Роковые годы - Никитин Борис Владимирович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/60
• Следующая

Я отправляюсь к генерал-квартирмейстеру Главного управления Генерального штаба – генералу Потапову. Тот вызывает полковника Генерального штаба Раевского, и вот с этого памятного для меня часа начинается серия наших собеседований и бесконечных сюрпризов. Эти удивительные люди продолжали жить в прошлом столетии. Они смотрели только на свой письменный стол, на котором лежала старая инструкция.

На вопрос мой, на какой кредит может рассчитывать мое отделение, они ответили буквально: «Пока ничего… но вы будете участвовать в междуведомственной комиссии по составлению новой инструкции. Применительно к этой, то есть будущей инструкции, вы составите план работы и смету. Представите в Главное управление Генерального штаба, которое их предварительно рассмотрит».

– А потом? – поинтересовался я.

– Потом, если Главное управление Генерального штаба их одобрит, они поступят в Канцелярию Военного министерства, которое их пересмотрит и внесет на рассмотрение Военного совета.

– Значит, Военный совет и санкционирует кредит? – спросил я.

– Нет, после Военного совета ваш проект будет отправлен в Ставку. Вот уже Ставка по его рассмотрении может открыть вам кредит.

– Позвольте, выходит, что вам предстоит сперва выработать новую междуведомственную инструкцию, потом план работ, да сверх того на прохождение всех перечисленных этапов уйдет не меньше четырех месяцев, и то при удаче, что мой проект будет попадать перед очередными заседаниями.

Мои доводы, что при таком положении вещей я не могу даже нанять служащих, так как им не из чего платить жалованье, успеха не имеют. Мне отвечают, что все равно теперь контрразведка работать не может, что сначала надо составить инструкцию и подготовить и обучить новый личный состав.

Тогда я предлагаю такой выход: не ожидая инструкции, я немедленно подаю свой план и смету; но в предвидении открытия новых кредитов пусть мне, по крайней мере, не закрывают старый кредит в 45 тысяч рублей в месяц, который отпускался на мое отделение при старом режиме и уже вошел в смету Военного ведомства.

– Нет, – отвечают Потапов и Раевский, – ни копейки, никаких исключений.

Перехожу через Дворцовую площадь в Штаб Округа; не перестаю твердить про себя все перечисленные инстанции, стараясь заучить их наизусть.

В Штабе округа центральная фигура – помощник начальника Штаба, полковник Балабин. Умный, энергичный, решительный, со стальными нервами, Балабин прекрасно разбирается в обстановке и уже через несколько дней заслуженно получает пост начальника Штаба.

В приемной и у дверей его кабинета обычная толпа народа. Протискиваюсь не без труда, рассказываю о неудаче с кредитами.

Балабин на первых порах думает, что я шучу: он сухо отвечает, что у него нет времени для составления сборника веселых рассказов. Однако, быстро убедившись, что мне совсем не до смеха, Балабин берет меня за рукав и ведет к Главнокомандующему. Корнилов терпеливо выслушивает весь перечень будущих этапов моей будущей сметы и едва успевает пообещать внести вопрос во Временное правительство, как его увлекают на какое-то срочное заседание; а Балабина тоже уводят по неотложным делам.

Очевидно, кредиты придут нескоро.

Деньги на контрразведку ищу в долг у знакомых: другого выхода положительно не придумаю.

Частным образом занимаю у Сергея Гавриловича Тарасова (коммерсант из Армавира) 12 тысяч рублей[5]. Выдаю ему расписку на своем официальном бланке с печатью, что занимаю у него 12 тысяч «для выдачи жалованья служащим и обязуюсь вернуть их по получении казенных денег».

Теперь уже запасаться терпением придется не мне одному, но и Тарасову.

Корнилов и Балабин сначала недоумевают, а потом приходят в восторг, но ненадолго.

Не ожидая выработки новой междуведомственной инструкции, 21 марта представляю свой мотивированный план и смету на 60 тысяч рублей в месяц.

