Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл - Страница 17

• Предыдущая
• 17/49
• Следующая

Есть особое наслаждение в надежде на настоящую жизнь, а не ту серую реальность, тусклую и неинтересную. Янг обсуждает ощущение «звездного часа», поражающего нас в тот момент, когда мы сообщаем миру о своем существовании. Она пишет: «Публичное отслеживание собственных действий... разоблачительно и откровенно, а следовательно, для некоторых из нас служит сильным мотивирующим средством». В реальности жизнь за пределами таких упорядоченных и регулируемых учреждений, как школа, предприятие и тюрьма, лишена «звездных минут». Она проходит серо и буднично, и никто не говорит нам, хорошо или плохо мы поступаем. Но опубликуйте свои переживания в сети, и система институционального одобрения тут же отреаги­рует — «лайками» на ваши фотографии, комментариями по поводу изменения статуса и т. д. Отправляя все это в сеть, некоторые люди начинают ощущать собственное бессмертие. Ведь в интернете записи хранятся практически вечно, как старый альбом с пожелтевшими вырезками из газет и журналов. Все это создает и усиливает ощущение упорядоченной жизни. Интернет придает нам уверенность, нас одобряют, мы становимся известными и значимыми.

Сегодня считается, что хорошая жизнь — это жизнь, зарегистрированная в интернете, а великолепная жизнь — это жизнь знаменитости. Ялда Ульс, сотрудник кафедры детских цифровых СМИ Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, провела весной 2013 года конференцию на тему «Посмотри на меня». Она проанализировала самые популярные американские телевизионные шоу для детей от 8 до 12 лет за период с 1967 по 2007 год. Содержание телевизионных передач такого рода (типичные представители — «Американский идол» и «Ханна Монтана») разительно изменилось. В шестидесятые годы это была тема «счастливые дни». «Чувство общности» стало ведущим мотивом с 1967 по 1997 год. А в последнее десятилетие изучаемого периода главное содержание — это слава и известность (которые почти отсутствовали в передачах предыдущих десятилетий). Ульс в связи с этим подчеркивает, что самое значимое общественное изменение в последнее десятилетие — появление интернета, а особенно возникновение таких платформ, как YouTube и Facebook. На них любой человек может заявить о себе в сети и поделиться многими аспектами своей жизни с людьми, которых он никогда не видел. Иными словами, каждый получил шанс стать знаменитым48. Недавний опрос трех тысяч британских родителей подтвердил этот вывод. Обнаружилось, что в первую тройку самых популярных профессий их дети включили спортсмена, поп-звезду и артиста. Двадцать пять лет назад три первые строчки занимали учитель, банкир и врач.

Если стремление к славе действительно растоптало более скромные притязания, то YouTube — это идеальная среда для его удовлетворения, манящая своим подзаголовком: «Заяви о себе».

* * *

При просмотре на YouTube таких материалов, как видеоролик Аманды Тодд, испытываешь двойственное чувство. Это видео глубоко личное и одновременно невероятно публичное. В этой двойственности нет ничего нового. Классический рукописный дневник запирали на замок, прятали под одеждой в комоде — и все для того, чтобы чужой не смог прочесть сокровенные излияния души. Но не было ли здесь тайной надежды, что содержимое дневника прочтет некий идеализированный взломщик? Мы нуж­даемся одновременно в защите и открытости наших душевных излияний. Уистен Оден49 писал: «Мой образ, который я пытаюсь создать в моей голове, чтобы полюбить его, сильно отличается от образа, который я пытаюсь создать в головах других людей, чтобы они полюбили меня». Такие видео, как ролик Аманды Тодд, — это попытка сплавить воедино обе категории. Обращаясь одновременно и вовне, и внутрь, они хаотично смешивают стилизованную публичную личность, которой показывает себя человек, и сокровенные персональные признания.

Какова же все-таки разница между сетевой исповедью онлайн, которую делают перед толпой самозваных комментаторов, и откровениями, доверенными надежным страницам дневника? Право на какое уединение мы теряем в интернете?

