Джинн и Королева-кобра - Керр Филипп - Страница 46

— А я могу помочь? — спросила Филиппа.

— А как же! — ответил Дыббакс. — Я начну рыть вот тут, сзади, и буду передавать тебе кирпичи и камни, а ты бросай их в воду, поскольку сидишь ближе к краю. — Он влез в самую глубину ниши, ухватил пригоршню мелких камешков и кирпичной крошки и аккуратно передал Филиппе. — Вот держи. Стена-то совсем прогнила, сама под руками крошится. Зато теперь я буду знать, как живется кротам.

Филиппа разжала руки, и камни полетели в холодную гулкую пустоту. Секунду спустя раздался всплеск.

Джон продул каждый уголок в корпусе фонарика, а потом положил батарейки и корпус на землю и сам лег сверху, чтобы случайно не скинуть их в воду. Да, что и говорить, без света им придется очень худо. Впрочем, со светом тоже не намного лучше. Он, конечно, старался подбодрить Дыббакса и сестру, но в глубине души не очень-то верил в благополучный исход. Холодно, слишком холодно было в этом колодце. Вряд ли им удастся быстро согреться и вернуть себе джинн-силу. Их окружали холод и тьма — прямо глаз выколи. Джон не видел даже собственных пальцев, хотя подносил их к самому лицу. Н-да, они попали в серьезную переделку, ничего не скажешь. Чем больше он размышлял, тем яснее понимал, что главная их надежда — Джалобин. Он придет и вызволит их из колодца. Главное, чтобы те неприятности, которые случились с дворецким там, наверху, оказались временными.

Гуру Масамджхасара — а на языке хинди масамджхасара означает «я понимаю все» — вылез из своего зубоврачебного кресла и медленно подошел к Джалобину, сверля его своим самым магичесим взглядом.

Джалобин, зажатый между двумя крепкими садхаками, выдержал эту игру в гляделки очень стойко и не издал ни звука, когда гуру, обдав дворецкого зловонным дыханием, положил руки ему на голову, сосредоточенно закрыл глаза и замер, точно пытаясь прочитать его мысли.

— Мы встречались раньше? — не меняя позы, спросил гуру.

— Доселе никогда, — сказал Джалобин. — Я имею в виду до вчерашнего дня. Я наверняка запомнил бы столь достопочтенную личность, если бы нам доводилось встречаться прежде.

Закрытые веки гуру шевельнулись, поскольку он завращал глазами, точно пытался обозреть внутренним оком весь мир. А потом он повторил свой вопрос — не то не услышал ответа Джалобина, не то просто ему не поверил.

— Нет, не встречались, — снова сказал Джалобин. И все же… И все же, рассматривая гуру вблизи, Джалобин вынужден был признать, что что-то смутно знакомое в нем есть. Словно они и вправду встречались, только много-много лет назад. Зловонное дыхание гуру особенно беспокоило Джалобина. Он помнил этот запах — запах протухшего йогурта вперемешку с рыбой, сдохшей в жаркий день в полиэтиленовом пакете. Кроме того, за густой, как у Карла Маркса, бородой проступало лицо, которое Джалобин, возможно, и вправду когда-то видел. Но борода его отвлекала. Или, точнее, многочисленные предметы, застрявшие в этой бороде. Оказавшись лицом к лицу с гуру Масамджхасарой, Джалобин мог разглядеть все крошки и целые куски пищи, которые упали на бороду с вилки или прямо изо рта этого человека за несколько последних недель. Кукурузные зерна. Рисинки из плова. Длинная спагеттина и другие макаронные изделия — в форме половинок от раковины. Апельсиновая косточка. Ну и, разумеется, старая жевательная резинка и немного соплей.

— Понимаете, у меня внутри имеется система раннего отслеживания и оповещения о каждом встреченном человеке, — пронзительно объявил гуру с сильным английским акцентом и принялся ощупывать голову Джалобина своими засаленными, похожими на щупальца осьминога пальцами. — В том числе о вас, мой друг. И вы меня беспокоите.

— Не понимаю почему, — ответил Джалобин. — Я, в сущности, никто.

— О нет. — Гуру хихикнул. — Каждому, кто прибывает в ашрам, я говорю одно. Я говорю: «Ты уникален». Каждый. И вы тоже. Каждый — особая, уникальная личность. — Гуру говорил величественно, будто только что сошел с небес. — А самые особенные те, кто считают себя никем. — Он медленно открыл глаза.

