Смерть белой мыши - Костин Сергей - Страница 50

Лифт угрожающе поскрипывал, но с работой своей пока справлялся. Я посмотрел на себя в зеркало — а здесь тоже было зеркало, явно наклеенное его производителем в рекламных целях, с коротким списком услуг на эстонском и телефоном в самом низу. Мое отражение одобрительно кивнуло мне: видишь, как промыслительно мы сохранили паричок.

Дверь в квартиру уже была распахнута настежь. Я вошел. Ольга в переднике помахала мне рукой с кухни.

Хотя со времени моего звонка прошло около часа, наносить боевую раскраску она не стала. На Ольге была белая майка с написанным на ней, похоже, программным заявлением на французском языке: «Je suis comme je suis», «Какая есть». Под передником летние брюки из какой-то мешковинки, мне нравятся такие, на ногах — уличные шлепанцы.

Она просияла, увидев мою корзинку с цветами, и, поколебавшись секунду, чмокнула меня в щеку.

— Я поставлю вино в холодильник? — спросил я.

— Конечно.

Холодильник, в котором еще утром царило запустение, был полон: груда овощей, пластмассовые плошки с салатами, какие-то нарезки.

— Я тоже что-то прикупил, — сказал я. — Выложу туда?

И это мне было позволено.

Что теперь? Помочь Ольге с готовкой? Как-то это было неправильно. «Неправильные действия офицера». Мы ведь познакомились только вчера вечером и уже проскочили массу этапов. Видимо, Ольга это тоже почувствовала.

— Слушай, Саша, — я же был Александром, — не мешай мне, ладно? Иди в комнату, поставь музыку, в книгах поройся. Хорошо?

— Можно, я залезу в интернет?

— Конечно. Компьютер без пароля.

Я покрутил своим наладонником.

— У меня все свое. А вай-фай, я заметил вчера вечером, ты щедро распространяешь на все окрестности.

Я объяснил Ольге про пароль, вызвался его установить и сделал это. В качестве пароля хозяйка роутера выбрала русское слово «Сияние». Не банально. Компенсирует бессознательно свое скромное, в пастельных тонах, обаяние? Хотя бабочкой-поденкой она мне уже не казалась.

Ну хорошо, есть у нас что-нибудь новенькое? Сообщение из Конторы было предельно минималистским: «16.09 в 16:09 Ратушная площадь». Внешность курьера и условный знак не описывались — значит, я этого человека знал. Точно Лешка! Да и сообщение с повтором цифр — это на него похоже. Для Кудинова все наши игры — действительно игры.

Я посмотрел на часы — начало третьего. Ужин точно отменялся, обед хорошо бы ускорить. Проблема ночевки снималась, но это не означало, что я буду спать в гостинице. Мой друг Лешка, правильнее Алекси, как он сам представляется со времен нашей молодости, в своем Лесу раскисает и плесневеет, как старый гриб. Так что когда он вырывается на оперативный простор, на месте его не удержать. Черт, вдруг все же едет не он?

Я пошел на кухню.

— Знаешь, — сказал я Ольге, — человеку, который отменил со мной встречу, в итоге удалось освободиться. Он вечером улетает и просит подъехать к нему в Старый город к четырем. Извини, что так получается, но сама понимаешь — бизнес есть бизнес.

По мере того как я говорил все это, взгляд Ольги грустнел. Она посмотрела на электронные часы на микроволновке.

— Тогда рыбу оставим на ужин?

Это был тест. Настоящий вопрос был: «Но на ужин-то ты вернешься?»

— Давай! — бодро согласился я, прекрасно зная, насколько это маловероятно.

Ольга смела с кухонного стола все лишнее. Мне нравится — это, наверное, генетическое, — что русские охотно едят на кухне, даже с гостями, когда их немного. Все под рукой: кончилась выпивка — дозаправились из холодильника, чаю захотелось — только зажечь конфорку. Мне также нравится — даже если, как сейчас, горизонтальных намерений у меня никаких — это напряжение между разными полюсами: плюс и минус, ан и инь. Мне нравятся недосказанности и иносказания, когда произносятся одни слова, а смысл в них вкладывается совсем другой. Кто это говорил — опять Ницше? — что у настоящего мужчины два желания: опасность и игра. Поэтому он хочет женщину — как самую опасную игрушку.

