Власть меча - Смит Уилбур - Страница 59

• Предыдущая
• 59/177
• Следующая

Остальные трое по очереди вели лошадей. Отряд упорно двигался на север. Иногда Лотар смеялся без причины или пел сильным, чистым голосом, так верно выводя мелодию, что Манфреда охватывало облегчение. Но потом пение прерывалось, голос начинал хрипеть и замолкал. Лотар кричал, бредил, умолял о чем-то призраков, рожденных больным воображением, и тогда Манфред подбегал к нему, обнимал за пояс, и Лотар успокаивался.

– Ты хороший мальчик, Мэнни, – шептал он. – Ты всегда был хорошим мальчиком. Отныне у нас будет замечательная жизнь. Ты будешь учиться в хорошей школе, станешь юным джентльменом – мы вместе поедем в Берлин, пойдем в оперу…

– Папочка, не разговаривай. Береги силы, папа.

И Лотар снова погружался в угнетенное молчание и механически передвигал ноги, спотыкаясь; только лошадь и сильная рука сына не давали ему упасть ничком в горячий песок Калахари.

Впереди над редким, спаленным жарой лесом показался первый гранитный холм, круглый, как жемчужина. Гладкий камень на солнце казался серебристо-серым.

Сантэн остановила лошадь на вершине подъема и посмотрела вниз. Она узнала высокие деревья, с верхних ветвей которых много лет назад впервые увидала африканского слона: все эти годы в ее душе сохранялась крупица того радостного детского удивления. Потом она увидела воду, и все прочее было забыто. Нелегко удержать лошадей, когда они учуяли воду. Сантэн не раз слышала о путниках в пустыне, которые умерли от жажды возле источника, потому что позволили скоту и лошадям броситься к воде и превратить ее в вязкую грязь. Но Блэйн и его сержант были опытными людьми и надежно контролировали лошадей.

Как только лошади напились и их стреножили, Сантэн разулась, одетая вошла в пруд, нырнула, чтобы одежда и волосы впитали влагу, и наслаждалась прохладой мутной воды.

На противоположной стороне пруда Блэйн разделся по пояс и по колени вошел в воду; он стоял, поливая голову. Сантэн незаметно разглядывала его. Она впервые увидела его голую грудь: волосы там были густые, темные и курчавые, на них дрожали капли. Под правым соском чернела небольшая родинка, которая почему-то заинтересовала Сантэн; в остальном же тело у него было безупречное; кожа блестела, точно полированный мрамор, как у Микеланджеловской статуи Давида, а мышцы были плоские, но жесткие. Солнце выжгло под горлом коричневую букву V, руки загорели, но четкие границы указывали, где их прикрывали короткие рукава рубашки; выше этих границ кожа была цвета светлой слоновой кости, и Сантэн нашла это зрелище таким привлекательным, что с трудом оторвала взгляд.

Когда она направилась к нему, он поспешно надел рубашку и вода проступила на ней темными пятнами. Такая скромность заставила Сантэн улыбнуться.

– Деларей не нашел здесь запасных лошадей, – сказала она. Блэйн удивился.

– Вы уверены?

– Кви говорит, что здесь ждали двое людей и много лошадей, но они ушли. Давно. Он может считать только до десяти – столько пальцев на руке, но те люди ушли раньше. Да, я уверена, что Лотар Деларей не нашел здесь свежих лошадей.

Блэйн обеими руками пригладил темные волосы.

– Тогда, полагаю, что-то нарушило его планы. Он ни за что не стал бы так гнать лошадей, если бы не рассчитывал сменить их.

– Кви говорит, что дальше они пошли пешком. Они ведут оставшихся лошадей: те, очевидно, слишком слабы, чтобы нести человека.

Она замолчала, потому что на краю леса послышался резкий крик Кви; Сантэн и Блэйн торопливо пошли к нему.

– Они в отчаянии, – сказал Блэйн, глядя на груду оставленного под акацией снаряжения. – Седла и консервы, одеяла и посуда. – Он ногой разворошил груду. – Они бросили даже боеприпасы… и да, клянусь Господом, последние из этих проклятых лошадиных капканов. – Деревянный ящик с оставшимися несколькими фунтами опасных колючек лежал на боку. – Они все бросили и делают последнюю отчаянную попытку дойти до реки.

– Посмотрите сюда, Блэйн, – позвала Сантэн, и он подошел и осмотрел небольшую груду грязных повязок, лежавших на земле.

