Опять Киселев - Стрелкова Ирина Ивановна - Страница 20

• Предыдущая
• 20/21
• Следующая

— Моя мама не хотела верить. Твердит: «Я его эконького знала. С детства горемычный…»

Володя, внутренне торжествуя, сказал себе: «Теперь пора!» И, обратившись к Валентине Петровне, произнес как бы мимоходом, небрежно:

— Что он не тот, за кого себя выдавал, мне говорила однажды больничная нянечка, тетя Луша. Я сразу…

Его перебил возмущенный Фомин:

— Значит, ты допрашивал не только Леху, но и тетю Лушу! Это уж просто безобразие!

— Коля, не мешай! — Валентина Петровна оживилась. — Пусть Володя рассказывает. А ты потом.

«Все-таки справедливость существует!» — мысленно воскликнул Володя.

Он уже давно обдумал, с чего начнет свой рассказ…

— Итак, представьте себе, что я закурил свою старую пенковую трубку… — Володя сделал необходимую паузу, давая слушателям настроиться. — В этом деле, — он выговаривал первые слова нарочито медленно, как бы взвешивая каждое на строжайших весах, — мне помогло довольно странное обстоятельство… Лицо Горелова оказалось скрытым под повязкой, как у человека-невидимки. Я видел только ухо, розовый лопушок, и должен был сам мысленно нарисовать глаза, склад губ, все, что выражает характер человека…

— Оч-чень увлекательно! — пробурчал Фомин, полностью завладев блюдом с пирожками.

Володя оставил реплику без внимания и продолжал:

— Кроме того, в наших биографиях много общего. Я знаю, что такое остаться без родителей и самому пробиваться в жизни. Но у меня было о ком заботиться. У меня — Танька. Саша остался в худшем положении — ему надо было заботиться о единственном себе. Эгоистами становятся не только избалованные недоросли, но и такие, как Горелов. Леха мне во многом помог понять Сашу. И своим рассказом про домик с палисадником… И даже больной мыслью, что мозг Горелова окружен непроницаемой для контактов оболочкой. Саша действительно замкнулся в скорлупе.

Ему хотелось прочно стоять на ногах. Вечерняя школа Саше давалась с большим трудом, он пришел к выводу, что не вытянет заочно институт, надо пробиваться по-другому, скромненько, не заносясь. Есть люди, которые переоценивают свои возможности и способности. Саша, напротив, занижал их с каким-то дальновидным расчетом, предусмотрительной оглядкой. Тише едешь, дальше будешь — вот его кредо. И в этом же причина его несчастья.

На тихого, скромного юношу обратил внимание… — Прежде чем назвать имя, Володя сделал паузу. — Анатолий Яковлевич Мишаков, тип весьма примечательный. Почему он выбрал из всей бригады грузчиков именно Сашу? Ведь в таких бригадах всегда сыщется сорный человечек, более податливый на участие в темных махинациях. Однако с каким-нибудь сорным мужиком связываться небезопасно — влипнет на другом деле, а заодно расскажет и про фирму Анатолия Яковлевича. Нет, фирме требовался человек — говорю не в шутку, а вполне серьезно! — честный, порядочный. У Гоголя в «Игроках» шулер, подкупая лакея, говорит, что ничего от него не требует, «только честности». Анатолий Яковлевич действовал по тому же принципу. Надеюсь, суд это поймет.

— Ну, ну, — удивленно пробурчал Фомин. — Суду требуются не оригинальные идеи, а простые факты.

Володя глянул на него свысока:

— Вот тебе самый убедительный факт. Мудрейший Анатолий Яковлевич платил Саше Горелову маленькие суммы за маленькие услуги. Предложи он Саше сразу не пять, а пятьдесят, запахло бы преступлением, а на это Горелов ни за что бы не пошел. Саше казалось, что в сортировочно-моечном цехе, откуда приезжают на фабрику за отходами, время от времени возникают какие-то нехватки копеечного сырья, материально ответственные лица вынуждены покрывать эти нехватки за свой счет, а люди они, само собой разумеется, небогатые. Производство концов — это все-таки не какая-нибудь трикотажная артель, где вяжут из излишков левую продукцию.

— Однако тогда же Горелов завел сберкнижку, — заметил Фомин. — И начал откладывать помаленьку.

