Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 38

• Предыдущая
• 38/77
• Следующая

– А кто княгиня его? – любопытствовала Милорада. – Сколько всего жен, есть ли дети?

– Едва брат мой в пору вошел, сосватал ему отец жену, дочь Дорогомысла, князя уличского. Воевали тогда поляне с уличами, да наш был верх, вот и скрепили докончание свадьбой. Больше того: у Дорогомысла сыновей нет, и условие такое поставили, что после смерти Дорогомысла моему брату власть над уличами достанется.

– И что же?

– Этот скрипучий пень Дорогомысл еще жив! – Белотур усмехнулся. – Кто бы мог подумать! Ему уже тогда было под сорок, он теперь уже седой, в шрамах и без зубов, как старый волк, а все еще рычит! Его дочь родила князю Аскольду двоих детей, но оба они умерли маленькими, а сама она умерла, когда рожала третьего. Но у Дорогомысла тем временем подросла еще одна дочь, и он дал ее взамен первой. Она была еще совсем юной, даже моложе тебя, красавица. – Он посмотрел на Дивляну, которая, сидя рядом с матерью и сестрами, внимала его рассказу, будто кощуне. – Она тоже умерла прошлой зимой.

– А у Дорогомысла того дочерей больше не осталось? – хмыкнул Доброня.

– У него было их еще две. Боги ни разу не посылали ему сыновей, а ему, конечно, хотелось их иметь, поэтому он все время брал себе новых жен, искал везде самых красивых и сильных, но только нарожал с десяток девчонок! – Белотур рассмеялся над такой неудачей давнего недруга. – Других дочерей он тем временем выдал замуж. Но и нам с Аскольдом надоели его дочери, и теперь брат решил поискать новую жену в других землях.

– А ты сам на ком женат? – опять спросила Милорада.

– А моя жена приходится дочерью Забериславу, князю радимическому. У меня сын есть, Ратибор, на другой год ему уже меч получать!22 – слегка похвастался Белотур. – Так вот, хозяюшка, что я про брата моего Аскольда говорил. – И он вернулся к прежнему, не сомневаясь, что будет выслушан со всем вниманием, особенно женской половиной хозяйской семьи.

Когда Белотур обращался к женщинам, у него даже лицо менялось: улыбка становилась еще более мягкой и дружелюбной, в светлых глазах появлялось особое тепло. А уж если его собеседницей была молодая девушка, то в его лице проступало даже что-то умильное и виноватое: он словно бы очень хотел сделать для нее что-нибудь хорошее, только не знал что. Милорада подавляла улыбку, наблюдая за ним: очевидно, женщины были одной из главных радостей Белотуровой жизни, но, право же, такому удалому молодцу это трудно поставить в упрек.

– Провожаючи меня в путь-дороженьку, говорил мне князь Аскольд таковы слова, – продолжал он, будто кощуну сказывал, вдохновленный вниманием пригожих молодушек и красивых девушек. – Поищи, говорит, Турушко, нет ли где красной девицы, чтоб лицом была будто красно солнышко, а от затылочка – млад ясен месяц, одна волосинка золотая, другая серебряная, и чтоб лучше не было во всем свете белом!

Девушки, на которых он при этом поглядывал, смеялись, утыкаясь лицами друг другу в плечи. Посмотреть тут было на кого: кроме Яромилы и Дивляны, возле Милорады теснились и Веснояра, и Оленица, и Будинега, и Лебедяна с Росавой, и Льдиса с Оловой. Все девушки были хороши, но чаще всего восхищенный взгляд Белотура перебегал с Яромилы на Дивляну. Похожие одна на другую, нарядные, с блестящими в свете огня рыжевато-золотистыми волосами, вместе они казались даже еще краше, чем по отдельности, и он просто млел от наслаждения этой красотой.

– Стало быть, брат мой князь Аскольд так помыслил с дружиной своей: если найдем мы на полуночной стороне себе надежных союзников, то тогда бы он и посватался! – сказал Белотур, с усилием оторвав взгляд от девушек и обращаясь к их отцу: – Жены-то у него и сейчас есть, а княгини нет. И если найдутся у вас, мужи нарочитые, дочери-невесты столь хорошего рода, чтобы достойны были полянской княгиней стать, то я за брата моего и посватаюсь, и невесту с собой в Киев увезу.

Ладожане загудели, девушки приоткрыли рты. Все они были здесь весьма знатных родов, лучших на Волхове. Неужто сказанное может иметь отношение к какой-то из них?

– Хорошие невесты и у нас имеются, – ревниво заметил Родослав. – У Вышеслава Мирославича, брата моего, дочери красавицы, одна лучше другой! А рода нашего знатнее на берегах Ильмерь-озера не бывало испокон веку – от самого князя Гостивита, потомка Словенова, род ведем!

