Дочери Волхова (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 44

• Предыдущая
• 44/77
• Следующая

– Ты вон Ложечку свою и то пожалел, подобрал, помереть не дал, выходил… – всхлипывала Дивляна. – Крестик ей подарил, я видела… чужую девку, что слова не молвит, жалеешь, а меня, сестру родную…

Велем смутился, вспомнив Ложечку. В последнее время он даже стал подумывать, не жениться ли, что ли, на ней? Она ему очень нравилась, девка вроде умная, рукодельница и к тому же смирная. Сложность была только в том, что за два месяца она выучила лишь несколько самых необходимых словенских слов. О сумасшедшей любви Дивляны к Вольге он знал больше других (во всяком случае, дольше), и ему было жаль сестру, которой приходится прощаться с самыми сладкими и дорогими для девушки надеждами. Все, что в его силах, он был готов сделать для ее счастья, но…

– Пусти меня, Вельша, родненький! – Дивляна, заметив, что он дрогнул, обхватила руками его шею, потянулась и прижалась мокрой щекой. – Ненадолго, я попрощаюсь с ним и сразу вернусь.

– Ну, ладно, если ненадолго. – Велем вздохнул и отступил от лестницы. – Только я рядом буду.

Уже не слушая его, Дивляна скользнула через двор и побежала к крайней клети.

За клетью ее ждал Вольга. Увидев девушку в незнакомом кожухе, он сначала опешил, решив, что все пропало и Дивляну успели-таки поймать и запереть, но она сдвинула с лица платок, и он узнал невесту.

– Вот дела! – вполголоса воскликнул он. – А я уж заждался, думал, не придешь! Здорово ты придумала, мать родная не отличит!

Он быстро поцеловал ее и вдруг переменился в лице. Вслед за Дивляной из-за угла показалась знакомая широкоплечая фигура. Велем, встав поодаль и сложив руки на груди, выразительно смотрел на них, не сводя глаз.

– Это еще что за чудо в золотой чешуе? – сердито шепнул Вольга.

– А! – Дивляна оглянулась. – Велем меня в двери поймал, нипочем не хотел выпускать. Еле вырвалась.

– Вижу, как ты вырвалась! – Вольга хорошо понимал, что при Велеме из побега ничего не выйдет.

Он незаметно кивнул кому-то. Велем даже не успел сообразить, что Вольга не один, как вдруг из темноты на его голову обрушился удар дубиной. Дивляна вскрикнула от неожиданности и испуга, видя, как ее брат вдруг падает наземь, а Вольга поспешно зажал ей рот и прошептал на ухо:

– Ничего, не до смерти, не бойся! Мы ж не звери какие, буду я шуря25 своего убивать! Просто отдохнет немного, а то ведь не пустил бы! Идем скорее!

Он потащил девушку за собой; она еще раза два оглянулась на лежащего брата, но Вольга увлекал ее прочь, и приходилось смотреть под ноги. По узкой тропинке они спустились к Волхову, где уже сидели в двух лодьях плесковские парни. Вольга посадил Дивляну в лодью, и парни немедленно взялись за весла.

– Пригнись, – шепнул Вольга и набросил ей на плечи свой плащ. – Лицо прячь. А то увидит кто нас с девкой – догадаются еще.

Парни мощно налегали на весла. Уплывали назад знакомые берега – старые сопки, покрытые травой, в которой еще прятались оставшиеся с весны горшки с поминальными приношениями. Низкие избушки провожали беглецов глазами маленьких, отволоченных по летнему времени окошек. Чернели поросшие кустами пятна давних пожарищ, опять чередовались избушки, лодки у воды…

Вот исчезли во тьме три домишки – Малятины выселки, последнее жилое место нынешней Ладоги. Впереди была только темная река. Все прошлое Дивляны осталось позади, вода несла ее навстречу новой жизни. Жизни, в которой у нее не будет прежнего рода, отца и матери, сестер и братьев, подруг – никого из тех, кто окружал ее с рождения. И чем дальше все это уходило, тем сильнее Дивляной овладевала холодная жуть. Все равно что сесть одной в челнок на Нево-озере и грести прочь от берега в бескрайнюю даль. Она ушла из рода, сбежала, оборвала свои корни. За спиной у нее оставалась пустота, пропасть, бездна, и эта бездна дышала таким холодом, что Дивляна боялась даже оглянуться, будто могла на самом деле увидеть ее. И с каждым взмахом весел эта пропасть ширилась.

