Роковые годы - Никитин Борис Владимирович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/60
• Следующая

Эта телеграмма, как видно, была передана в Петроград, но Временное правительство ее Великому Князю не доставило[115]. Последний так никогда и не узнал ее содержания.

Исторический факт отречения Великого Князя освещается различно.

Совершенно достоверным является свидетельство княгини Брасовой, что Великий Князь не признавал за Государем права отречься за наследника и потому не считал себя вправе взойти на престол.

В частности, для тех, кто провел с ним войну, нет места объяснениям, что его остановили шальные пули Петрограда. Великий Князь привык совсем не к такому огню. Он никогда не останавливался перед опасностью.

Два министра уговаривали Великого Князя принять корону: Милюков и Гучков. Напротив, Родзянко, князь Львов и все остальные стремились добиться его отказа от престола, указывали, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде, что, уже вступая на трон, он обагрит его кровью. Как видно из подлинных слов – сильнейшее препятствие Его Императорское Высочество видел в нежелании министров (кроме двух) с ним работать.

Смущенный незаконно доставшимся престолом, считая, что Правительство, против него настроенное, не даст ему возможности работать, Великий Князь, никогда ничего не искавший для себя лично, отказался от короны, веря министрам, что в этом благо России. Великий Князь был совершенно один; министры добивались немедленного решения, а стране и армии не позволили узнать об отречении

Императора в его пользу и высказать свое мнение, оказать ему свою поддержку[116].

Так, по определению одних, Великий Князь принял свободное решение, без всякого давления со стороны, а по мнению других, то же называется «взять мертвой хваткой».

Конечно, цель оправдывает средства. Великому Князю дается заверение, что формы государственного строя будут определены на Учредительном Собрании, а полгода спустя, в порядке декрета, Россия провозглашается республикой. Так были забыты демократические принципы, о которых столь широко нам возвещали.

Глубоко демократичным выявил себя только один Великий Князь. Он сказал России[117]: «Одушевленный единою со всем народом мыслью, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае восприять Верховную Власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительное Собрание установить образ правления и новые основные законы Государства Российского».

Здесь снова проходит та же мысль: Великий Князь не считал себя вправе взойти на престол по манифесту Государя, отрекшегося и за Наследника.

Объявив свою волю, Великий Князь не покинул России; он не только разделил участь своего народа, но спокойно переносил эксцессы революции, специально против него направленные.

Приказание о его первом аресте было отдано Управляющим Военным министерством 21 августа 1917 года. Оно было адресовано Главнокомандующему войсками Петроградского военного округа за № 580. Вот его копия:

«На основании п. 1 постановления Временного правительства от 2-го сего августа о предоставлении исключительных полномочий министрам Военному и Внутренних дел, по взаимному их соглашению приказываю Вам с получением сего задержать бывш. вел. кн. Михаила Александровича как лицо, деятельность которого представляется особо угрожающей обороне Государства, внутренней безопасности и завоеванной революцией свободе, при чем такового надлежит содержать под строжайшим домашним арестом, с приставлением караула, коему будет объявлена особая инструкция.

Настоящий приказ объявить бывш. вел. князю Михаилу Александровичу и содержать его под арестом впредь до особого распоряжения.

Управляющий Военным Министерством Савинков».

Это приказание ярко характеризует состояние умов правящей группы того печального времени за 2 месяца до Октябрьской революции. Могли ли они спасти Россию, если их воображение искало опасности со стороны благородного рыцаря, одни подозрения о котором оскорбительны для его памяти!

Почему же о деятельности, о которой говорит Савинков, не знал никто из близких Великого Князя, никто из тех, чьи имена приведены мною выше, которых он знал и в безграничной их преданности не мог усомниться?

Великий Князь был арестован. Его освободили по предписанию Управляющего делами Временного правительства № 8717 от 13 сентября 1917 года на имя Главнокомандующего Петроградского военного округа Г. П. Полковникова следующего содержания[118]:

«Милостивый Государь, Георгий Петрович! Согласно приказанию Министра Председателя А. Ф. Керенского, имею честь уведомить, что Временное правительство признало возможным освободить великого князя Михаила Александровича и его супругу от домашнего ареста. В случае, если упомянутые лица выразят желание отправиться в Крым для свидания с находящимися там членами бывшей императорской фамилии, Министр Председатель приказал оказать им всяческое содействие к выезду из Петрограда без замедления и с предоставлением им возможных удобств.

Прошу принять уверения в совершенном почтении и таковой же преданности». Подпись.

Таким образом, перед нами факт бесспорный, что Временное правительство разрешило Великому Князю выехать в Крым. Но он не пожелал воспользоваться этим правом и остался в Гатчине. Здесь сравнительно спокойно проходят для него первые четыре месяца большевистской власти. В конце февраля большевики его арестовали и увезли в Пермь.

31 мая 1918 года[119] Великий Князь бесследно исчез в Перми. С этого дня сведения о его судьбе долго терялись в догадках. Было лишь достоверно известно, что Джонсон разделил его участь.

Вернее всего было сразу предположить, что руки большевиков были обагрены его кровью. Они долго страшились показывать эти пятна, и только в вышедшем в 1930 году описании Быкова «Последние дни Романовых» автор-большевик впервые подтвердил, что Великий Князь и Джонсон были расстреляны в ночь похищения около Перми, в лесу, в 6 верстах от Мотовилихи.

Совсем необычайно попасть после буйного митинга в течение пяти месяцев в тишину монастырских стен Главного управления Генерального штаба. Только старший писарь, тупой большевик, смотрит на меня исподлобья, делая вид, что серьезно мной недоволен. Но едва проходит несколько дней, как получаю телеграмму с фронта от начальника Дикой дивизии князя Д. П. Багратиона: «Уходит Гатовский. Не хочешь ли занять должность».

Гатовский – начальник Штаба. Вернуться в дивизию, к своим, с кем так много пережито, с ними встретить неизбежную катастрофу – это ли не идеал каждого…

Отвечаю: «С восторгом». Половцов говорит: «Оставь, еще успеешь. У меня для тебя другие планы».

Не получая дальнейших извещений, начинаю беспокоиться.

В начале августа ко мне является бывший сослуживец, способный, лучший, незаменимый секретный сотрудник Петроградской контрразведки Я-н, тот самый, который ходил на Суменсон, а вообще получал самые трудные задания и их распутывал[120]. Он просит его перевести в Главное управление Генерального штаба. Я категорически отказываюсь, так как не могу себе представить, как может без него обойтись контрразведка.

После ухода следователя В. ее начальником был назначен Миронов, доверенный Керенского, чем осуществилось заветное желание Керенского, о котором мне много раз говорил, смеясь, Балабин[121].

Я-н сильно нервничает. Выслушав мой отказ, он говорит, что в таком случае просто оставит этого рода деятельность, которой в новой обстановке заниматься не может[122].

• Предыдущая
• 45/60
• Следующая