— У него было какое-то особое отношение к деньгам, получаемым от Анатолия Яковлевича, — заявил Володя. — Думаю, что по мере их накопления Саша постепенно начал разбираться, с кем имеет дело. Хотя об истинных масштабах деятельности фирмы он сможет узнать лишь теперь. Так? — Володя повернулся к Фомину.

— Так, — согласился Фомин.

— Я убежден, что Саша, едва лишь понял, во что его втянули, стал искать способа выйти из фирмы Анатолия Яковлевича. К тому же в это время он познакомился в клубе на танцах с Леной Мишаковой. Однажды она пригласила его к себе домой. Представьте себе такую сцену. Усадьба Мишаковых. Справа — новый дом Павла Яковлевича, слева — старая избушка Анатолия Яковлевича. Саша входит в калитку и сталкивается с Анатолием Яковлевичем. Отец Лены видит из окна, что новый знакомый его дочери здоровается несколько скованно с Анатолием Яковлевичем. Делишки братца прекрасно известны Мишакову-Богатому. Ему достаточно спросить Сашу, где и кем он работает, чтобы догадаться, какова его роль в фирме.

— Художественный вымысел! — перебил Фомин.

— Не спорь, он интересно рассказывает. — Валентина Петровна встала из-за стола и сходила на кухню за чайником. — Продолжай! — попросила она Володю, разливая по чашкам крепкий чай.

Володя победно оглянулся на Фомина.

— Не удержусь от того, чтобы не порассуждать о сходстве и несходстве двух братьев. Оба они, в общем-то, из породы хищников. Но Павел Яковлевич, как он сам говорит — и не врет! — истинный законник. Ему нравится грести деньгу открыто, смело, красиво — конечно, в его представлении о красоте жизни. А его брат Анатолий Яковлевич прячется в нору и крадет, крадет, крадет — скромненько, помаленечку, полагая, что ничем не рискует, что облик вечного неудачника — надежная защита. Павел Яковлевич открыто презирает братца, но не за бедность, как считали в Посаде. Возможно, Мишаков-Бедный прятал куда больше, чем тратил Мишаков-Богатый. Павел Яковлевич презирал Анатолия Яковлевича за мышиное трусливое воровство. Он был убежден, что рано или поздно брат угодит в тюрьму. Свое отношение к Анатолию Яковлевичу отец Лены перенес и на Горелова. Для него Саша — несчастный дурачок, играющий в кошки-мышки с законом, да еще по мелочи, по пятерке.

Саша Горелов вернулся из армии с твердым намерением не возобновлять связей с фирмой. Именно поэтому Саша, имея специальность шофера, устраивается на работу в механический цех. Он полагает, что здесь окажется абсолютно ненужным Анатолию Яковлевичу. Наивная надежда! У Анатолия Яковлевича железная настойчивость, он точит и точит бедного парня; возможно, фирме как раз требуется шофер. А тут еще Игорь Шемякин, школьный товарищ Лены. Он тоже вернулся из армии. Его бабушка раньше работала в сортировочно-моечном цехе. Игорь знал про махинации с обтирочными концами и про участие в них Горелова…

Володя вкратце поведал своим слушателям про случайную встречу в больнице с истопником-писателем, про замасленные концы, которыми истопник-писатель чуть не тыкал Володю в нос, и про презрительный отзыв Игоря о Горелове.

— Однажды, — продолжал Володя, — Игорь встречает на Фабричной Лену и Сашу, отзывает Сашу в сторонку и требует оставить Лену в покое: «Ты все равно скоро сядешь! Не ломай девчонке жизнь». Именно после этого Саша делает колоссальную глупость — идет к Павлу Яковлевичу. То ли он просил защиты, то ли, не догадываясь о законности всех действий этого дельца, пытался шантажировать Павла Яковлевича, то ли угрожал пойти в милицию и все рассказать про делишки его брата. Скорее всего, он кидался от просьб к угрозам. Павел Яковлевич его выставил. Законнику ни капельки не жаль было Анатолия Яковлевича пускай Саша его сажает. И к тому же законник знал, что разоблачение фирмы не спасет Сашу от скамьи подсудимых — он соучастник. Конечно, в случае явки с повинной суд не накажет парня слишком сурово, примет во внимание все смягчающие вину обстоятельства, но Лена… Лена непременно должна будет в нем разочароваться. «Иди, жалуйся!» — кричит Павел Яковлевич вслед Саше.

• Предыдущая
• 20/21
• Следующая