Но разве она первая на свете, кто так поступал? Вспоминались обрывки каких-то рассказов о подобных же побегах – раньше Дивляна особо не прислушивалась, уверенная, что ее это не коснется, а теперь напряженно вспоминала болтовню на павечерницах: «А вот у нас в Морьевщине случай был с одной девкой…» И с варягами, бывало, убегали! Бывает, что родные прощают… Может, и ее простят? Со временем… «Или нет? Или такое нельзя простить?» – холодея от страха, думала она. Даже и не посватайся к ней полянский князь, родичи не похвалили бы ее за то, что она позволила умыкнуть себя, как простую девку с Ярилиных игрищ. Женись они с Вольгой как положено, это был бы союз не просто родов, а племен! А так, без договора…

Без договора это может привести… к войне? Эта мысль ударила Дивляну, словно плеть, но она, не веря в такой ужас, отогнала ее прочь. Да неужели Домагость, стрый Хотеня, вуй Рановид станут из-за нее воевать с князем Судилой? Не может этого быть! Скорее, они и знать-то ее не захотят… Неужели навсегда? Нет, не может быть, чтобы отец и мать насовсем отреклись от нее. Наверное, они очень долго, может даже несколько лет, будут сердиться… Но потом, конечно, простят ее – захотят поглядеть внуков… Ведь у них с Вольгой будут дети. И все то, о чем она мечтала – свадьба, выбор имен для новорожденных, – из далекого уже стало совсем близким. Только бы добраться до Плескова!

Дивляну била дрожь, и она жалась к Вольге, стараясь не стучать зубами. Выход в новую жизнь оказался сродни тому, как если бы она зимой вышла в чисто поле в одной сорчке. Вспоминалось, как пять лет назад отдавали замуж сестру Святодару: в тот день, когда ту наконец увезли в Вал-город, полдня ушло на всякие обряды, разрывающие связь девушки с ее родом и готовящие ее ко вхождению в другой род. А сколько оберегов на нее навесили Велерада, Милорада и бабка Радуша, тогда еще живая! Бабка, как ведунья, сама отправилась с ней, чтобы в дороге оберегать от порчи и сглаза.

У нее, Дивляны, ничего этого не было. Она вышла из-под защиты рода и чуров, но ничто – пока она не вошла как положено в другой род – ее не заслоняет от всех видимых и невидимых врагов и злыдней. От всех мыслимых бед ее защищает теперь только Вольга, и Дивляна даже в лодье цеплялась за его рукав, будто ей грозила опасность немедленно рухнуть в бездну, если она выпустит эту опору.

– Доберемся! – утешал беглянку Вольга, сжимая ее холодные пальцы в ладони и дыша на них, чтобы согреть немного. – Они ведь не змеи на крыльях огненных, и у них те же лодьи. Хоть на полдня, да опередим их, а нам только бы до дому добраться и ворота закрыть. Не бойся, душа моя, Домагость посердится да перестанет. Не свет ему клином сошелся на Киеве этом, Киев далеко, а мы-то близко!

Он тоже волновался – девку из такого рода умыкнул, это тебе не игрища под кустом! – но все же держался увереннее и бодрее Дивляны. Украсть такую знатную невесту – подвиг впору витязю из кощуны. Отец, князь Судислав, конечно, сперва рассердится, но потом простит. Ведь он, Вольга, не только о себе заботился, но и о чести рода. Какое было бы им уважение, если бы такую невесту у них ради другого князя вырвали из рук? То-то изборские стали бы над плесковскими потешаться – этот упырь лихой, князь Деденя изборский, живот от смеха надорвал бы. А вот не дождется!

Постепенно усталость одолела возбуждение и тревогу. Дивляна то дремала, то вдруг, очнувшись, вглядывалась в темные, освещенные луной берега, в едва различимые фигуры людей на веслах. Не верилось, что это знакомые места, через которые она проезжала и проплывала уже не раз, причем совсем недавно! Вокруг был какой-то чужой, темный мир, и в нем она чувствовала себя потерянной и одинокой.

Ближе к утру она так замерзла, что отчетливо стучала зубами.

– Попроситься бы куда погреться, да ведь тут еще близко, тебя и меня в лицо знают! – говорил Вольга. – Может, хоть к берегу пристать, костер разжечь? А, ребята? А то совсем моя невеста замерзла!

• Предыдущая
• 44/77
• Следующая