Парящий дракон. Том 1 - Страуб Питер - Страница 37

• Предыдущая
• 37/91
• Следующая

Пока Пэт Доббин в Нью-Хейвене ожидал, что ему скажут, что он подхватил какой-то супергерпес (это было его последнее предположение касательно происхождения язвочек), Хэмпстед мучился от внезапной эпидемии гриппа. В первую неделю мая всегда стояли холода из-за резкой перемены погоды, но грипп был зимней болезнью, и уж тем более нечего ему было делать в первую неделю июня.

Например, это была последняя учебная неделя в Милловском колледже, и учителя с ног сбивались из-за всяких годичных отчетов и экзаменационных билетов. Предполагалось, что студенты должны готовиться к последним экзаменам. Но директор и еще четверо преподавателей валялись в постели и делать ничего не могли. В классе Табби было особенно большое число больных – сорок из ста пяти второкурсников по меньшей мере три дня не были в школе.

Грем Вильямс передвигался эти три дня, когда вынужден был это делать, от кровати до туалета и обратно – он был слишком болен и слаб, чтобы обдумывать те проблемы, о которых рассказывал Пэтси Макклауд и Табби Смитфилду.

Лес Макклауд почувствовал, что у него заболел живот, как раз тогда, когда он ехал домой после посещения полицейского участка. Он предъявил разрешение на оружие и выслушал целую лекцию от Бобо Фарнсворта. Леса скрутило, лоб покрылся потом, и он остановил машину на обочине Гринбанк-роад как раз вовремя: его вырвало в грядку дикого цикория. Он вытирал рот, когда кишки его словно полыхнули огнем. Он лежал в сорняках и очищал штаны. Благодарение Богу, что это не случилось в его нью-йоркской конторе.

Он расстегнул ремень, стащил брюки и на виду у многочисленных машин, проезжающих по шоссе, торопливо снял свои боксерские трусы и отшвырнул их в сторону. Потом его желудок вновь сжался и вытолкнул из себя очередную порцию. Он чувствовал себя точно Иов. Сидя на корточках, он ждал очередного взрыва, что и произошло. Он подтерся сорняками, натянул штаны и побрел к машине. Остаток пути к дому он ехал очень медленно. И как только добрался до Двери, начал звать Пэтси.

В конторе Гринблата в первую неделю июня за столиками сидели только две девушки. А в полицейском участке за всех отдувался Бобо Фарнсворт – он никогда не болел, и ему приходилось дежурить по двенадцать часов, оставляя восемь на отдых. И когда Ронни наконец выбралась из постели, она приготовила ему любимый обед в восемь утра – цыпленка по-южному с хрустящим картофелем.

– На что эти дни были похожи? – спросила она. Сама Ронни не могла есть цыпленка, потому что от запаха жареного масла ее выворачивало.

– На больницу, – ответил Бобо. – Надеюсь, что и убийца тоже подхватил понос, черт бы его побрал.

В приемных хэмпстедских врачей толпились люди, помочь которым доктора были не в состоянии. "Это новый штамм, – говорили они жертвам, – Тут нет никаких магических пилюль, просто пейте побольше жидкости и оставайтесь в постели".

Жертвы говорили друг другу: "Паршиво, но от этого не умирают". Это было не правдой, умирать никто не хотел, но некоторые умерли, все – мужчины за шестьдесят. Грему Вильямсу повезло, и он выжил. Гарри Зиммель отправился за своей Барб на хэмпстедское кладбище, лишь на три недели пережив ее. Он почувствовал, как у него зачесалось горло, когда он рыбачил в понедельник утром, и подумал, что подхватил простуду, но днем нос заложило, а голова раскалывалась от боли. Он вызвал раздражение шикарной нью-йоркской красотки в очках тем, что чихнул прямо ей в лицо в супермаркете Хэмпстеда, тщетно роясь в карманах в поисках платка. На следующий день, пытаясь подняться с постели, он чуть не упал в обморок. В холодильнике было полно мороженой рыбы, но он был слишком слаб, чтобы встать и приготовить ее. Его единственной пищей целые сутки были бурбон, арахисовое масло и пожелтевший салат, который он нашел на нижней полке холодильника. У него была кварта молока, но оно скисло, потому что со смертью Барб экономка совсем распустилась. Он дважды пытался вызвать врача, и оба раза линия оказалась занята.

Он умер в постели на пятые сутки болезни, и внук Гарри нашел его на следующий день.

Четверо из пяти умерших стариков были членами Общества ветеранов Второй мировой войны, а двое – выпускники колледжа Милла 1921 года, а это означало, что Грем Вильямс остался единственным выжившим выпускником этого класса.

– Я – ходячий памятник своему поколению, – несколько месяцев спустя сказал он Табби.

Пятый погибший – доктор Гарольд Рубин – был Нью-Йоркским психиатром, который приезжал в Хэмпстед каждое лето и снимал дом в тихом квартале, где не было автомобильного движения. Доктор Рубин подхватил простуду на второй день пребывания в Хэмпстеде, однако все равно вышел в море на своей яхте и через пару часов подумал, что его укачало. Его великолепный завтрак в Загородном клубе отправился за борт. Он так и не пошел на вечеринку, которую давал его сосед доктор Гарви Бло, и не вернулся в Нью-Йорк, потому что у него не было сил дойти до парковочной стоянки, расположенной за милю от его дома. Он умер на полу в ванной на следующий день, и его труп был обнаружен только в сентябре. К тому времени все его соседи тоже были мертвы, хотя и не от гриппа.

Еще одна – и последняя – смерть за эти десять дней выпала на долю семидесятилетней женщины, которая умерла от сердечного приступа во время завтрака на террасе французского ресторана, выходящего на Мэйн-стрит. В отличие от доктора Рубина она умерла на виду у пятнадцати или двадцати человек, среди которых были Табби Смитфилд и Пэтси Макклауд.

Десять или пятнадцать дней хэмпстедские врачи выбивались из сил. Грипп, который начался как местный и случайный, распространялся со страшной быстротой. Именно поэтому никто не обращал внимания на людей, у которых на руках и ногах появились белые пятнышки, да они и сами не придавали этому особого значения. Спустя месяц после первой вспышки болезнь продолжилась, хотя и с меньшей интенсивностью, и врачи не слишком тревожились, если у пациентов с мелкими белыми пятнами на руках при последующих посещениях их становилось все больше. Вообще-то они просто не обращали на это внимания, пока еще один врач не послал своего пациента в Йельский медицинский центр, где тут же вспомнили о Пэте Доббине, который в середине июня находился у них на обследовании. Вскоре после того, как в центр попал уже третий пациент, доктор Чейни поместил статью в "Ланцете", британском медицинском журнале, с описанием заболевания, которое он назвал "синдромом Доббина". Уже в сентябре доктор Чейни мог бы поместить в "Ланцете" примечания, касающиеся событий 17 мая и воздействия ДРК-16 на граждан Хэмпстеда. Он высказал предположение, что пропавший исследователь Томас Гай был, скорее всего, первой жертвой синдрома, но поскольку Патрик Доббин был первым, кто попал в поле зрения медиков, и поскольку его имя легко запоминалось ("Ярмарка тщеславия"), решено было сохранить первоначальное наименование синдрома.

Возможно, доктор Чейни и заслужил то, что его пациент сотворил с ним, иллюстрируя очередную книжку.

• Предыдущая
• 37/91
• Следующая