– Его состояние ухудшается, – сказала Сантэн, но в ее голосе не было злорадства, а в глазах торжества. – Думаю, он умирает, Блэйн.

Он почувствовал необъяснимую потребность утешить ее, успокоить.

– Если бы показать его врачу… – он замолчал: нелепое предположение. Они преследуют опасного преступника, который – Блэйн не сомневался – без колебаний застрелил бы его при первой же возможности.

– Сержант Хансмейер, – хрипло крикнул он. – Проследите, чтобы люди поели. Еще раз напоите лошадей. Выступаем через час.

Он повернулся к Сантэн и с облегчением увидел, что она собралась с духом.

– Часа мало – постараемся использовать каждую минуту.

Они сели в тени. Оба почти не ели: жара и усталость отбили у них аппетит. Блэйн достал сигару из кожаного портсигара, но потом передумал. Снова спрятал сигару и сунул портсигар в карман рубашки.

– Когда я впервые тебя увидел, то подумал: вот женщина, такая же блестящая, прочная и прекрасная, как ее алмазы, – сказал он.

– А сейчас? – спросила Сантэн.

– Я видел, как ты плакала над искалеченными лошадьми, и, мне кажется, ты глубоко сочувствуешь человеку, который так жестоко с тобой обошелся, – ответил он. – Когда мы выходили из Калкранда, я был влюблен в тебя. Вероятно, я влюбился в первый же час нашей встречи. Ничего не мог с собой поделать. Но теперь ты мне не только нравишься. Я уважаю тебя.

– Это другое, чем любовь?

– Совсем другое, чем влюбленность, – подтвердил Блэйн, и они некоторое время молчали. Потом она попыталась объяснить:

– Блэйн, я очень долго была одна, с маленьким ребенком, которого нужно было защищать, думать о его будущем. Когда я еще девочкой впервые оказалась в этих краях, я прошла в этой пустыне трудный и долгий путь ученичества. Я узнала, что могу рассчитывать только на себя, что выживу только благодаря собственным силам и решимости. С тех пор ничего не изменилось. У меня по-прежнему нет человека, на кого я могла бы опереться. Только сама. Разве не так, Блэйн?

– Я хотел бы, чтобы это было не так. – Он не пытался отвести взгляд и смотрел на Сантэн прямо и искренне. – Я хотел бы…

Он замолчал, и она закончила за него:

– Но у тебя Изабелла и девочки.

Он кивнул.

– Да, они не могут постоять за себя.

– А я могу – верно, Блэйн?

– Не будь жестокой. Я ни на что не напрашивался. И ничего не обещал тебе.

– Прости. – Сантэн сразу раскаялась. – Ты прав. Ты мне никогда ничего не обещал. – Она посмотрела на часы. – Наш короткий час истек. – Она встала одним гибким движением.

– Мне просто придется и дальше быть сильной и жесткой, – пояснила она. – Больше никогда не обвиняй меня в этом, Блэйн. Никогда.

Покидая слоновий источник, они вынуждены были оставить пять лошадей, и теперь Блэйн попеременно то ехал верхом, то шел пешком, стараясь поберечь оставшихся животных. Полчаса путники ехали верхом, потом спешивались и следующие полчаса шли пешком.

Жажда, усталость и жара не действовали только на бушменов, и они ворчали из-за того, что вынуждены еле-еле плестись.

– Единственное утешение в том, что у Деларея дела еще хуже, чем у нас. – По следу они видели, что беглецы, у которых осталась одна лошадь, шли еще медленнее. – Но до реки еще самое малое тридцать миль. – Блэйн взглянул на часы. – Боюсь, пора снова спешиться.

Сантэн негромко застонала, слезая с седла. У нее болело все тело, сухожилия ног превратились в железную проволоку.

Они пошли, и каждый шаг требовал сознательных усилий. Язык в пересохшем рту казался Сантэн толстым как бревно, слизистые оболочки горла и носа разбухли и так саднили, что трудно было дышать. Она старалась набрать слюны и удержать во рту, но слюна, вязкая и кислая, только усиливала жажду.

Сантэн забыла, что значит испытывать настоящую жажду, и мягкий плеск остатков воды в бутылках у седла лошади, которую она вела, превратился в пытку. Она не могла ни о чем думать – только о следующем глотке, и то и дело смотрела на часы, убеждая себя, что те остановились, что она забыла их завести, что с минуты на минуту Блэйн поднимет руку, остановит колонну и они смогут откупорить бутылки с водой.

• Предыдущая
• 59/177
• Следующая