Страсти по Казимиру (СИ) - "Mind the Gap" - Страница 20
- Предыдущая
- 20/32
- Следующая
…Быстрее и увереннее! Иначе Бегич придёт в себя и не даст сбежать!
Илья поместил на кресло сумку и системник. Подошёл к столу и бережно — наверное, даже не дыша — открыл папку. Безликий человек из будущего и пилот с рукавами-крыльями лежали сверху, а дальше главный артефакт — эскиз с премьерой «Чёрного квадрата». Едва касаясь подушечкой пальца, Илья провёл по квадрату. «Полное затмение». Начало супрематизма. Начало конца. Конца искусства. Вот он, отблеск иконы XX века. Зародыш бездны, эпиграф философских измышлений, отчаянная кульминация модерна. Илья захлопнул папку, и в тот же момент наверху раздался грохот. Это очнулся Бегич и в звериной ярости старается выбить дверь. В оконце он не пролезет, а вот дверь выбьет… и уже скоро.
Илья вдруг осознал, что тащить на себе и технику, и папку с картонами он не в силах. Что-то нужно оставить. Ваковский дисплей… дорогущий и такой привычный. Это его инструмент, без него он не заработает на кусок хлеба. Системник? Там всё — заказы, превью, наброски, идеи, готовые серии, сможет ли он это восстановить? К чёрту! Он восстановит! Что значат его жалкие потуги в искусстве по сравнению с самим Малевичем? Илья решительно подхватил папку в одну руку, сумку в другую и уже было направился на выход, оставив системник жалким гробиком валяться на кресле. Но около дверей кабинета справа он увидел портрет хозяина, освещённый холодным лучом солнца. Тимур. Портрет, который был создан Ильёй. Повелитель Орлиных гор на троне и с головой жалкого художника в виде трофеев. Брови вразлёт, взгляд прицельный, черты лица острые и поза… Он готов встать, скинуть мёртвую голову с древка и метнуть оружие во врага. Настигнет, низринет, добьёт. И никакого гуманизма. Очевидно, что Тимуру нравился этот портрет, иначе зачем бы он его сюда поместил, под аскетичный палисандровый багет? Илья остановился.
«Разве Тимур оставит Малевича у меня? Разве он не найдёт способ отобрать? Да он сломает мне хребет! Малевич уже не будет моим, да и достоянием общества он не будет. Тимур соберёт дивиденды в виде славы, денег и новых связей и будет в одиночку торжествовать над солнцем. Или продаст за границу, наши олигархи в основном Серова и Брюллова принимают. Русский авангард в цене там, где его можно воспринимать с высоты комфорта и благополучия. А здесь он тревожит умы… Нет, пожалуй, я не смогу сберечь Малевича…»
И как в подтверждение снова грохот наверху. Дверь ещё держится, но, по-видимому, Бегич и не такие запоры прошибал. Илью вдруг объял весь тот пафос античных трагедий, вся та гамлетовская экзистенциальная тоска и заодно симфонический нерв Шостаковича, что охватывают человека, может, раз в жизни, перед героической смертью, перед последним подвигом, перед падением или взлётом. Он вновь поставил сумку, положил зелёную папку на стол, вынул из неё картоны. Взял настольную зажигалку в виде ощерившегося волка на тяжёлой платформе-пепельнице. Решительно подошёл к холодному и чистому камину. Набрал воздуха и…
— А-а-а-а… — заорал, как орёт обезумевшая медведица, потерявшая своих детёнышей. Согнул эскизы. Прижал ногой, чтобы сгиб был настоящий. Засунул в зев камина уже испорченные картоны и щёлкнул кнопкой зажигалки. Из пасти волка высунулся огненный язык, он облизнул угол первого картона, тот сразу схватился чёрным, загнулся и заразил смертью соседний лист. Человек будущего лишился будущего первым, потом потерял крылья малевический Икар… И, наконец, «Полное затмение». Инквизиторский костёр бессовестно уничтожал первооснову иконы XX века, как предавшую бескорыстие бесформенного искусства. Огонь удовлетворённо и сыто потрескивал, в комнату из камина вылетали лепестки пепла — индульгенции победы над солнцем. Это маленькое солнце в пасти камина победило и знаменитую бумагу с «Победой над солнцем», и сумасшедших футуристов начала века, и трепет робких диссидентов соцреализма, и эгоизм эпохи нового капитализма. Огонь пожирал, не задумываясь о ценности блюда. А Илья орал, как будто ему делали операцию по живому, вырезали гнойник, чтобы освободить…
На время этого истошного «а-а-а-а» Бегич перестал долбить дверь. Припал к ней и пытался уловить, что там происходит с этим ничтожным человечишкой. Почему он орёт?
Илья почти задохнулся и от дыма, и от пепла, и от боли. На лице какие-то мокрые графитовые всполохи страдания, в глазах горе. И тишина после крика. Вновь спас Бегич: начал долбить дверь.
