Со всеми и ни с кем. Книга о нас — последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета - Харрис Майкл - Страница 33
- Предыдущая
- 33/49
- Следующая
* * *
Чем чаще я предавался уединению, тем больше времени оставалось у меня на воспоминания. Подобно Генри Молисону и всем другим людям, моя память тоже весьма несовершенна, в ней множество пробелов. У меня нет четко оформленных воспоминаний о раннем детстве, я мало что помню о временах подросткового и юношеского возраста. Впечатления об этом периоде подернуты дымкой, они зыбки и неотчетливы. Мне казалось, что я не могу доверять моим воспоминаниям. На фоне этого тумана всплывают действительно важные вещи: имена, даты, факты.
Меня страшно расстраивала моя память, точнее, неспособность запоминать. Дни рождения сотрудников, карьерные перемещения друзей — все это ускользало из нее, создавая мне имидж равнодушного эгоиста. Бывали дни, когда я не мог вспомнить, завтракал я или нет. Иногда приходилось осматривать раковину в поисках грязной тарелки, чтобы понять, что я уже поел. (Правда, я помню аромат мороженого, выброшенного другом детства в припадке младенческой ярости.)
Моя память представляется мне пустынным ландшафтом, а мне хочется, чтобы это был город, полный отчетливых воспоминаний, заметных деталей и магазинчиков, где я мог бы найти все, что мне нужно припомнить. Но вместо этого у меня перед мысленным взором пустыня Дали, где свистит ветер, а по песку разбросаны тающие часы78.
Выжить мне помогают электронные подсказчики. Телефон — мой расторопный секретарь, который обо всем напоминает. Это мой календарь и записная книжка, где хранятся имена знакомых супружеских пар. Но этот фасад рассыпается в прах, когда речь идет о Кенни, который великолепно знает все мои дефекты. «Как ты можешь спрашивать, смотрел ли я этот фильм? — спросил он меня позавчера. — Мы смотрели его вместе, и было это на прошлой неделе». Много раз я забывал имена и профессии друзей, которым он меня представлял. Кенни считает, что моя забывчивость — это признак того, что мне на все наплевать. Действительно, порой трудно провести грань между забывчивостью и безразличием. Если бы меня что-то заинтересовало, я бы наверняка это запомнил.
Является ли загрузка нужных данных в электронную память проявлением заинтересованности? Я, например, «знаю» номер телефона Кенни только в том смысле, что уверенно нажимаю на клавиатуре телефона нужную кнопку, чтобы этот номер высветился на дисплее. Огромная часть моих знаний существует именно в таком абстрактном виде. Я вполне счастливо живу, будучи не приемником, а всего лишь передатчиком информации. Я не сберегаю ее, а держу в электронных хранилищах, откуда при необходимости быстро извлекаю. Как и предсказывал царь Тамус, я чувствую себя всезнайкой, но на деле это лишь иллюзия знания. Между тем закон пластичности нейронов говорит мне, что каждое использование технологической памяти уменьшает мою способность хранить данные в голове. Физик Хаим Харари пишет о снижении роли фактической информации в человеческом мышлении и размышляет о возможных последствиях:
Интернет позволяет нам знать меньше фактов, так как внушает уверенность, что мы в любой момент можем их узнать... Но нельзя забывать о том, что в научных открытиях умение задать правильный вопрос часто оказывается важнее умения ответить на уже поставленный вопрос, а для этого требуется мобилизовать ассоциации, о которых раньше никто не задумывался. В таких делах нам не поможет существование теоретически доступных фактов, разбросанных в безбрежном океане интернета.
Другие специалисты, однако, утверждают, что будущие поколения научатся увязывать между собой и не хранящиеся в головах факты, а дематериализованное знание будет все же приводить к инновациям. Не превратим ли мы в призрак наше собственное хранилище памяти, если будем и дальше отправлять в виртуальные небеса все ее содержимое — книги, просмотренные телепрограммы, видеокадры путешествия на Тайвань и фотографии с девяностолетнего юбилея бабушки, — доверяясь безымянным серверам? Возможно, стоит прислушаться к мнению философа Льюиса Мамфорда, который в своей книге «Миф машины»79 утверждает, что «извлечение информации», каким бы удобным оно ни было, не является полноценной заменой обладания знанием, приобретенным личным трудом.
