.

Он уже почти решился было вернуться в вагон, — Нюся определенно не собиралась возвращаться, а за Евдокией требовалось приглядывать — когда дверь скрипнула и в тамбур бочком протиснулась панна Зузинская.

— Доброй вам ночи, — сказала она и улыбнулась этакою фальшивою улыбочкой, от которой стало ясно, что ночь сию доброй она не считает, и вовсе к беседе не расположена, однако обстоятельства вынуждают ее беседовать.

— И вам, — панна Зузинская внушала Сигизмундусу безотчетный страх, и потому он охотно отступил, позволяя вести неприятный разговор Себастьяну.

— Вижу, вы с Нюсенькой нашли общий язык…

— А то…

— Она, конечно, хорошая девочка… умненькая… для своего окружения… смелая… только вы же понимаете, что она вам не пара!

— Отчего же?

— Ах, бросьте… вы — ученый человек, будущая знаменитость… — панна Зузинская льстила безбожно, и еще этак, ласково, рукав поглаживала, и в глаза заглядывала… собственные ее впотьмах отливали недоброй зеленью. — Она же — простая крестьянская девка… вам же ж ни поговорить о чем… а что скажут ваши приятели?

Приятелей у Сигизмундуса не было.

— Она опозорит вас…

— С чего вдруг вас это волнует?

— Волнует, — не стала отрицать панна Зузинская. — Еще как волнует. Во — первых, на мне лежат обязательства перед ее родителями…

В это Себастьян не поверил.

— Во — вторых, у меня обязательства перед ее женихом… и перед ней самою… я не могу допустить, чтобы эта милая девочка сломала себе жизнь по глупой прихоти!

— Успокойтесь, — Себастьян понял, что более не способен выслушивать ее причитаний, что само присутствие этой женщины, от которой все отчетливей воняло гнилью, выводит его из душевного равновесия, а оное равновесие он только — только обрел. — Я не собираюсь компрометировать вашу… подопечную. И буду рад, если вы проследите, чтобы она не компрометировала меня.

Панна Зузинская закивала.

Проследит.

Всенепременно проследит.

Правда, именно в этот момент подопечная, оставшаяся в одиночестве, открыла глаза, пытаясь понять, как же это она оставила бедного суженого да без желудочных капель? И главное, без присмотру… с каплями, оно еще, быть может, и обойдется, а вот приглядывать за мужиком надобно безотлучно.

Эта мысль заставила нахмурится.

Панна Зузинская… Нюся помнила, как встретила ее в коридоре… и как говорила, рассказывала про свою почти сложившуюся судьбу… а та не радовалась…

Панны Зузинской рядом не было, затое была девка, рыжая и с наглючими глазьями.

Она наклонилась над Нюсей и руками перед лицом водила, этак, будто бы по воде…

— Ты чего? — спросила Нюся.

— Очнулась? — девка руки от лица убрала.

Некрасивая.

Пожалуй, именно это обстоятельство и позволило Нюсе глянуть на новую знакомую с сочувствием. Ей ли самой не знать, каково это, когда женихи глядят на других, пусть те, другие, и не такие рукастые, и приданое у них меньше, затое Иржена — Заступница красоты женское им отсыпала щедро.

— А чего со мною? — Нюся села и ладонь к грудям приложила. Сердце ухало ровно, обыкновенно, а вот в ушах звенело. — Сомлела?

Она слышала, что городские барышни частенько сомлевают, и сие не просто так, но признак тонкости душевное, и стало быть, Нюся сама душевно тонка… иль просто от Сигизмундуса набралася?

— Заморочили тебя, — девица отстранилась. — Послушай, сейчас она вернется. С другими говорить бесполезно, их она полностью подчинила. А ты… у тебя иммунитет…

— Чего?

— Заморочить тебя тяжко. И морок держится недолго. Потому слушай меня. Уходи. На ближайшей станции уходи. При людях она тебе ничего не сделает…

— Чего?

— Беги! — прошипела девка.

— Куда?

— Куда?нибудь!

— Динка, — за девкой появилась темная фигура в монашеском облачении. — Динка, дочь моя… где это тебя ночью… носит… не спится…

Монахиня осенила девку размашистым крестом.

— Не рушь людям покой… — добавила она.

И девка молча поднялась.

Косу растрепанную перекинула… ушла… а Нюся… Нюся долго, минуты две, раздумывала, послушать ли девкиного совета…

…а на рассвете поезд ограбили.

Городская библиотека некогда гордо именовалась Королевскою, и открыта была исключительно для лиц, коии принадлежали к первому сословию, ибо прежняя власть здраво рассудила, что люду купеческому аль работному, не говоря уже о крестьянах, тяга к знаниям несвойственна. А коль и просыпается она, то исключительно перед смутой.

Как бы то ни было, но здание на королевской площади и ныне впечатляло, что колоннами своими, что куполом, покатым и блискучим, как генерал — губернаторская лысина, что резными фигурами старцев. Старцы были сплошь премудры, о чем свидетельствовали высокие лбы и талмуды. Последние старцы либо держали на вытянутых руках, показывая при том недюжинную силу, либо с отеческой нежностью прижимали к груди.

На Гавриила они взирали свысока, с неодобрением, явно несогасные с новою политикой государства, каковая сделала библиотеку местом публичным.

— Ходют тут всякие…

Мнение старцев доволи громко выразила панна Гражина, служившая при библиотеке уборщицею. Местом своим она премного гордилась, полагая себя едва ли не единственною хранительницей его, библиотекарей же и иных служителей почитала дармоедами…

А посетителей, особливо подобных молодому человеку в полосатом костюме, и вовсе вредоносным элементом. Оттого, отставив верное ведро в стороночку, панна Гражина выкрутила тряпку, стряхнула остатки грязное воды, вытерла руки о фартук и двинулась следом.

Естественно, ничтожный сей человечек и не подумал, входя в хранилище знаний, ноги вытереть.

И за ручку, которую панна Гражина полировала полчаса, взялся, страшно представить, голою рукой, нет бы перчатку сперва надеть, лучше, ежели бальную, из белого сукна… или, на худой конец, платочком… но нет, останутся на бронзе следы пальцев.

— Ходют тут… — пробормотала привычное панна Гражина, двигаясь следом.

Шла она осторожно, едва ли не на цыпочках.

Посетитель же, наглым образом проигнорировав коврик — выглядел коврик, конечно, жалко, более походил на тряпку, но все ж — пересек холл. И на дивные скульптуры внимания не обратил, а за между прочим, скульптуры эти были давече внесены в реестр национального достояния… о чем панна Гражина вспоминала дважды в год, когда случалось их от грязи отмывать.

Достояние или нет, но пылюка на них оседала знатно.

— Ходют… всякие… — бормотала она, расправляя смятый коврик. За посетителем на свежеотмытом полу — наборный, из четырех видов камня — тянулась цепочка следов.

На улице?то с утреца дождик шел.

Вот и…

А этот поганец, знай, подымался, уже по лестнице, ковром застланной. Ковер полагалось чистить дважды в неделю, что панна Гражина и проделывала с превеликою неохотой. Последний раз прошлась она с тряпкой и щеткой не далее, как вчера…

• Предыдущая
• 17/114
• Следующая