Илья сжал рукой мягкие листки пепла, обжёгся. Но так он попрощался со своей святыней. Развернулся и больше не оборачивался, подхватил сумку, системник и побежал вон. В тапках на босу ногу, без шапки, практически без телефона, без прошлого. Он не заметил ледяного холода улицы, злого, басовитого, страшного лая Хэнка, крика Бегича в разбитое оконце, подозрительно повернувшегося ока видеокамеры, тяжести кованых ворот. Илья выкинул связку ключей обратно во двор Бахтиярова — чужого не нужно. И побежал по скользкой ровной дорожке туда, где, по его мнению, могла находиться автобусная остановка. Мимо помпезных кирпичных шато и банек а-ля рюс, выглядывающих из-за неприступных оград. Он спотыкался, скользил, но не сбавлял скорости, он хотел вырваться, поэтому бежал…
...Он хотел вырваться, поэтому бежал. Нужно было успеть как можно больше до тех пор, пока не начнёт становиться хуже. То, что раны на спине не останутся незамеченными, кот понимал, но пока мог, не обращал на них внимания. Лапы сами семенили по насыпи, сердце вошло в ровный ритм бега, Казимир даже прикрыл глаза, представляя, как скоро его голову будут чесать любимые пальцы, как он, так и быть, даже позволит подуть себе в морду, не станет выкручиваться… Резкий новый запах ударил в чувствительные ноздри, и кот отпрыгнул в сторону, ощетинившись. Сердце забилось чаще, зрачки расширились. Ни обычным, ни своим особенным зрением кот не видел ничего выдающегося. Чёрная мокрая тряпка слежавшимся комом преграждала путь. Казимир приблизился осторожно, вытягивая шею, резко и коротко втягивая носом отравленный воздух. Он совершенно не понимал, что перед ним. Это что-то было отталкивающе ужасным, но в то же время жгучее любопытство не давало пройти мимо. Казимир помедлил ещё с минуту, и озарение пришло одновременно с картинками, промелькнувшими перед его внутренним взором: старая, почти стёртая цепочка следов на тропинке, тощая чёрная собака кидается вслед грохочущим машинам, отчаяние, непонимание, вспышка, удар, всё.
Казимир обошёл дохлую собаку по большому радиусу, ему даже пришлось снова углубиться в кусты, потом вышел обратно на тропу и бежал, уже не сбавляя темпа. Теперь он видел и других животных, оставшихся на насыпи, и места, где были ещё другие, и ещё, и недавно, и раньше, может, год назад… Казимир не умел считать ни времени, ни тех лис и ежей, которым он всё равно не знал названия, десятками пущенных трассой в расход, он различал безошибочно только котов — их было совсем мало, и собак — тех больше.
Впереди за порослью репья полыхнуло горячим светом боли. Казимир отпрянул, словно увернулся от удара, и сразу ощутил знакомый запах врага — так пах его главный кошмар. Оцепенение тут же слетело с кота, и все его чувства обострились до предела. Он услышал и звук, странный, ни на что не похожий, — тихий скулёж, иногда срывавшийся на резкий протяжный визг. Казимир затаился и слушал голос незнакомой собаки, тот не приближался, в нём не было злости и угрозы, только беспомощный плач. Коту ничего не стоило нырнуть в кусты и обойти источник звука и отчаянного потока плохой энергии, но он крался к нему затаив дыхание. Через несколько шагов Казимир увидел то, что ожидал. Он уселся поодаль и уставился на незнакомую рыжую псину, которая скулила и слабо дёргалась, неестественно расположившись на пологой насыпи вниз головой. Кот считывал её поле, и ему одна за другой открывались иллюстрации из недавнего прошлого. «Она не злая. Глупая. Молодая. У неё есть её человек. Был. Теперь нет. Совсем глупая. Она зовёт его. Он привёз её сюда. Он её оставил и не хотел прийти за ней. Зачем она любит его? Зачем просит помочь того, кому не нужна? Не все собаки опасны. Некоторые добры. И глупы». Казимир видел, как человек привёл в дом другую собаку, у неё ровнее стояли уши, она выполняла простые команды — дура какая! — она умела ходить рядом, подавать лапу и рычать на чужих, а эта рыжая страшилка только крутилась под ногами и радовалась. Она не умела ничего, только лаять попусту, и любила своего человека. Человек рассудил, что та полезная, эта — нет. Он хотел избавиться от неё, он даже брал лопату и думал пойти с ней на задний двор, но духу не хватило. Он привёз её сюда и привязал на обочине. Прошёл день, ночь и ещё день, пока та отвязалась и бросилась наперерез потоку, туда, где за поворотом скрылась знакомая машина. Машина, за которой глупая собака не раз гналась по просёлочной дороге, встречая своего человека, в тени которой спала во дворе летом и лично погрызла покрышки.
- Предыдущая
- 20/32
- Следующая