Писатель Клайв Томпсон очень удивился, ознакомившись с данными недавних исследований, подтвердивших, что мы теперь запоминаем все меньше фактов. Нейробиолог Йен Робертсон, опросив три тысячи человек, пришел к выводу, что способность запоминать основную информацию особенно снизилась у представителей молодого поколения (треть которых не смогла вспомнить номер собственного телефона). На страницах журнала Wired Томпсон признался: «Я почти отказался от попыток что-либо запоминать, потому что любую информацию легко найти в интернете». Например, во время телефонных разговоров Томпсон открывает «Википедию» и тут же отыскивает нужные ему для разговора сведения. Надо сказать, что и я, и многие мои коллеги делаем то же самое. Человек чувствует себя умным, подкрепляя свои аргументы в телефонном споре фактами из Google (и делая при этом вид, что они всегда были ему известны). «Я считаю, — утверждает Томпсон, — что будущее, населенное киборгами, уже наступило. Сами того не замечая, мы перепоручили множество функций мозга кремниевым чипам. Честно говоря, мне это даже нравится. Я чувствую себя намного умнее, когда использую интернет в качестве умственной подпорки в телефонных сплетнях... Можно в связи с этим говорить, что отправка важных данных на чипы освобождает наше серое вещество, чтобы заняться более уместной для человека деятельностью, — размышлениями и мечтаниями».
Томпсон, естественно, не первый, кто считает, будто он станет счастливее и свободнее, если перестанет держать в памяти всякие житейские мелочи. В некотором смысле можно сказать, что мы всегда пользовались услугами сохраненной на внешних носителях памяти, и я говорю не об исторических книгах. Любые длительные отношения (с сотрудниками, членами семьи или друзьями) ведут к формированию такой системы хранения памяти. Эта система предполагает, что каждый член сообщества хранит какую-то часть совокупной информации. Каждый член группы знает, к кому обратиться за сведениями, отсутствующими в его голове. Это предоставляет доступ ко всем сведениям, важным для данного сообщества. Такая групповая память называется трансактивной. Она позволяет мне воспользоваться мудростью более опытного коллеги или получить сведения, которыми в принципе я тоже должен располагать, но временно забыл (например: «Ты не помнишь, когда у мамы день рождения?»). Мы всегда живо интересуемся, окажется ли доступна нам некоторая информация в будущем, если мы сохраним ее определенным образом. Когда такая возможность есть, мы с удовольствием забываем эти сведения.
В журнале Science недавно появилась статья, в которой группа психологов объясняет, в какой степени поисковые компьютерные системы увеличивают нашу зависимость от трансактивной памяти. Среди добровольцев было проведено тестирование памяти, и ученые выяснили: увеличение доступности сетевых технологий приводило к повышению способности участников запоминать, где хранится информация (знание об узлах трансактивной памяти). То есть они меньше полагались на самостоятельное запоминание содержания информации. Доминировали указатели, а факты, на которые они указывали, выпадали из памяти. Приоритетом стало «где», а «что» было забыто.
«Мы становимся симбионтами80 наших компьютерных орудий, — заключают исследователи свой доклад. — Мы становимся частью взаимосвязанных систем, которые помнят, где найти информацию, но не помнят, в чем она заключается». Важно понимать, что такое отношение к информации не ново. Это лишь дальнейшее распространение давней тенденции разгрузить мозг и перенести значимые данные в сетевую память.
Возможно, это всего лишь ностальгия по тем временам, когда мы меньше зависели от механических и электронных устройств. Мы стали зависеть от них в той же степени, что и от знаний, получаемых от друзей и сотрудников... Потеря связи с интернетом все чаще воспринимается нами как потеря друга. Мы должны все время находиться в сети, чтобы знать, что известно Google.
- Предыдущая
- 33/49
- Следующая
