Наступает мезозой - Столяров Андрей Михайлович - Страница 32
- Предыдущая
- 32/129
- Следующая
Глаза у него посветлели.
– Мне надо работать, – холодно сказал он.
Примерно в это же время он получил первый серьезный удар. Выяснилось, что аспирантура, которая была ему почти официально обещана, к сожалению, именно в этом году полностью исключена: планы сверстаны, ставок нет, по крайней мере до осени здесь ничего не предвидится. Все, обвал; оставить его на кафедре практически невозможно.
– Нам дают всего одно место раз в три года, – сумрачно объяснил Бизон. – Я пытался договориться с кем-нибудь взаимообразно – не получилось. Выпросить для вас хотя бы временное совмещение тоже не удается. Извините, встречаются иногда в жизни такие нелепости… – Чувствовалось, что ему не по себе от этого разговора. Он набычился и до плеч втянул крупную голову. Впрочем, тут же опомнился, бодро дернул себя за космы и предложил устроить его в некую весьма приличную лабораторию. – К самому Навроцкому, если эта фамилия вам о чем-нибудь говорит. Правда, у него доктора наук сидят на ставках младших научных сотрудников. Однако если я попрошу, место технического работника, скорее всего, найдется. Подумайте, – сказал он, не чувствуя в собеседнике энтузиазма.
– Хорошо, я подумаю.
– Учтите – скоро распределение.
Первый раз в жизни ему захотелось напиться. У него ныло сердце и самым позорным образом щипало под веками. Он был рад, что может укрыться ото всех в своем закутке. Никого не хотелось видеть и тем более – ни с кем разговаривать. Лицо было мягкое, словно из подогретого пластилина. Полумрак, без верхнего света, надежно отгораживал закуток от остальной кафедры. Это чем-то напоминало келью в средневековом монастыре. Посапывал компенсатор, нагнетающий внутрь колпака смесь сернистых газов, пощелкивали реле, поддерживающие в заданных пределах температуру, тихо журчала вода, текущая в раковину из «обратимого холодильника». А в центральном аквариуме, подсвеченном с двух сторон мягкими продолговатыми лампочками, отливал туманом раствор, как раз в последние дни приобретший большую, чем раньше прозрачность. И даже без оптики, если только присмотреться внимательно, были заметны в толще его сотни танцующих искорок. Они вспыхивали красными, зелеными, желтыми, синими проблесками, на мгновение угасали и снова вспыхивали – уже немного переместившись. Будто почти невидимый новогодний буран кружился в аквариуме. Это всплывали и вновь опускались ко дну тонкие белковые ниточки. Их были сотни; количество, вероятно, с каждым днем увеличивалось. Процесс ещё не закончился, в будущем можно было ждать грандиозных открытий. Неужели теперь со всем этим придется расстаться?
Он крепко зажмурился, посидел так минуту-другую, немного раскачиваясь, а потом, будто очнувшись, рывком распахнул глаза. В полумраке, как бабочки, поплыли дрожащие мутные пятна. Лицо у него пылало, а пальцы были холодные, точно из снега.
– Ни за что! – вдруг, резко поведя головой, сказал он во весь голос.
На другой день он пошел в ректорат, где в тишине приемной вспухали кожаные диваны и кресла, и, дождавшись Бучагина, явившегося, между прочим, только к двенадцати, сообщил ему, что – все, ребята, аспирантура у меня накрылась. Четыре года работы – кошке под хвост. Что ж мне теперь, будущему выпускнику, прикажете делать? На улицу, младшим лаборантом куда-нибудь, учителем в школу? Видишь, какой расклад, ситуация совершенно безвыходная.
– Да знаю-знаю я, – с тоскливой досадой сказал Бучагин. – Тут из министерства свалилось очередное распоряжение об экономии средств. Все на ушах стоят. Нет, чтобы подождать до следующего учебного года. Ну не повезло, как говорится, попал под поезд.
Он сильно сморщился, как бы пытаясь стянуть лицо в одну точку, повертел головой, побарабанил пальцами по стопке картонных папок. Поинтересовался, не поднимая глаз: – А что там ваша Сергеева, на пенсию не собирается? – Тут же безнадежно махнул рукой. – Нет, эта будет работать до последнего издыхания… А Горицвет ваш, прости, ещё не решил отъехать?
– Куда отъехать?
– Куда-куда? Куда они отъезжают? – Добавил через секунду, которая приобрела неожиданный смысл. – Это для всех было бы идеальным выходом…
Он опять тихо побарабанил кончиками пальцев по стопке и без всякой видимой связи с предшествующей темой беседы, стал участливо расспрашивать, как вообще обстоят дела? Что у вас на кафедре происходит новенького? Почему Бизон, хотя его известили, не явился на последний Ученый совет? Закончена ли начатая ещё в прошлом месяце инвентаризация? Пожаловался: видишь, чем теперь приходится заниматься? Вскользь заметил, что неприятностей в последнее время вообще слишком много. Вот, например, есть у нас ещё кое-где такая порочная практика, когда куратор, призванный, как ты понимаешь, воспитывать и направлять молодежь, без зазрения совести ставит на студенческой работе свою фамилию. Тревожная, надо сказать, практика. Недавно поступили с факультетов кое-какие сигналы. Мы, разумеется, без внимания не оставляем, принимаются меры…
Пауза возникла такая, что зазвенело в ушах.
Наконец он сказал:
– Я бы не хотел никакого скандала…
А Бучагин пожал плечами и, будто волк, показал крепкие зубы.
– Зачем нам скандал? Увидишь: никакого скандала не будет…
Все обошлось действительно без скандала. Под диктовку Бучагина он написал заявление и далее заработала невидимая машина. Через неделю стало известно, что Горицвета вызвали в ректорат на комиссию, а ещё через две – что он увольняется по собственному желанию. Не было даже никаких мучительных объяснений. Вернувшись с комиссии, Горицвет просто перестал его замечать, обходил в коридоре, будто неодушевленный предмет, а потом и вовсе исчез, словно сдуло его невидимым сильным ветром. Правда, ощущался теперь некоторый холодок отношений. То и дело он чувствовал на себе внимательные осторожные взгляды. Его изучали, будто редкое и, видимо, опасное насекомое. У девочек в деканате от любопытства расширялись глаза, Бизон стал здороваться с ним подчеркнуто официально, а на скромную вечеринку, связанную с годовщиной кафедры, его не позвали.
- Предыдущая
- 32/129
- Следующая