Много раз тщетно стараюсь добиться хотя бы аванса; много раз Корнилов требует кредитов Военного ведомства; много раз Балабин предлагает разогнать весь личный состав канцелярии Потапова вместе с ее шефом. Наконец, через полтора месяца, в конце апреля, мне условно выдают 45 тысяч с оговоркой Потапова: «Эта единовременная выдача в виде аванса отнюдь не означает, что вам открыт ежемесячный кредит. Что будет дальше – еще посмотрим».

Сколько времени предполагал смотреть Потапов и куда именно – я не знаю; но вопрос разрешился и для него, и для меня совершенно неожиданно.

Проходит еще около месяца, и вот в мае Потапов приглашает меня приехать и довольно-таки смущенный заявляет:

– Вновь назначенный начальник Генерального штаба Романовский (Юрий), вступив в должность, сразу же обратил особое внимание на контрразведку. Он сам утвердил ваш план и приказал за своей личной ответственностью немедленно начать выдавать вам 60 тысяч в месяц. Вот видите, вы добились того, чего хотели. Так лучше: теперь, по крайней мере, если дело не пойдет, то виноваты будете вы; в противном случае вы бы сказали, что виноваты мы.

Трудно было усвоить логику Потапова о виноватом при той задаче, которая передо мною вырастала, мне никогда и на мысль не приходило, что я имею право спрятаться за чьей-нибудь спиной.

Смета, утвержденная Романовским, так, кстати, и не успела доехать до Ставки.

Освобождаю служащих из-под ареста. Некоторые из них, затравленные незаслуженными преследованиями, уходят сами. Другая часть постепенно отсеивается; но решительно оставляю около половины старого состава; без него мы не стали бы на ноги.

Предстоит набирать новый личный состав. Но ведь служба в контрразведке весьма деликатное metier[6], на которое не только обучают, но и воспитывают, и к которому надо иметь призвание; а пользоваться старым источником отнюдь не могу.

Тут мне приходит мысль, которая выручила меня самого и сразу вывела контрразведку на большую дорогу: решаю, что наиболее пригодны будут юристы, особенно лица со следственным опытом.

Еду к прокурору Петроградского Окружного суда, навожу справки и с большой осторожностью выбираю первого – бывшего секретаря суда Каропачинского. Осматриваемся уже вдвоем. Выбор облегчается тем, что многие испытанные следователи попали в опалу; среди них и Павел Александрович Александров – судебный следователь по особо важным делам, имя которого знакомо всей России. Захватываю Александрова, и нас уже трое.

Дальше набор происходит без усилий с моей стороны: каждый новый, предварительно осмотренный, становится уже своим и старается тоже проверить или подыскать нескольких и т. д. К концу марта тщательно проверенный личный состав уже готов полностью; он доведен, согласно моему новому плану, до 21 юриста и 180 агентов и прочих служащих. Но общее явление: все, от первого до последнего, сначала с ужасом отскакивают и отказываются, так как боятся, что втяну их в политику. Даю заклятия, что буду преследовать только «немцев», а затем уговариваю в сущности теми же словами, какими убеждал меня самого Корнилов.

Контрразведку превращаю в целый департамент, к полному ужасу Главного управления Генерального штаба. Потапов и Раевский с невозмутимой последовательностью пытаются мне напомнить, что канцелярия контрразведки Штаба армии на Галицийском фронте состояла из трех человек. Пробую им объяснить разницу положений, но остаюсь при впечатлении, что мое красноречие для них оказывается недостаточным.

Назначаю себе восемь помощников-следователей; из них шесть превращаются в столоначальников, седьмой помощник – шеф моей канцелярии, а восьмому – Александрову – отдаю всех агентов наружного наблюдения. Выдавая этим агентам задания, ему приходится предварительно знакомиться, хотя бы вкратце, со всеми делами, и таким путем предоставляется всюду вносить свое столь ценное творчество. Но должен отметить другую, едва ли не еще большую заслугу Александрова: он так натаскал своих агентов, что через два месяца их нельзя было узнать, что мне в один голос свидетельствовали все помощники.

• Предыдущая
• 3/60
• Следующая