Всемирный следопыт 1926 № 04 - Журнал Всемирный следопыт - Страница 2

На своей последней остановке, в Ярмуте, я запасся часами. Они стоили полтора доллара, но, так как циферблат был помят, торговец уступил их мне за доллар. Других часов у меня не было за все путешествие, и они сослужили мне отличную службу. Я купил также боченок картофеля, немного коровьего масла, наполнил шесть боченков водой и распростился с сушей. Невелики были запасы, но я считал, что обеспечен всем нужным.

Один маяк за другим скрывались в отдалении, и скоро я остался один между небом и водою. Однако, общество нашлось и здесь. Весь первый день «Спрей» шла в тумане. К вечеру прояснилось, и я с удовольствием следил за солнцем, которое тихо опускалось в волны. Когда же оно зашло и я повернулся к нему спиною, прямо на меня глянуло красное, улыбающееся лицо луны. Если бы какое-нибудь древнее морское божество вышло из воды, я не мог бы удивиться сильнее, так неожиданно было ее появление. «Здравствуй, я тебе рад», — закричал я луне. И много долгих бесед вел я после с луною: она была моим поверенным в пути.

В бурную погоду у меня было много работы, и некогда было скучать. Но когда море успокаивалось, случалось, что одиночество меня угнетало. Я пробовал громко командовать воображаемыми матросами, но голос мой звучал так глухо в беспредельном просторе, что я прекратил эту забаву. Потом я стал петь. Мое пение никогда ни у кого не вызывало особого восторга, но правда и то, что я никогда не певал так, как на «Спрей», среди океана. При самых громких переливах из воды выскакивали дельфины, а большие черепахи выставляли головы и таращили глаза. В общем, дельфины оказались музыкальнее и прыгали очень высоко. Один раз, когда я заливался своей любимой песней, дельфин подскочил выше бушприта, так что «Спрей» подхватила бы его на палубу, если бы шла быстрее. Общество пополнялось и морскими птицами.

Через неделю мне встретился пароход, и я подошел к нему совсем близко. Судно шло в Виго. Испанец-капитан перебросил мне веревку и переправил по ней привязанную за горлышко бутылку вина. Но когда я попросил его сообщить в ближайшем порту, что на «Спрей» все благополучно, он пожал плечами, поднимая их выше головы. Когда же его помощник, знавший о моем путешествии, сказал ему, что я совсем один, капитан поспешно перекрестился и спасся в каюту. Больше я его не видал.

Через несколько дней я встретил баркас, шедший в Квинстоун. Капитан напомнил мне медведя, которого я однажды встретил на Аляске, только тот был приветливее. Должно быть, я потревожил послеобеденный отдых капитана, когда окликнул его. Ветер был слабый, и тяжелое судно не двигалось с места, тогда как легкая «Спрей» превесело неслась на всех парусах. И это, вероятно, еще больше испортило настроение капитана.

Утром 19-го июля из моря, в серебряном тумане, поднялся высокий купол. Это был остров Флорес, довольно далеко отстоящий от главной группы и открытый много лет после нее. На следующий день я бросил якорь в Файяле. Не успел я поравняться с молом, как юный морской офицер явился на «Спрей» и предложил свои услуги в качестве лоцмана. Может быть, он был бы на месте на военном корабле, но на «Спрей» оказалось мало простора для его пышного мундира. Зацепившись за все суда в гавани и пустив ко дну баржу, «Спрей» причалила сравнительно благополучно. Этот странный лоцман, кажется, хотел получить вознаграждение, за то ли, что он не потопил «Спрей» или потому, что его правительству предстояло заплатить за потопленную баржу, я не понял.

Я попал на острова как раз в фруктовый сезон, и вскоре палуба моей «Спрей» была завалена таким количеством плодов, какого я не мог с'есть. Все островитяне славятся своей добротой, но таких приветливых жителей, как здесь, мне никогда не случалось встречать.

