Страсти ума, или Жизнь Фрейда - Стоун Ирвинг - Страница 34

• Предыдущая
• 34/231
• Следующая

Вставая рано утром, Зигмунд успевал к девяти тридцати совершить обход палат, а к десяти утра попасть в лабораторию Мейнерта. Второй обход он проводил после полудня и завершал его к пяти. После этого читал и просматривал бумаги, а после ужина возвращался в лабораторию Мейнерта и работал в ней до полуночи. В палатах у Мейнерта и Шольца было много больных с параличом мускулов лица, и он решил заняться исследованием неполного паралича и непроизвольного тика.

В начале первой недели его работы в палату был принят бедный ученик портного с острым приступом цинги. Его тело было покрыто черными и синими пятнами вследствие подкожного кровоизлияния. При осмотре молодой человек вел себя вяло, других симптомов не было. На следующее утро парень потерял сознание. Все указывало на кровоизлияние в мозг. После обхода Зигмунд вернулся к его койке и провел около него большую часть утра и заходил после полудня, записывая течение болезни. Он ничем не мог помочь, но было важно изучить, как развивается ухудшение. В семь часов вечера наступил двусторонний паралич. Через час больной умер. В эту ночь и на следующее утро Зигмунд написал доклад на восемнадцати страницах о своих наблюдениях и заключение, какая часть мозга была затронута. После того как вскрытие подтвердило правильность диагноза, он послал доклад в «Медицинский еженедельник». Это принесло ему столь нужные десять гульденов и подняло его престиж среди коллег четвертого отделения.

Отделение имело смотровой кабинет. За него отвечал доктор Иосиф Поллак, помогавший Зигмунду освоить искусство диагностики. На долю Зигмунда выпал случай акромегалии[6] у сорокадвухлетней женщины. Она заметила, что за последние пять лет размер ее туфель значительно увеличился, увеличились и удлинились и ее руки. Ее муж обратил внимание на то, что черты ее лица стали более крупными. Она ощущала общую слабость, но не чувствовала себя больной. Зигмунд поставил диагноз: опухоль гланд под основанием черепа.

– Чем это вызвано и каким может быть лечение? – спросил он Поллака.

Старший «второй врач» пожал плечами:

– Никто не знает, Зиг. И нет лечения. Увеличение происходит там, где имеются кости. Каков прогноз? Она может жить пятьдесят лет. Увеличение достигнет какого–то предела, а затем остановится.

– Как долго мы будем держать ее здесь, если нет курса лечения?

– Достаточно долго, чтобы обследовать ее. Следующим пациентом, подвергшимся обследованию, был двадцатипятилетний мужчина; при половом сношении у него неожиданно возникла невыносимая головная боль, начинавшаяся в затылке и создававшая ощущение, будто на «шею вылили кипящую воду». Ни доктор Фрейд, ни доктор Поллак не имели ни малейшего представления, чем это вызвано. Они отправили больного домой. Через Десять дней при мочеиспускании он почувствовал острую головную боль и потерял сознание. Его доставили в больницу в состоянии комы. Вызвали примариуса Шольца, тот вынес суждение, что это сердечный приступ. Поллак внимательно осмотрел с помощью офтальмоскопа глазное дно и увидел кровоизлияние в глаз. Он шепнул Зигмунду.

– Это расширение артерии. На участке артерии возникает выпячивание, которое становится все больше и делает стенку все тоньше, пока она не разорвется. Это врожденная ненормальность, он появился на свет с ней.

В ту же ночь мужчина умер. При вскрытии была обнаружена разорванная стенка расширенной части артерии. Приступы вызывались напряжением при половом сношении и при стуле; Иосиф Поллак был прав – напряжение повышало давление крови, и это привело к прободению.

На следующее утро он сказал Зигмунду:

– Пойдем в палату восемьдесят девять. Я хочу провести эксперимент. Уже несколько месяцев в больнице находится тридцатилетняя миловидная женщина, которая не может пошевелить ногами. Ниже талии у нее онемело все тело. И в то же время нет объективных показаний болезни, все рефлексы нормальные.

Они пошли в палату. Поллак сказал с серьезным видом:

– Фрейлейн, вчера мы закончили испытания нового лекарства. Оно может восстановить двигательные способности ваших ног за шестьдесят секунд. Но оно очень опасное и может навлечь смерть. Если бы речь шла о моих ногах, я бы рискнул. Что вы скажете, фрейлейн? В этом шприце нужная доза лекарства.

Пациентка вздрогнула. Она прошептала:

– Это может убить меня, господин доктор? Как быстро?

– В течение недели. Но вы можете также быть избавлены от паралича за шестьдесят секунд. Не предпочтете ли вы смерть, чем быть парализованной всю остальную жизнь?

