Геополитика и геостратегия - Вандам Алексей Ефимович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/44
• Следующая

В конце 1856 г. учреждена была Приморская область, и центр управления всею прилегающей к Тихому океану Сибирью перенесен из Петропавловска в Николаевск-на-Амуре. В начале 1857 г. утверждено было заселение левого берега Амура, для чего с открытием навигации двинуты были вниз по реке переселенцы Амурского конного полка и под личным распоряжением генерал-губернатора заняли левый берег Амура. При устье Зеи стал лагерем 13-й линейный батальон и дивизион легкой артиллерии. Кроме того, Муравьев формировал в Забайкальской области из крестьян горнозаводского ведомства пеший казачий полк с артиллерией, а в распоряжении адмирала Путятина шли уже из Кронштадта семь военных судов.

Столь решительные меры к упрочению нашего положения на Амуре произвели сильное впечатление на Китай. Не желавшее вначале разговаривать с нашими дипломатами, пекинское правительство прислало теперь сказать, что «из-за возникших недоразумений не приходится ему разрывать с нами двухсотлетнюю дружбу». Начавшиеся вследствие такого заявления переговоры между иркутским генерал-губернатором и пограничными китайскими властями привели к заключению так называемого Айгуньского договора, признававшего за Россией право на те земли, которые фактически были заняты нами исключительно благодаря смелой инициативе и неутомимой энергии Геннадия Ивановича Невельского и Николая Николаевича Муравьева.

После Айгуньского договора, подписанного 16 мая 1858 г. и утвержденного центральным китайским правительством в ноябре 1860 г., политическая обстановка на левом фланге сложилась таким образом.

Более ста лет наше сообщение с Тихим океаном совершалось по пути, проложенному вольницей. Последний участок этого пути от Якутска до Охотска представлял собою узенькую караванную тропу, на 1100 верст тянувшуюся по обрывистым горам, лесам и тундрам к скованному в течение двух третей года льдом Охотскому морю и лежащей за ним вечно голодной Камчатке.

С приобретением Амура мы стали на хороший водный путь, в 4140 верст длиной, и от 300 до 1000 саженей шириной, шедшей по хлебородному краю и приводивший к Японскому морю. Последнее, по сравнению с Охотским и Беринговым морями, казалось теплым, укрытым и вполне удобным для устройства на нем баз торгового и военного флота. На самом же деле оно обладало следующими крупными недостатками. Во-первых, в зимнее время оно также вдоль материка обрамлялось широкой ледяной полосой. Спасаясь от этого предательского капкана, наш флот четыре месяца в году, в качестве бездомного, вынужден был скитаться по чужим портам, что не могло способствовать его престижу. Во-вторых, выходы из этого моря, как на юг, через Корейский пролив, так и на востоке — через Лаперузов, находились под ударами Японии, за спиной которой стояли уже С.-А. Соединенные Штаты.

Недостатки эти тотчас же замечены были англичанами, почему вслед за ратификацией Айгуньского договора английская печать по сигналу хорошо известного в свое время Равенштейна забила тревогу, указывая на беззащитность Маньчжурии и на то, что начавшая уже спускаться со своих ледников Россия не задержится на Амуре ни одного лишнего дня и при первом же удобном случае двинет свои полки далее на юг к Печилийскому заливу.

Да, но хорошо было говорить об этом наступлении англичанам, для которых весь мир представляет собою раскрытую книгу, которые ясно видели наше положение, знали, зачем нам нужны Маньчжурия и Печилийский залив и какого рода сопротивление могли мы встретить со стороны Китая. Между тем как для нас самих весь наш левый фланг с его морями, Китаем, Японией, Маньчжурией, Монголией и т. п. казался, да и сейчас кажется, каким-то бесконечным темным лесом, лишь изредка освещенным небольшими полянками, служившими нам для более или менее продолжительного отдыха.