В числе разных продуктов, которыми меня снабдили добрые люди на Азорских островах, был шар белого сыра и гора слив, которые я уничтожал с большим аппетитом. К ночи у меня поднялась такая резь в желудке, что меня свело пополам. Всю ночь я бредил и метался на полу каюты, потому что не имел силы взобраться на койку. Тем временем разыгралась буря, но я уже не мог исполнять работу с парусами.

Утром мне стало получше, и, когда я выполз наверх, оказалось, что волнами снесло все, что только они могли смыть. Но «Спрей» шла, как ни в чем не бывало; закрепленный руль оставался в прежнем виде, и за сутки судно прошло 90 миль. Я развесил сушиться промокшую одежду и выбросил уцелевшие сливы в море. После болезни появился волчий аппетит и, хотя у меня было немало всяких продуктов, мне захотелось изжарить кусок черепахи. Она мирно спала, покачиваясь на волнах, и я убил ее гарпуном. Но не так легко было втащить тяжелое животное на палубу: оно весило почти столько же, сколько моя лодка. Однако, мне удалось зацепить веревкой за один из ее ластов.

Ужин состоял из жареной черепахи, картофеля, печеного лука, вареных груш с молоком и чая с гренками. Черепах было много, и я мог бы наловить большой запас их, но мне негде было хранить мясо; погода изменилась раньше, чем я успел с'есть первую, а с ненастьем они пропали.

31-го июля налетела буря с севера, и к следующему дню так разыгралась, что снесло кливер с бушприта и разорвало его в клочки. Я не особенно жалел о кливере, собрал его остатки и употребил их на тряпки, которые мне были необходимы при стряпне. Но буря не давала мне возможности готовить кушанье в кухне, и я испек себе хлеб в горшке, разведя огонь на палубе.

Дня через четыре, 3-го августа, непогода унялась, и показались признаки земли. Все птицы летели в одном и том же направлении.

Действительно, на следующий день «Спрей» бросила якорь в Гибралтаре.

Двадцать девять дней, которые я провел один в море, несколько утомили меня, и я был рад отдохнуть недели три. Я предполагал пройти через Гибралтарский пролив и направиться по Средиземному морю на восток, через Суэзский канал и далее, но опытные моряки, много плававшие в этих водах, настойчиво утверждали, что по берегам множество пиратов.

Таким образом, пришлось изменить мой кругосветный маршрут; только что пересекши Атлантический океан, предстояло вновь переплыть его в ином направлении. Однако, не прошло и нескольких часов после моего выхода из Гибралтара, как из ближайшего порта вылетела фелюга и понеслась в догонку за мною. Я изменил курс, — фелюга сделала то же самое. «Спрей» неслась на всех парусах по бурному морю, а расстояние от фелюги все уменьшалось. Шквал был так силен, что мне нужно было убирать паруса. «Спрей» зарывала носом, и мачте грозила опасность. Я недолго копался с уборкой грота, наверно, не дольше четверти часа, но за это время фелюга приблизилась так близко, что я мог различить пучки волос на маковке у двенадцати арабов, сидевших в ней (говорят, что на том свете Магомет дергает грешников за эти пучки).

Уже по их движениям видно было, что они уверены в удаче, но в одно мгновение все изменилось. Фелюга, парусность которой была слишком велика, нырнула носом на гребне большой волны; через три минуты та же волна настигла «Спрей» и встряхнула ее, как игрушку. Я бросился спускать кливер, тем временем сломалась рея.

Не оглядываясь, я спрыгнул в каюту, схватил оттуда заряженную винтовку и патроны. По моему расчету пираты должны были быть со мною рядом, но, когда я огляделся, никаких пиратов вблизи не оказалось. Волна, сломавшая мою рею, снесла всю мачту у разбойников. Вдали можно было различить, как все они усиливались выловить из волн остатки своей оснастки.

Пока я все убрал и привел в порядок, стемнело, и я так устал, что не имел сил приготовить летучую рыбу, которая сама свалилась на палубу. Это показало мне, что немало трудов предстояло еще перенести во время затеянного путешествия.

На следующее утро уже не было видно ни самих пиратов, ни их земли. Только две высокие вершины виднелись в чистом утреннем воздухе, да и те скрылись в дымке, когда взошло солнце.