Под впечатлением безжалостной откровенности Поллака женщина закрыла на какое–то время глаза, затем широко открыла их.

– Делайте укол.

Иосиф Поллак сделал укол в предплечье. Зигмунд знал, что никакого нового лекарства в шприце нет, и страшив боялся, как отреагирует пациентка на предложение Поллака, не умрет ли она у них на глазах. Не прошло и полминуты, как он увидел, что ее ноги начали дрожать под халатом, а к концу минуты она подняла одну ногу вверх, воскликнув:

– Я могу двигаться. Я могу двигать ногами! Я больше не парализована!

Поллак похлопал ее по плечу, вытер пот, выступивший у нее на лбу.

– Вы отважная женщина. Вы спасли свою жизнь. Теперь вы сможете прийти в нормальное состояние.

На обратном пути Зигмунд спросил вполголоса:

– Что за новое чудо–лекарство, аш–два–о?

– Совершенно точно. У нее истерия. Я подозревал, что она симулирует.

– Зачем же вы так напугали бедную женщину?

– Потому что требовался элемент опасности. Иногда решимость перед лицом смерти придает отвагу жить.

Зигмунд удивленно покачал головой:

– Господин доктор, вам нужно играть в Карлстеатре. Вы дали лучшее представление, какое мне доводилось видеть.

Поллак посмотрел на него с лукавством:

– А как по–вашему? Врач не должен быть артистом? Мы все время играем. К неизлечимо больному человеку мы обращаемся с ободряющей улыбкой и уверяем, что он страдает от пустяка, устранить который может хорошее настроение. Когда неврастеничка говорит нам, что никакой врач не может ей помочь, мы делаем серьезную мину, заявляем, что у нее редкое заболевание, и даем ей пузырек с пилюлями из сахара. Это ее излечивает… по меньшей мере на тридцать дней. Если мы оказываемся в тупике перед симптомами пациента, то строим глубокомысленную мину и бормочем: «Да–да, теперь диагноз ясен, и мы скоро получим хорошие результаты».

Зигмунд подумал с некоторой тоской о том, что в лаборатории все более честно: правильное под микроскопом есть правильное, а что неправильно, то таким и является.

Бывали времена, когда казалось, что все оборачивается против него. Тридцать шесть долларов оклада «второго врача» – вот все, чем он располагал. Не было даже крохотных дополнительных доходов, не было пациентов, не было студентов, которых нужно было натаскивать, не было публикаций, обзоров, которые можно было бы предложить газетам. Он ходил в поношенной одежде и не мог позволить себе посетить парикмахера, чтобы подровнять прическу и подрезать бороду. В иные дни в его кармане было совсем пусто и он не появлялся за столом завсегдатаев в кафе, уклоняясь даже от совместных ужинов с другими молодыми врачами. Он не решался даже просматривать новые издания в книжной лавке. Впрочем, иногда находилось немного деньжат для театра, и тогда он присоединялся к группе университетских друзей, которые с шести часов утра выстаивали в очереди за билетами, дававшими право встать в другую очередь в пять часов вечера у входа в Оперу или в Венский театр за «стоячим» билетом, чтобы затем, взлетев бегом на галерку, пробиться в первые ряды, прямо к балюстраде, и, стоя с пяти часов вечера до полуночи, послушать «Волшебную флейту», «Фигаро» или «Дон Жуана» Моцарта.

Еще учась в средних классах гимназии, он копил, порой неделями, карманные деньги, чтобы посмотреть лучшие пьесы немецких авторов в исполнении артистов Национального королевского театра – «Фауста» Гёте, «Вильгельма Телля» Шиллера, «Праматерь» Грилльпарцера. Самым большим подарком для него были те счастливые моменты, когда родители или друзья приглашали его в день рождения на «Гамлета», «Макбета» или «Двенадцатую ночь» Шекспира, отрывки из которых он знал наизусть. В летние месяцы он получал удовольствие от легких комедий и непристойных фарсов в театрах на открытом воздухе, таких, как «Фюрст» в Пратере или «Талиа». Венские театры успешно выполняли роль брачных агентств: прогуливаясь во время продолжительных антрактов, молодые люди присматривались друг к другу, заводили знакомства, начинали ухаживать и завязывать «салонные разговоры», которые вели к приглашениям, дружбе, браку. Зигмунд и его друзья были слишком бедны, и им предстояло еще немало потрудиться на поприще своей профессии, чтобы присутствовать на ярмарке невест. Разодетые и ухоженные молодые люди со всей империи съезжались в столицу, надеясь заключить приличный и выгодный брачный союз. Этот спектакль был не менее интересен, чем то, что разыгрывалось на сцене.

• Предыдущая
• 34/231
• Следующая