Глотка - Страуб Питер - Страница 44

• Предыдущая
• 44/168
• Следующая

Когда Хоган пожимал мне руку, я осознал, чувствуя себя почти мальчишкой, что мне очень хотелось бы заслужить одобрение этого человека.

И тут среди толпы полицейских и работников больницы он сделал удивительную в этот момент вещь. Он действительно похвалил меня.

– Это вы написали «Расколотого надвое»? – спросил Хоган и продолжал, едва дав мне время кивнуть. – Очень тонкая психологическая вещь. Ты читал, Пол?

– Читал что? – переспросил Фонтейн, изумленный не меньше моего.

– О последних убийствах «Голубой розы».

– О да, – сказал Фонтейн. – Да, разумеется.

– Они были последними до тех пор, пока не объявился Уолтер Драгонетт, – сказал я.

Хоган улыбнулся, словно услышал что-то очень умное.

– Никто из нас не обрадовался его появлению, – сказал он и тут же сменил тему. – Думаю, вы пришли сюда в надежде найти своего друга Рэнсома?

– Да, – кивнул я. – Пытался до него дозвониться, но мне ответил электронный секретарь. Он знает, что произошло, не так ли?

– Да, конечно, – кивнул Хоган. – Когда нам с Полом позвонили по поводу его жены, мы тут же поехали к нему домой.

– Так вы узнали об убийстве Эйприл Рэнсом прежде, чем в нем признался Уолтер Драгонетт? – спросил я. Непонятно почему, это вдруг показалось мне очень важным.

– Пожалуй, достаточно, – оборвал меня Пол Фонтейн. Прежде, чем я сам успел понять скрытый смысл своего вопроса, он уловил в нем завуалированную критику. – Мы должны работать мистер Андерхилл. Если хотите повидаться со своим другом...

Хоган немедленно понял, в чем состояли мои сомнения, и тут же перебил Фонтейна.

– Мы, как правило, узнаем о преступлениях до того, как получаем признания преступников.

– Я знаю это. Гораздо больше меня интересует другое – Уолтер Драгонетт тоже слышал о преступлении до того, как признался в нем?

– Это было настоящее, чистое признание, – твердо заявил Фонтейн.

Он злился все больше и больше, и Хоган снова поспешил вмешаться.

– Уолтер знал, где лежит Эйприл, хотя эту информацию старались не разглашать. В Миллхейвене восемь больниц, но, когда мы спросили Уолтера, где лежит Эйприл, он тут же назвал Шейди-Маунт.

– А он знал номер комнаты?

– Нет, – сказал Хоган.

– Да, – почти одновременно заявил Фонтейн.

– Пол хочет сказать, что Уолтер знал, на каком этаже ее палата. Он не мог знать этого, не побывав здесь.

– Но как он все-таки узнал, куда ее поместили? – недоумевал я. – Не думаю, что дежурные давали звонившим информацию об Эйприл Рэнсом.

– У нас не было пока времени подробно допросить мистера Драгонетта, – сказал Хоган.

Полицейские в форме, ходившие по коридору до палаты Эйприл Рэнсом и обратно, замедляли шаг, проходя мимо нас.

– Вы можете встретиться со своим другом Рэнсомом на Армори-плейс, – сказал Хоган. – Он ждет там, когда Пол начнет допрашивать Драгонетта. Мне кажется, тебе пора туда отправляться, Пол. – Хоган снова повернулся ко мне. – Вы знаете, где находится Армори-плейс? – Я кивнул. – Следуйте за Полом, можете поставить машину на стоянке перед зданием. Я разрешаю вам с мистером Рэнсомом присутствовать при допросе. Ты не возражаешь? – спросил он Фонтейна.

Тот кивнул.

Внизу пожилая женщина, сидевшая за одним из компьютеров, буквально подпрыгнула, увидев нас, словно по ее стулу пропустили заряд электрического тока. Убийство Эйприл Рэнсом взбудоражило всю больницу. Фонтейн сказал, что будет ждать меня на стоянке перед больницей.

– Я знаю, как добраться до управления полиции, – напомнил ему я.

– Да, но, если вы попытаетесь без меня проникнуть на автостоянку, вас могут по ошибке принять за репортера.

Я пересек улицу и прошел к машине, но прежде чем я успел вставить ключ в замок «понтиака», из двери дома с флагом и желтой лентой вывалился грузный мужчина в шортах и синей рубашке.

– Стой, где стоишь, – крикнул он мне. – Нам есть о чем поговорить.