Белотур наклонил голову, будто бы соглашаясь, но при этом мельком погладил ус и бросил взгляд на дочерей Домагостя, совершенно ясно говоривший: те-то, может, и хороши, но с вами не сравнятся! И ладожане подняли руки ко ртам, вежливо скрывая усмешки. Все понимали стремление Вышеслава словенского не упустить столь выгодное родство, но все также знали, что дочери его большой красотой похвалиться не могут. Нашим в подметки не годятся!

– Ну, что знатнее нет, это ты, допустим, погорячился, – рассудительно, но с непреклонным видом заметил Домагость, и старейшины вокруг закивали. – У князя Гостивита ведь не одна дочь была, и все они внуков оставили. Моя же бабка Доброчеста ему дочерью приходится. А уж ее, Доброчесты, правнучки сколь хороши, что рассказывать не надо! Да и другие невесты у нас есть…

– А про твоих и говорить нечего – товар лицом! – усмехнулся в ответ Святобор. – Если в рассуждении рода смотреть, то лучше Домагостевых нигде не найдешь.

– Подумаем, поговорим еще. – Полянский гость вежливо кивнул, не желая ссориться и с ильмерцами тоже. – Наше дело неспешное, до зимы сладим.

Едва дождавшись, когда гости начнут расходиться, девушки кинулись по домам, чтобы рассказать сестрам и подругам невероятную весть. Посланец полянского князя собирается сосватать ему в Ладоге невесту! Вот это была новость так новость! Сама по себе далекая и неведомая земля полян казалась ладожанам чем-то вроде Того Света, и мысль поехать туда кому-то из них, чтобы туда выйти замуж, была даже более поразительной, чем мысль о браке с лешим или водяным, – таких-то басен они с детства наслушались.

– Водяные-то вон они, под боком считай, соседи, – рассуждала Путенина жена, бабка Вередица. – Вон, Волхову каждую Купалу невесту отдают. Но где Киев-то этот, есть ли он на свете, или баек нам наплел кощунник полянский!

В большинстве ладожане, правда, верили в существование Киева, но отдавать туда замуж дочерей жаждали далеко не все. Годолюба, жена Творинега, решительно отказалась и мужу запретила даже думать об этом.

– Да чтобы я мою Оленюшку или Буденьку этим навьям отдала! – кричала она, когда Творинег вернулся от Домагостя. – Чтобы я дочерей моих родимых на серебро или золото променяла! И сами они сгинут там, и нас всех с собой погубят! Даже думать не смей! Деды наши и прадеды такого не заповедали, чтобы дочерей на Тот Свет замуж отдавать!

Творинег только и мог, что развести руками. В деле замужества дочерей решающее слово по обычаю остается за матерью. Сам он не думал, что полянская земля и впрямь на Том Свете, но во многом жена была права. Отдать дочерей на Днепр – почти то же самое, что положить на краду. И не увидишь их никогда больше, и внучков не понянчишь, да и дойдут ли вести – неведомо. Это не на Ильмерь отдать, не в Плесков или Изборск – из этих мест, бывало, приезжали за знатными невестами «далекие» женихи.

– Вижу я, отец, что Белотур-то на наших девок глаз положил, – говорила Милорада мужу, когда гости разошлись.

– Коли мы не отдадим – Вышенька своих отдаст. А ты сама подумай, что тогда будет. Меха на Греческое море пойдут не наши, а Вышенькины. Серебро не мы, а Вышенька будет неводом частым грести. А там еще раздухарится и ратью на нас пойдет. Будто не знаешь, что он спит и видит себя новым князем словенским? Не зря он сыну невесту не где-нибудь высватал, а в Плескове самом. Мы от Гостивита род ведем, и он ведет. Но у него теперь есть родич-князь, а у нас нету.

– Ну, князь Судила-то и нам вот-вот родичем станет, – напомнила Милорада.

– Да станет ли еще? Что Дивлянка с Вольгой круги водит – это дело молодое. Я тоже, бывало, много с кем на Купале яйцами перекидывался. Сам князь Судила себе жену из-за моря привез, может, и Вольге там же приглядеть хочет. Или приглядел уже. А главное, если Вышенька и с полянским князем породнится, то пропало все наше дело. Объявит он себя князем словенским и нас еще заставит дань себе платить. И заплатим, потому как мимо него нам с полянами не торговать. А будет полянский князь нашим родичем – и мы еще в князья выйдем, потому как Вышенька без нас своих куниц грекам не продаст, пусть хоть подавится ими. А ты-то что думаешь, мать? – спросил он, помолчав. – Девки твои, тебе решать.

• Предыдущая
• 38/77
• Следующая