Делая признание в сети, мы игнорируем феномен одиноких размышлений, который призван разгадать тайны бытия, не оглядываясь на требования бессердечной публики.

Наши идеи хиреют, если их озвучивать до срока, — это относится и к тем, которые имеют отношение к изменениям в нас самих. Но мы редко об этом вспоминаем. Я знаю это по собственному опыту и по опыту моих друзей. Часто действительно хочется воспользоваться возможностью заявить о себе, особенно когда происходит нечто из ряда вон выходящее. Когда я впервые оказался на Эйфелевой башне, добрался до самого верха и посмотрел на древний, отливавший бронзой город, залитый красноватыми лучами заходящего солнца, моим первым желанием было не упиться великолепием момента, а сказать стоящему рядом человеку: «Разве это не великолепно?» Но я был один на смотровой площадке. Не выдержав, я отправил SMS другу, потому что переживание не стало бы реальностью, если бы я не поделился своим «статусом».

В заключение своей книги Янг просит нас помнить, что большая часть жизни не подлежит «отслеживанию» и мы не должны быть открыты «тому, что нельзя высказать в объективной манере или свести к статистике». К этому предостережению стоит прислушаться. Идея о том, что технология всегда должна предоставлять нам способ открывать мир, делать нашу жизнь богаче, а не беднее, — катастрофична. Но самая коварная особенность этой ловушки в следующем: технология провоцирует человека на исповедь и одновременно отчуждает исповедника. Теперь, например, мне хочется, чтобы в тот вечер я просто посмотрел на Париж с Эйфелевой башни и оставил при себе свои впечатления. Поддавшись искушению «поделиться», я скомкал и омрачил нежданную радость, преподнесенную мне жизнью. Оглядываясь назад, я считаю очевидным, что эффективное общение не является конечной целью человеческого существования.

Мы убеждены, что деревья падают бесшумно, до тех пор, пока кто-нибудь (но не мы) не услышит звук их падения. Один мой друг повесил на стене в Facebook извещение о том, что его мать больна раком. Этот поступок потряс меня, но другим показался совершенно естественным. Другой мой приятель выложил в сеть пост о том, что его друг (отказавшийся от приема медикаментов) умер от СПИДа. (Можно говорить о «смещении стандартов», но на самом деле усвоение культуры публичной исповеди — это нечто неизмеримо большее, девальвация нашего уникального дара — способности к уединенным размышлениям.)

* * *

В конце нашей встречи Кэрол Тодд порылась в сумочке, достала несколько розовых браслетов с надписью «Завещание Аманды Тодд» и протянула их мне. Я сказал спасибо, не вполне уверенный, что подобрал верное слово.

— Вы покажете мне интервью, прежде чем отдать главному редактору? — спросила Кэрол.

— Обычно мы этого не делаем, — начал я, но она не дала мне договорить.

— Вы же понимаете, что я мать. Я хочу защитить ее.

Это немного удивило меня, потому что история Аманды Тодд давно вышла из-под контроля матери. Этому событию посвящены сотни страниц в интернете, не говоря уж о миллионах комментариев. Но это не подействовало на материнский инстинкт.

Что же касается ее дочери, которая выложила на всеобщее обозрение свою исповедь, я думаю, что она поддалась соблазну искать выход не там, где потеряла, а там, где больше света. Она была невинным человеком, работавшим теми инструментами, какие оказались у нее под рукой. Впрочем, таковы все мы. Каждый старается использовать доступные средства общения, чтобы нас услышали, позаботились о нас. Но мы при этом забываем, насколько осторожными должны быть, пользуясь безвредными с виду приспособлениями, — они такие полезные, но до чего острые!

Глава 4

Общественное мнение

Мы все время что-то ощущаем, но по недоразумению путаем чувство с мышлением. Из этой мешанины мы извлекаем нечто, что почитаем благом. Имя этому благу — общественное мнение.

• Предыдущая
• 17/49
• Следующая