Так, во время нашего господства на Тихом океане, последний имел для нас только одно значение. В течение тысячелетий никем не потревоженная природа развела на нем бесчисленные стада морских коров, выдр, львов, бобров, котиков и других животных. Это обширное пастбище, приносившее нам значительные доходы, требовало охраны, почему время от времени посылалось туда из Кронштадта военное судно. Но заводить тихоокеанский флот, как этого настойчиво домогались Шелехов и Баранов, обязывавшиеся дать ему отличную стоянку на Гавайских островах, считалось лишним, ибо по тогдашнему нашему мнению Великий океан был и на веки веков должен был остаться мертвой и никому не нужной пустыней. Но вот пришли англосаксы, отняли у нас наши пастбища, и мы отошли на Камчатку. Затем те же англосаксы направились к Китаю и начали ломать окна и двери нашего соседа. На этот шум мы спустились к Амуру и, сняв с плеч котомку, уселись в ожидании новых событий.

Для народа, одаренного практическим смыслом, творческой энергией и предприимчивостью, в этом и до сих продолжающемся блуждании и нерешительности есть что-то ненормальное. Ясно, что где-то и когда-то мы сбились с нашего пути, отошли от него далеко в сторону и потеряли даже направление, по которому должны были следовать к указанной нам Провидением цели. А поэтому не пожалеем труда и вернемся к самым первым шагам нашей истории.

Достаточно взглянуть на карту Азии, чтобы видеть, что этот материк по линии Гималайских гор подразделяется на две совершенно непохожие одна на другую части — теплый, плодородный юг и холодный, преимущественно степной север. Еще в то время, когда Ромул и Рем питались молоком волчицы, а Моисей готовился выводить своих сородичей из Египта, почти весь юг занят был уже поседевшими от забот строительной жизни и утратившими способность к наступательной борьбе Китаем и Индией. Известный же под общим именем Татарии север, или, правильнее, самая важная для истории человечества часть его — раскинувшаяся на высоком среднеазиатском плоскогорье Монгольская степь населена была пастухами-кочевниками.

Не знавшие ни государства, ни центральной власти, многолюдные семьи кочевников, точно облака по небу, мирно бродили по необозримой степи, собирая посредством своих стад засевавшуюся для них Господом Богом жатву. Но райски беззаботная жизнь их не могла длиться до бесконечности. По мере того, как население увеличивалось, приближался и момент, когда «Великая степь», прозванная римлянами Vagina gentium[4], должна была освободиться от своего бремени.

В этот знаменательный для степи период среди кочевников выискивался обыкновенно человек бывалый и энергичный, способный составить караван и отвести его на новые пастбища. С помощью четвероногого телеграфа весть о таком вожаке быстро разносилась во все концы, и к нему начинали стекаться наиболее смелые и решительные из кочевников со своими семьями и стадами. Тихо журча по степи, эти мелкие ручьи сливались затем в шумный человеческий поток, скатывавшийся с плоскогорья и устремлявшийся, смотря по осведомленности и счастью вождя, или на север, или на юг, или на запад.

Вначале такие переселения не встречали препятствий, так как Монгольская степь представляла собою лишь цитадель раскинувшегося у ее подножия грандиозного царства травы, владения которого простирались на весь Туркестан и юг России. Направлявшиеся преимущественно в эту сторону, кочевники с течением веков составляли гигантскую процессию народов, тянувшуюся от центрально-азиатского плоскогорья к Европе. Последним этапом травяного пути и передовым плацдармом кочевой Татарии была окруженная горами венгерская степь «пушта». Вступая в нее эшелон за эшелоном, пастухи-воины сплачивались здесь в армии и бросались затем на штурм Римской империи.

Первая процессия переселенцев, прокочевавшая вдоль Каспийского и Черного морей, состояла из народов, образовавших кельтскую расу. Когда южный путь был занят таким образом и отчасти закрыт, — начавшая переполняться пастухами Черноморская степь выбросила избыток своего населения в промежуток между Карпатами и Пинскими болотами, — эти народы составили германскую расу. После кельтов и германцев потянулись славяне.

• Предыдущая
• 8/44
• Следующая