Власть меча - Смит Уилбур - Страница 34

• Предыдущая
• 34/177
• Следующая

Шасу поразила несправедливость обвинения.

– Ты сама меня подзуживала. Если бы не ты, я бы этого не сделал.

– Много нам сейчас от этого толку. – Она заплакала. – Вот бы нам убежать!

Эта мысль показалась Шасе привлекательной, и он с большой неохотой отогнал ее.

– Пошли, – сказал он и подсадил девушку на спину Пресвитера Иоанна, потом сел сам.

Завернув за отрог горы, они увидели внизу под собой факелы поисковых отрядов. Огни были и на дороге, передвигались они медленно – очевидно, отряды обыскивали обочины – и наконец, спустившись в лес под горой, подростки услышали перекличку голосов.

– Папаша меня на этот раз убьет! Он смекнет, чем мы занимались.

Она сопела и всхлипывала. Эта ее жалость к себе раздражала Шасу. Он давно уже бросил попытки успокоить ее.

– Как он узнает? – выпалил он. – Его там не было.

– Думаешь, я с тобой первым занималась этим? – спросила она, стараясь уязвить. – Я делала это со многими, и папаша дважды меня поймал. Его не проведешь!

При мысли, что она проделывала такие удивительные штуки с другими, Шасу охватила жгучая ревность, и ему с трудом удалось ее подавить с помощью разума.

– Что ж! – сказал он. – Раз он знает о других, тебе не поможет, если ты попытаешься все свалить на меня.

Она загнала себя в ловушку и вновь душераздирающе зарыдала. И по-прежнему театрально плакала, когда их увидела на тропе поисковая группа.

Шаса и Аннелиза сидели в противоположных концах гостиной бунгало, инстинктивно стараясь держаться подальше друг от друга. Когда снаружи послышались шорох шин «даймлера» и скрип гравия, Аннелиза снова принялась всхлипывать; она терла глаза, пытаясь выжать из них слезы.

Они слышали быстрые, легкие шаги Сантэн по веранде и более тяжелые широкие шаги Твентимен-Джонса.

Шаса встал и протянул руки в жесте раскаяния: в дверях показалась Сантэн.

Она была в бриджах, сапогах и твидовом пиджаке – своем обычном наряде для верховой езды, с повязанным на горле желтым шарфом. Она раскраснелась, и на ее лице читались одновременно облегчение и ярость, как у ангела мщения.

Аннелиза увидела ее и издала крик боли, причем на этот раз притворный только наполовину.

– Закрой рот, девка, – негромко велела Сантэн. – Или я позабочусь, чтобы тебе было о чем болтать.

Она повернулась к Шасе.

– Кто-нибудь из вас ранен?

– Нет, мама.

Он повесил голову.

– Пресвитер Иоанн?

– О, он в порядке.

– Тогда все. – Ей не требовалось никакие объяснения. – Доктор Твентимен-Джонс, сделайте одолжение, отведите эту юную леди к ее отцу. Не сомневаюсь, он знает, как обойтись с ней.

Сантэн час назад коротко поговорила с отцом девушки, рослым, лысым, пузатым, с татуировками на мускулистых руках. Красноглазый и негодующий, распространяя запах дешевого бренди, сжимая и разжимая волосатые кулаки, он выражал вполне определенные намерения относительно своей единственной дочери.

Твентимен-Джонс взял девушку за руку, поднял и, всхлипывающую, повел к двери. Когда он проходил мимо Сантэн, ее лицо смягчилось и она коснулась его руки.

– Что бы я без вас делала, доктор Твентимен-Джонс? – негромко спросила она.

– Полагаю, вы вполне справились бы сами, миссис Кортни, но я рад, что могу помочь.

Он вытащил Аннелизу из комнаты, и они услышали, как заработал мотор «даймлера».

Лицо Сантэн снова затвердело, и она повернулась к Шасе. Он заерзал под ее взглядом.

– Ты проявил непослушание, – сказала она. – Я предупредила: держись подальше от этой курочки.

– Да, мама.

– Она переспала с половиной мужчин на шахте. Когда вернемся в Виндхук, надо будет показать тебя врачу.

Он содрогнулся и невольно посмотрел вниз: представил себе, как целое войско отвратительных микробов ползает по его интимным местам.

– Неповиновение само по себе достаточно скверно, но что ты сделал непростительного? – спросила она.

Шаса без особого труда мог дать с десяток ответов.