Я вспомнил тех прохожих в Старом городе, чей разговор я невольно подслушал. Как он сказал? «Есть разница, нравится ли тебе та или иная женщина и трахнул бы ты ее или нет». Полностью согласен, полностью. Только вчера мне Ольга не очень-то и нравилась, а вот трахнуть ее я был готов. А сегодня наоборот: она мне нравится, но чисто дружески.

Так что с тех пор, как для меня отпала необходимость обольщать, мне с Ольгой стало легко. Это была легкость разговора с умным попутчиком в купе, которую усиливало притяжение магнитных полей. Наверное, еще и вино.

Ольга отпила глоток. Она, по своей привычке, говорила и параллельно грызла губу.

— Почему все так сложно?

— Что именно?

— Все, все сложно. Быть собой, не делать того, что противно, делать, что тебе хочется.

Я тоже задаю себе такие вопросы.

— Просто в армии и в тюрьме. Чем больше свободы, тем жить сложнее.

Ольга догрызла кусок кожи на губе и, откусив его, проглотила. Это называется самоедство?

— Ну, а ты вот доволен своей жизнью?

Я часто открываюсь перед чужими людьми. Так я компенсирую свое внутреннее отвращение ко лжи, из которой состоит моя жизнь, и к необходимости использовать других людей пусть не в эгоистических, но в собственных целях.

— Знаешь, если откровенно, я прожил ее напрасно. И с подозрением отношусь к тем, кто утверждает, что, будь у них такая возможность, они прожили бы новую жизнь точно так же. Мне кажется, не может быть людей, которые ни в чем бы не раскаивались. Со мной случалось и еще случается много хорошего, но из того, что я делал сам, я жалею очень о многом. Я бы свою жизнь второй раз прожил совершенно иначе.

— Ты знаешь, как?

Я знаю. Но для этого мне надо было родиться в другой стране. В свободной. И самому быть свободным от обязательств. Тогда бы, закончив школу, я дал себе лет пять на постижение этого мира. У меня есть один знакомый француз, Франсуа. Он именно так и сделал. Сразу после школы отправился путешествовать. Денег на кругосветный круиз у него не было, да он к этому и не стремился, и он просто начал с первого шага. (Это древние китайцы так говорили: «Путь в десять тысяч ли начинается с первого шага»), Франсуа поехал в Германию, устроился мойщиком посуды в одном кельнском ресторане и поработал там пару месяцев, пока не заработал на билет до Мюнхена. Там тоже мыл посуду в огромной пивной, пока не сумел перебраться в Вену. И так, короткими перебежками, за три года он добрался до Японии, пожив в паре десятков стран, поработав в сотне мест, познакомившись с сотнями людей и переспав с сотнями женщин всех размеров и цветов кожи. Потом он закончил университет, женился, завел троих детей и сегодня, в свои пятьдесят с лишним, жалеет только об одном — что не охватил Западное полушарие. Он, правда, побывал и в Штатах, и в Рио, но уже остепенившимся человеком, без ощущения, что весь мир лежит перед ним и все возможно. Я тоже объездил весь мир, и мое ощущение жизни — в силу профессии — наверняка было и есть гораздо острее, чем у Франсуа. Но я не мог, как он, пойти по любому ответвлению, которое предлагали ему обстоятельства. Дальше я хотел бы всего того, что у меня было и есть: семью с Ритой и двойняшками или семью с Джессикой, Бобби и Пэгги. Но жизни в свободном полете я не прожил и уже не проживу никогда.

Всего этого я Ольге не сказал — мы все же были едва знакомы.

— Для начала хорошо бы понять зачем, — усмехнулся я.

Что тоже было правдой.

— Ты используешь людей? — неожиданно спросила моя вчерашняя спасительница.

У этой Ольги был дар нажимать на болевые точки.

— Ты же сама в бизнесе, — уклончиво ответил я. — По большому счету, все мы стремимся хотя бы слегка друг друга поиметь. Ну, кроме друзей.

— Я не про бизнес.

Ольга взялась за бутылку, хотя ее бокал был еще наполовину полным. Волнуется. Я перехватил ее руку и долил нам обоим.

— Наверно, использую, — сказал я. Слово «наверно» было лишним. В случае Ольги уж точно.