Джунгли - Касслер Клайв - Страница 35
- Предыдущая
- 35/74
- Следующая
– Здоровье. Я приехал на воды.
Офицер негромко засмеялся.
– Очень хорошо. Один из моих любимых фильмов. Затем Клод Рейнс говорит: «На воды? Какие воды? Мы в пустыне», – на что Боги отвечает: «Меня неверно информировали». Поистине классика. – Тут его голос стал резким. – Муанг!
Два удара шлангом, один за другим, оба по одному месту на сломанной ключице Хуана. Боль от плеча ударила в мозг – казалось, голова развалится по черепным швам.
– Мистер Смит, – любезно продолжал главный допрашивающий. – Я уже сказал, что полагаю – вы американец. Мне хотелось бы узнать вашу реакцию на пытки. В вашей стране, думаю, это больная тема. Кое-кто считает, что даже лишение сна и громкая музыка жестоки и бесчеловечны. Что скажете по этому поводу?
– Совершенно с этим согласен, – поспешно ответил Хуан.
– Думаю, человек в вашем положении должен согласиться. – Уголки губ офицера изогнулись в улыбке. – Интересно, считали вы так вчера или на прошлой неделе? Не важно. Теперь, я не сомневаюсь, вы горячо в это верите.
Он что-то сделал с механизмом под столом. Изголовье его слегка опустилось, подняв ноги Кабрильо сантиметров на тридцать выше головы. Пока это происходило, охранник возле стола сорвал с него простыню, открыв взгляду несколько сложенных полотенец и пятилитровый кувшин из пластика.
– Что я больше всего хочу знать, – продолжал офицер, – считаете ли вы водную блокаду пыткой, а?
Хуан знал, что болевой порог у него высокий. Рассчитывал продержаться пару дней, надеясь, что Макс сумеет вызволить их за это время, но ни разу не сталкивался с водной блокадой и не представлял, как на нее среагирует. В детстве Хуан дни напролет проводил на побережье Южной Калифорнии, плавая и ныряя, и хотя вода не раз попадала в нос, он никогда не был так близок к утоплению, как теперь.
На лицо ему положили полотенце, две сильных руки обхватили голову, чтобы удерживать в неподвижности. Сердце Кабрильо зачастило. Руки напряглись. Он услышал плеск воды. Несколько капель упало на шею. А потом он ощутил влагу на губах: сперва сырость, но вскоре его кожа стала мокрой. Капля скользнула по ноздре и прожгла путь в носовую полость.
На полотенце полилась еще вода, пропитала его. Хуан пытался выдыхать через нос, чтобы не допустить воду к нежным оболочкам. Это удавалось в течение почти минуты, но его легкие могли вместить лишь определенное количество воздуха, а полотенце было насквозь мокрым, на него давила громадная липкая тяжесть. Наконец не осталось больше воздуха, чтобы противиться неизбежному, и вода полилась в нос. Из-за наклона стола она скапливалась там и не текла дальше по дыхательному тракту.
В этом и заключалась суть водной блокады. Заставить жертву чувствовать, что тонет, но не топить.
Контролировать это было нельзя, даже при огромной силе воли. Когда носовые полости заполнены водой, мозг, развившийся с тех пор, как первая примитивная рыба вышла из моря и впервые вдохнула воздух полной грудью, понимал, что тело утопает. Тут существовала прямая связь. Хуан не мог контролировать реакцию тела, как не мог заставить печень выделять больше желчи.
Ему казалось, голова горела изнутри, а легкие совершали судорожные движения, поглощая воду. Это ощущение было мучительнее всего, что только он мог представить. Казалось, целый океан воды заполнил голову, опаляя, обжигая нежные альвеолярные мешочки в районе носа и над глазами.
Боль стала такой сильной, какой он еще не испытывал. А пытка продолжалась всего тридцать секунд. Тяжесть полотенца все увеличивалась. Голова его была готова взорваться. Он хотел этого. Горло двигалось вверх-вниз в рвотном рефлексе, он давился водой, стекающей по трахее.
Кабрильо услышал оживленные голоса, говорящие на незнакомом языке, и подумал, не зов ли это ангелов. А потом полотенце сняли, изголовье стола подняли так, что голова оказалась значительно выше ног. Вода хлынула изо рта и носа. Его мучительно вырвало, но он мог дышать. И хотя легкие все еще жгло и у воздуха был привкус смерти, такого удовольствия от дыхания он еще не получал.