— Возможно, вы меня с кем-то спутали, сэр. Может, я похож на кого-то из ваших знакомых.

— Не думаю, — ответил гуру. — Вы, господин Гупта, человек весьма примечательный. Я в жизни встречал совсем немного людей с одной рукой. Да если честно — только одного.

Джалобин сухо улыбнулся.

— Если дело только в этом, могу понять, почему я показался вам знакомым, — произнес он. — Вы разумеется, правы. Быть одноруким достаточно необычно. Я и сам встречал не так много одноруких.

К этому моменту Джалобин окончательно понял: в его интересах убедить гуру, что он ошибся. Поэтому он решительно вынул свою новую руку из-под широкой рубахи и продемонстрировал ее окружающим:

— И я не из их числа, сэр. Как видите, у меня две руки.

— Это очень странно. — Гуру нахмурился. — Очень странно. Могу поклясться, что ясно видел, что у вас только одна рука, — сказал он. — Но почему вы прячете вторую? — Он схватил Джалобина за обе руки и сжал их сильно-сильно, будто проверяя, настоящие они или нет. — Ваша учительница йоги, мисс Краббе, тоже была уверена, что вы однорукий.

— Сэр, если честно, я решил спрятать руку, надеясь таким образом избежать занятий йогой. Но я поступил скверно. И прошу прощения за этот обман.

— Надо признаться, вы ловко скрывали вторую руку!

— На самом деле, сэр, я когда-то был фокусником, — сказал Джалобин, полагая, что стоит использовать ту легенду, которую дети уже рассказали Джаггернауту. — И часто изображал однорукого. На этом были построены многие мои фокусы. — Джалобин в свою очередь схватил гуру за руки. — Простите меня за неудачный фокус, сэр. Как видите, вы меня просто с кем-то спутали. Наверняка. — Джалобин улыбнулся и позволил себе напоследок небольшую шутку: — Ну не мог же я за сутки отрастить себе новую конечность?

Гуру Масамджхасара отпустил руки Джалобина и принялся теребить собственную бороду, словно хотел выдоить из этих клочковатых дебрей какую-нибудь мысль или идею. Но выпала оттуда лишь одна кукурузинка. Летела она недолго — тут же застряла в курчавых седых волосках, которые, как пружинки старого матраса, торчали на груди гуру.

— Верно, вырастить новую руку вы бы не смогли, господин Гупта. Если, конечно, это ваше настоящее имя. Руки за ночь не вырастают. Согласен. Но кое-кто мог наделить вас новой рукой. Это под силу джинн.

— Джинн? — Джалобин делано удивился. — Ну, сэр, если так… Если вы верите в подобные небылицы… то, да, разумеется, джинн вполне мог сколдовать мне новую руку.

— Это не небылицы, — сказал гуру Масамджхасара. — Я достоверно знаю, что джинн существуют. И я знаком с одним из них. Возможно, вы тоже.

— Я сэр? — Джалобин улыбнулся. — Вот уж нет. Я — обычный человек и о таких вещах и слыхом не слыхивал. В детстве мама мне рассказывала что джинн являются только высшим браминам и святым.

Но гуру, не слушая, гнул свое:

— А может, вы сами джинн? Тогда понятно, как вы могли устроить этот фокус на подъемнике. Взять и исчезнуть посреди пропасти! — Он захихикал. — Да-да, не отнекивайтесь. Я слышал об этом. Мои последователи мне все рассказывают.

— Что вы, сэр, это сущая безделица, — сказал Джалобин. — Трюк с веревкой. Я его обожаю и делаю при каждом удобном случае. Чтобы не потерять форму. Поверьте, я — не джинн. Я — самый обычный человек.

— Тогда вы не откажетесь сесть в мое кресло, чтобы я мог осмотреть ваш рот? — сказал гуру и жестом скомандовал двум садхакам перенести Джалобина на стоявшее посреди святилища кресло.

Джалобин и в лучшие времена терпеть не мог дантистов. Ему не нравилось в них все: их жестокие неумолимые пальцы, их глупая светская болтовня, их сияющие белизной улыбки, их отвратительные пыточные инструменты, но больше всего он не любил, как пахнет зуб, когда его сверлят. Этот запах всегда вызывал у него гнетущие воспоминания о его манчестерском детстве.

— Что вы собираетесь делать? — завопил он, оказавшись в кресле высоко над полом.