Я отпер дверь и подождал, пока он пересек лужайку перед домом. У мужчины был огромный живот, тонкие волосатые ноги и багровая от ярости бульдожья физиономия. Остановившись на расстоянии десяти футов, он нацелил мне в грудь указательный палец.

– Вы что, видите где-нибудь поблизости знак «Больничная стоянка»? Эта улица – не для ваших машин. Для вас есть платные стоянки или стоянка перед больницей. Я устал от подобного насилия!

– Насилия? Вы, видимо, не вполне понимаете, что значит это слово. – Я открыл дверцу машины.

– Подождите-ка, – он обошел вокруг машины, по-прежнему целясь пальцем мне в грудь. – Это наша территория. Я заплатил кучу денег, чтобы поселиться в этом районе, а люди вроде вас ведут себя так, словно здесь городской парк. Сегодня утром какой-то парень сидел на моем газоне – на моем газоне! Вылез из своей машины, посидел на моей травке, как у себя дома, а потом отправился в больницу.

– Наверное, ваша желтая лента заставила его почувствовать себя как дома, – я сел в машину.

– Что это, черт побери, означает?

– Он подумал, что это свободная страна, – пока я заводил машину, он успел сказать мне все, что думает о такой свободе. Он настоящий патриот, и у него есть множество мыслей по этому поводу, которые люди вроде меня просто не способны понять.

Я ехал вслед за синим «седаном» Пола Фонтейна по городу, казавшемуся пустым и заброшенным.

Однако иллюзия пустоты развеялась, как только мы проехали вход в управление полиции на Армори-плейс. Статьи в утренних газетах собрали здесь не меньше ста человек народу. Толпа стояла не только на ступенях здания, но и на площади между ним и городской ратушей. На самом верху какой-то мужчина кричал что-то в мегафон. В толпе бегали операторы с камерами, снимавшие всю эту сцену для вечерних новостей.

В конце площади синий «седан» повернул направо, потом снова направо, на неразмеченную улицу, в конце которой виднелся знак «Проезд закрыт. Только для полицейских машин».

С обеих сторон улица была огорожена высокими стенами из красного кирпича. Я проехал вслед за «седаном» Фонтейна на прямоугольную автостоянку, забитую полицейскими машинами. Полицейские в форме, казавшиеся карликами на фоне высоких стен, болтали, привалившись к машинам. В дальнем конце стоянки виднелась стена полицейского управления. Несколько полицейских повернули головы в мою сторону, когда «понтиак» въехал на стоянку. Когда я остановил машину рядом с синим «седаном», двое тут же появились возле моей двери.

Фонтейн вышел из машины и сказал им.

– Не стреляйте, это со мной.

Не оглядываясь, он пошел к металлической черной двери заднего входа в управление. Двое копов отошли в сторону, и я поспешил за ним.

Словно старое школьное здание, полицейское управление состояло из длинных извилистых коридоров с исцарапанными деревянным полами, дверей с мутным стеклом и обшарпанных лестниц. Фонтейн прошел мимо доски, увешанной объявлениями, в дежурку, где голый по пояс мужчина поинтересовался у него:

– Как Мангелотти?

– Остывает, – коротко бросил Фонтейн.

Он почти бегом взобрался по лестнице на второй этаж и толкнул дверь с надписью «Отдел по расследованию убийств». Я прошел за ним, и шестеро мужчин, сидящих за столами, буквально застыли, пораженные, при виде меня.

– Он со мной, – сказал Фонтейн. – Давайте сразу перейдем к делу и допросим этот кусок мышиного дерьма. Дадим ему шанс объясниться.

Сотрудники мгновенно потеряли ко мне всякий интерес. Фонтейн снял пиджак и повесил его на спинку стула. На столе его лежали грудой папки с делами и отдельные документы.

– Давайте вспомним информацию обо всех нераскрытых убийствах в городе и начнем дело с чистого листа. Тогда каждый уйдет домой довольным и счастливым.

Он закатал рукава. В комнате пахло потом и сигаретным дымом.

– А теперь постарайся не терять голову, – сказал какой-то мужчина из глубины кабинета.

– Постараюсь, – пообещал Фонтейн.

– Скажи-ка, Пол, – заговорил детектив с пухлым круглым лицом. – Тебе не приходило в голову – впрочем, я почти уверен, что приходило, что арестованный тобою парень сумел придать этому выражению новый смысл.

• Предыдущая
• 44/168
• Следующая