– Ты проявил глупость, – сказала Сантэн. – Ты был так глуп, что допустил, чтобы тебя поймали. Это худший грех. Теперь ты стал посмешищем для всей шахты. Как ты сможешь командовать, когда сам сбиваешь себе цену?

– Я не думал об этом, мама. Я вообще ни о чем не думал. Все произошло как-то само собой.

– Что ж, теперь подумай, – сказала она. – Пока будешь сидеть в горячей ванне с половиной бутылки «лизола»[9], подумай об этом хорошенько. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама.

Он подошел к ней, и после недолгого колебания она подставила ему щеку.

– Прости, мама. – Он поцеловал ее. – Прости, что заставил стыдиться меня.

Ей хотелось обнять его, притянуть к себе прекрасную любимую голову, сказать, что никогда не будет его стыдиться…

– Спокойной ночи, Шаса, – сказала она, оставаясь холодной и чопорной, пока он не вышел из комнаты и она не услышала его унылые шаги в коридоре. Только тогда ее плечи поникли.

– О мой дорогой, мой малыш, – прошептала она. Неожиданно впервые за многие годы ей захотелось чего-нибудь успокоительного, одуряющего. Она подошла к массивному шкафу, достала тяжелый графин, налила коньяку и пригубила. Спиртное перцем обожгло язык, от паров на глазах выступили слезы. Сантэн проглотила коньяк и отставила стакан.

«Это не очень поможет», – решила она и направилась к столу. Села в мягкое кресло и почувствовала себя маленькой, хрупкой, уязвимой. Для Сантэн это ощущение было совершенно чуждым, и она испугалась.

– Вот оно, – прошептала Сантэн. – Он становится мужчиной. – Она вдруг почувствовала ненависть к девчонке. – Грязная шлюшка. Он еще не готов для этого. Она слишком рано выпустила демона, демона крови де Тири.

Сантэн была хорошо знакома с этим демоном, ведь он всю жизнь преследовал ее. Эта дикая, страстная кровь де Тири.

– О мой дорогой!

Она потеряет частицу его души, уже потеряла, поняла Сантэн. Одиночество набросилось на нее, как прожорливый зверь, который все эти годы поджидал в засаде.

Только двое мужчин могли скрасить ее одиночество. Отец Шасы – но он погиб в своей хрупкой машине из ткани и дерева, пока она беспомощно стояла и смотрела, как он обугливается и горит. Второй мужчина одним жестоким, бесчувственным поступком навсегда отдалился от нее. Майкл Кортни и Лотар Деларей… оба для нее сейчас мертвы.

С тех пор были любовники, много любовников. Короткие непрочные связи, ощущаемые только на уровне плоти, простое противоядие против кипения ее крови. Никому из них не было позволено проникнуть в глубины ее души. И вот теперь чудовище одиночества прорвалось сквозь эти охраняемые врата и разорило ее тайное укрытие. «Если бы только был кто-нибудь, – жаловалась она, как делала раньше только раз в жизни, когда родила златовласого Лотарова ублюдка. – Мужчина, которого я могла бы любить и который любил бы меня». Она наклонилась вперед в большом мягком кресле и взяла фотографию в серебряной рамке – ее она брала с собой всюду, куда бы ни поехала. Сейчас она принялась разглядывать лицо молодого человека в группе летчиков. Впервые она заметила, что за эти годы фотография поблекла и черты Майкла Кортни, отца Шасы, начали расплываться. Она смотрела на красивое молодое лицо и отчаянно старалась сделать картину в памяти более ясной и четкой, но та, казалось, еще больше расплывалась и отступала.

– О Майкл! – прошептала она. – Это было так давно. Прости меня. Пожалуйста, прости. Я пыталась быть сильной и смелой. Пыталась ради тебя и твоего сына, но…

Она снова поставила рамку с фотографией на стол и подошла к окну. Посмотрела в темноту. «Я потеряю свое дитя, – подумала она. – И однажды останусь одна, старая и уродливая… Мне страшно».

Она обнаружила, что дрожит, и обхватила себя руками. Ее реакция была быстрой и однозначной.

«На пути, который ты для себя выбрала, нет места слабости и жалости к себе. – Она собралась с силами и стояла одна, маленькая и прямая, в темной тихой комнате. – Надо идти вперед. Нельзя повернуть назад, нельзя спотыкаться. Ты должна идти до конца».

• Предыдущая
• 34/177
• Следующая