Ему дали меньше минуты, потом стол вернулся в прежнее положение, и к лицу снова прижали пропитанное водой полотенце. Полилась вода галлонами, тоннами, волнами цунами. Теперь он смог выдыхать всего несколько секунд, потом вода снова скопилась в его голове. Полости заполнились водой до краев ноздрей и больше ее не вмещали. С ней появились боль и страх. Мозг настоятельно требовал что-то делать – сражаться, бороться, высвобождаться.
Кабрильо не внимал жалким крикам разума и принимал жестокое обращение, не двинув ни мышцей, так как знал, что не утопает, что эти люди снова дадут ему дышать и что действия тела контролирует он, не инстинкт, не спинной мозг. Его действиями управлял интеллект. Он лежал спокойно, неподвижно, словно дремлющий.
Одного из охранников послали принести еще один кувшин воды, и в течение пятнадцати минут Хуан то утопал, то получал возможность дышать. Всякий раз военные ожидали, что он сломается и попросит пощады. И всякий раз, подышав, он ложился снова и кивком побуждал их, приводя в ярость, проделать все сначала. В последний раз это продолжалось так долго, что он потерял сознание, из-за чего им пришлось быстро открыть браслеты наручников, вылить всю воду из тела и привести его в сознание, похлопав по щекам.
– Очевидно, – сказал допрашивающий, пока Хуан тяжело дышал и с фырканьем удалял воду из ноздрей, – вы не хотите сказать мне то, что я хочу знать.
Кабрильо бросил взгляд на него.
– Как уже говорил, я приехал на воды.
Его сняли со стола и потащили в камеру по короткому голому коридору. Там было невероятно жарко, не ощущалось ни малейшего движения воздуха. Хуана бросили на бетонный пол, металлическая дверь захлопнулась, щелкнул замок. В камере была единственная зарешеченная лампочка высоко на стене, помойное ведро и несколько охапок грязной соломы на полу. Его товарищем по камере был чахлый таракан.
– А ты за что здесь, приятель? – спросил он насекомое.
Таракан в ответ пошевелил усиками.
Наконец Хуан получил возможность ощупать затылок и с удивлением обнаружил, что кость цела. Рана наверняка кровоточила, но водная блокада очистила ее. Несмотря на сотрясение мозга, он мог мыслить ясно, память не пострадала. Медицинский миф гласил, что если нет симптомов повреждения мозга, человек с сотрясением должен после удара не спать, но с горящими легкими, ноющим телом сон все равно бы не пришел, и Кабрильо это знал. Он нашел, что единственное удобное положение – лежать на спине, положив больную руку поперек груди.
Хуан стал вспоминать перестрелку в джунглях, обдумывал каждую секунду, как после нападения террористов в Сингапуре. Представлял Линду, стоящую на одном колене за каменной опорой, ее маленькое тело содрогалось при каждом выстреле. Представлял спину Макда, бегущего впереди, вспоминал, как его нога едва не соскользнула с каната. Там был Смит, достигший дальнего утеса и спрятавшийся за второй опорой. Хуан вспомнил, как взглянул на свои ступни, и старался не смотреть на бешеную реку внизу.
Затем он поднял взгляд, увидел, что Смит открыл огонь, а потом канат порвался перед Макдом. Кабрильо восстанавливал по памяти эту сцену снова и снова, как полицейский, просматривающий пленку из видеокамеры. Сосредоточился на винтовке Смита, стреляющей очередями. Он целился через пропасть в преследующих их солдат. Хуан был в этом уверен.
Тогда кто выпустил пули, попавшие в канатный мост? Этого не мог сделать никто из находившихся позади него на утесе. Все они были в укрытии так далеко от края, что не могли прицелиться в канат. Два солдата, что упали в ущелье, когда канат порвался, не могли бы сделать это.
Он ясно представлял стреляющую Линду, но Смит вспоминался нечетко.
Хуан винил головную боль. Обычно он мог припомнить все подробности и оттенки, но теперь не получалось. Кроме того, от бетона шел холод и проникал в кости. Он встал и почувствовал сильное головокружение. Оперся рукой о стену. Без протеза он ничего делать не мог. Подождал, чтобы голова перестала кружиться, но не настолько полагался на свою устойчивость, чтобы прыгать на одной ноге по камере. Шутки ради воспользовался своим немалым ростом для измерения ее площади. Оказалось три с половиной на три с половиной метра. Произвел расчеты в уме. Диагональ будет чуть больше пяти метров. Проверил результат, зная, что его ботинок длиной тридцать два с половиной сантиметра. Все оказалось правильно.
- Предыдущая
- 35/74
- Следующая
