На берегах Горыни и Случи - Струтинский Николай - Страница 41
- Предыдущая
- 41/76
- Следующая
ДОПРОС
Однажды, присев у костра поближе к отцу, Никифор Яковлевич спросил:
— Как нам быть дальше, Владимир Степанович? У Саши здоровье сдаёт, болит нога, ходит он с трудом, да и женщинам не легко. Мы только вас сковываем.
— Куда же вы денетесь? — не сразу уловил отец смысл вопроса.
— Перейдём к родственникам. Вам развяжем руки и ребёнка спасём.
Решение Янчука в той обстановке было разумным. Но меня огорчало то, что должна уйти Тамара. И я просил её остаться с нами.
Девушка посмотрела на отца и мать, увидела на их лицах растерянность и своим ответом успокоила родителей:
— Каково им будет без меня?… Пойду. Вот когда устроимся на новом месте, может, вернусь.
Больше я не настаивал. Весь вечер мы провели с Тамарой наедине, мечтая о будущем… Кончится война, пойдём учиться, будем работать… Какая заманчивая перспектива вставала перед нами!…
Глубокой ночью сердечно прощались две семьи.
— Оружие можно взять с собой? — спросил Никифор Яковлевич.
— Сам об этом подумал, — отозвался отец. — Обе винтовки ваши, а вот ещё револьвер и патроны.
Жорж и я проводили Янчуков до хутора Каменки и там простились.
— Коля! — позвала меня Тамара.
Я подошёл. Мы стояли друг против друга.
— Мне тяжело будет без тебя, — сквозь слёзы вымолвила Тамара. — Кругом враги, а мы одинокие… Но я верю, Коля, разлучаемся ненадолго… Будь счастлив! Уже светает…
Девушка догнала родителей и, оглянувшись, помахала косынкой. Когда её стройная фигурка скрылась за поворотом, я вернулся к ожидавшему меня брату. Шли молча. Жорж без слов понимал моё состояние…
Гортат, с которым мы через день связались, сообщил о сосредоточении войск в Межиричах.
На велосипеде я поехал к возвышенности, с которой можно было рассмотреть местность.
По двум дорогам — на Невирково и Людвиполь — двигались автомашины, пушки, мотоциклисты.
Рассказав об этом отцу, я предположил:
— Наверное, готовятся к облаве.
— Ничего, успеем уйти, — успокоил отец.
На рассвете нам стало известно, что в нескольких километрах от леса гитлеровцы устанавливают артиллерию, налаживают полевую связь. Они окружали Межиричский, Казённый, Невирковский и Липенский лесные массивы.
Сквозь заросли к нам пробрался младший брат Василий. Он сказал, что в Буде обосновался штаб фашистского гарнизона. Гитлеровцы окружили дом и схватили маму, Володю и Катю.
— Их повели в штаб, — дрожащим голосом говорил Вася, — а я убежал.
Побледневший отец заметался по полянке. Настроение у всех испортилось. Как же теперь? Мучали догадки: что сделают с мамой, с детьми? Неужели их, — даже страшно подумать, — расстреляют?
— Рано панику подымать, — упрекнул нас отец, — о жизни думать надо. Вон, видите, среди поля островок? — указал он рукой на молодой кустарник среди вспаханного поля. — Там небольшая впадина, если доберёмся туда незамеченными, считайте — мы вне опасности, и тогда освободим наших.
И вот мы на зелёном островке.
— Видите, — радовался отец, — жить нам суждено!
До поздней ночи каратели прочёсывали лесные кварталы. До нас доносились выстрелы, разрывы гранат. И всё это делалось впустую, для острастки.
Не обнаружив нашу группу, обозлённые гитлеровцы учинили допрос матери.
— Где твой муж? — кричал полковник.
— Ушёл на заработки.
— Когда?
— Месяц назад.
— Когда вернётся домой?
— Скоро, сама жду не дождусь…
— Ты в этом уверена, что скоро вернётся?
— Надеюсь!…
Фашист нервничал, у него заиграли желваки. Но он старался владеть собой: что, если женщина говорит правду?
— А где старшие сыновья?
— Один ушёл вместе с мужем, — тихо ответила мать, — а двое схвачены вашими властями и…
— И что?
— Расстреляны… — всхлипнула мать.
— Сказки плетёшь, старуха!
— Клянусь, их нет в живых!
— Не хитри! Советую тебе передать сыновьям и мужу — пусть немедленно возвращаются домой, их никто не тронет. Слышишь? Если же сами найдём, тогда пусть не ждут пощады!
— Спасибо, господин офицер, за добрые слова.
Полковник поднялся со стула, закурил сигарету.
— Если поступишь, как я советую, всю жизнь будешь благодарна мне. Ясно?
— Как же, ясно…
— Иди домой!
Расчёт фашиста был прост: временно отпустить женщину, а когда к ней явится муж и старшие сыновья, схватить их.
— Благодарю вас, добрый офицер! — притворялась мать. — Вы угадали: муж боится и, как я теперь вижу, напрасно. Не сегодня-завтра приду к вам вместе с ним, он ни в чём не виновен, сами в этом убедитесь.
— Вот так бы давно!
Марфу Ильиничну и Катю отпустили.
В сарае гестаповцы допрашивали Володю. Ему приказали раздеться; били плётками, но он не проронил ни слова. Только изредка его тело вздрагивало от боли.
— Одевайся, мерзавец! — приказал фашист. — Сейчас мы с тобой покончим!
Володю поставили в угол сарая, лицом к стенке.
— В последний раз спрашиваю: где отец и братья? Говори!
Володя молчал. Раздался выстрел. Пуля впилась в стенку над головой мальчика. Володя оцепенел от страха… Снова выстрел. Опять мимо.
— Говори, гадёныш! — шипел гитлеровец. — Где они? Мальчика повернули лицом к истязателям.
В этот момент в сарай заглянул полковник.
— Иди сюда! — позвал он Володю. Володя подошёл к гитлеровцу.
— Марш домой. Ну! Раз-два! Шнель!
Ночью пришёл Зигмунд Гальчук. Он сказал Марфе Ильиничне, что Вася прячется у него. Все остальные тоже в безопасности.
— Зигмунд, — попросила мать, — возьми с собой Володю. Он рослый мальчик, немцы могут его схватить. Я боюсь за него.
— Хорошо, -согласился Гальчук.
Зигмунда и Володю встретили Ростислав и Жорж. Не сразу пожаловался Володя на истязателей. Он подражал нам, старшим.
— Ну, орлёнок, досталось на орехи? — подтрунивали мы над братишкой.
— Подрасту — дам сдачи, — насупился Володя.
— А сейчас не хочешь?
— Хочу, да нечем. И мама очень волнуется.
— Что же они от тебя хотели?
— Все равно по-ихнемуне вышло. Не выдал вас.
— Били?
— Даже стреляли.
— В тебя?
— Конечно. Только не попали, два раза смазали.
Володя храбрился, но в его глазах стоял испуг. А наши сердца клокотали гневом. На малыше хотели отыграться, негодяи!
- Предыдущая
- 41/76
- Следующая