Свой среди воров - Хьюлик Дуглас - Страница 4

• Предыдущая
• 4/20
• Следующая

Деган откашлялся.

– Ну?.. – молвил он и показал на бумажку, которую я так и держал.

– Ум за разум заходит, – буркнул я, свернул ее и сунул в кисет с ахрами. – Может, код. Может, шифр. А то и вовсе, черт побери, простая бумажка для трубки…

– Простая бумажонка, на которой помянута имперская реликвия? – усмехнулся Деган. – Обалдеть можно.

– Там написано «император» и «реликвия». Но это еще никак не «имперская реликвия».

Деган лишь выразительно промолчал.

– Ну ладно, – сдался я. – Я тоже не верю в такие совпадения. Но тут одно действительно непонятно…

– Только одно?

– По-настоящему непонятно только одно, – настойчиво повторил я. – С чего вдруг Атель так уперся?

– Ах, это, – сказал Деган.

– Вот именно.

Охота за реликвиями считалась делом небезопасным даже по нашим меркам. В империи не жаловали граждан, которые крали святыни, не говоря уже о сбытчиках краденого. С ними, если ловили за руку, не церемонились. Это считалось менее тяжким преступлением, чем покушение на убийство императора, но более серьезным, чем осквернение императорской гробницы. Профессионалы знали, что ждало их в случае поимки, и снисхождения не чаяли.

Отчасти поэтому я старался с ними не связываться, но Атель превратил это ремесло в искусство. Он прославился тем, что нашпиговывал колбасные кишки молитвенными свитками, заливал оливковым маслом и провозил в кувшинах святую воду, а кушак от ризы наматывал на голову, как тюрбан. Но он предпочел спалить древний, четырехсотлетний трактат о божественности императора, чем отдать его Кающимся Братьям – имперским сыщикам, охотящимся на святокупцев. Атель умел рисковать, но никогда не делал этого понапрасну. И очень хорошо знал, что почем. Зачем он уперся так, что даже Хрясь его не расколол?

– Почему Атель молчал? – произнес я вслух. – Какой в этом смысл?

– Деньги? – предположил Деган.

Я помотал головой:

– Реликвия ценная, но Атель, как только мы его взяли, сразу понял, что ему конец. Так зачем молчать? Мертвому соколики ни к чему.

– Может, из мести?

– В смысле?

– Ты все равно его кончишь – зачем колоться? И он подумал: все равно помирать, так пусть хоть утрутся напоследок.

– Это не похоже на Ателя, – возразил я.

– Будет похоже, Дрот, когда приставят нож к горлу.

– Может быть, – сказал я, – но Хрясь его так обработал, что не до мести. Терпеть такую боль из мелочности? Не знаю, не знаю.

– Если человек мелочный – вытерпит.

Я вспомнил предсмертный взгляд Ателя.

– Нет, он был далек от мелочности, – проговорил я.

Деган вздохнул:

– Ну ладно. А как насчет верности?

– Он же из наших! – расхохотался я.

– Я знал пару человек, которые умели держать слово, – покосился он на ходу. – У некоторых это даже в привычку вошло.

– Им же хуже, – парировал я сухо.

И поискал глазами Кентов. Найдется ли хоть один, кто сунется под нож за товарища, не говоря уж о местном Тузе? И выдержит все, как выдержал Атель?

Давным-давно – возможно. Во времена Короля-Тени. Когда во главе Круга стоял Исидор и власть его над преступной империей, что тенью расползалась под империей настоящей, была абсолютной. О том, как он выковал из нашего отребья и мелких царьков железную организацию, ходили легенды. С каждой кражи он получал долю; не было аферы, в детали которой он не вникал; не было предателя и врага, которые не поплатились. Брат не крадет у брата, сказал Исидор, и так оно даже и было, пока нас не заметила империя – точнее, император.

Император Люсиен относился к власти с маниакальной ревностью. Стерпеть, что кто-то покусился на королевство – пусть даже теневое – в пределах его личной империи, он не мог. Всякая власть исходит от императорского престола, а присвоить себе власть меньшую без разрешения высшей есть покушение на право самодержца. И вот старевшее воплощение владыки создало орден Белых Кушаков, ищеек, подчиненных лично ему. Золотые Кушаки, гвардия, и Кушаки Черные, легионеры, у него уже были. Эти Белые наводнили улицы Илдрекки, ведя за собой имперских легионеров. Кентов вешали скопом, и виселицы напоминали яблоневые сады. Те, кому не нашлось веревки, валялись на улицах. Выреза?ли целые семьи – за то, что кто-то из домашних жил по законам Исидора внутри империи. Исидора возили по улицам и кромсали день и ночь напролет. А имперские маги не давали ему умереть – чтобы все смотрели и мотали на ус.

И это возымело успех. Прошло двести лет, а Круг оставался раздробленным. Короля сменили мелкие паханы, постоянно воевавшие друг с другом. Даже Серые Принцы были слабым подобием Исидора, хотя давно стали фигурами легендарными, благо под их рукой собирались целые теневые армии, им подчинялись люди в десятках преступных обществ – выполняли приказы, принимали заказы и отчитывались перед своими покровителями. Никто не знал, сколько дел совершалось по их воле и сколько отстегивалось в их многочисленные фонды, но никто и не сомневался, что их власть велика. Серые не контролировали определенную территорию, и даже штаб-квартир у них не водилось. Но каждый из нас слышал их имена: Тень, Госпожа Танца, Клешня, Одиночество, Дудочников Сын, Щур и Щиток. А также знал, что лучше держаться от них подальше.

И все же изобретательные и могущественные Принцы не шли в сравнение с Исидором – жалкие тени, зыбкие отражения. Ни гордости, ни центрального руководства у Круга не осталось. Поэтому я подумал: нет, нашему брату не выдержать допрос Хряся из чувства верности или чего-то подобного. Процент не заплатят, а прочее никого не интересует – кроме, похоже, Ателя.

– Ладно, – сказал я. – Допустим, что Атель действительно молчал из чувства долга, хотя я лично в это не верю. Но предположим. Тогда остается вопрос: кому он был верен? Он же контрабандист. На себя работал. Ради кого контрабандист пойдет на такие пытки?

– Ради Иокладии?

Опять это имя. Я раздосадованно помотал головой:

– Ну, возможно. Но кто она такая? Уж точно не Тертый Калач, иначе мы бы о ней слышали.

– А кто тебе сказал, что она из Круга? У Ателя могла быть другая причина.

– Да, и серьезная, раз он продержался у Хряся целую ночь.

Какое-то время Деган смотрел себе под ноги.

– А может, родственница? – предположил он наконец.

– Родственница? Ателя? В смысле – сестра или что-то вроде этого?

– Или мать. Или возлюбленная.

Я помотал головой.

– Да нет, чепуха.

– Ну для тебя-то – конечно.

Я хотел огрызнуться, но прикусил язык и вымученно пожал плечами. Нет, меня так просто не возьмешь. Если Деган желает поговорить о моей сестрице, то пусть, черт его дери, сам потрудится назвать ее имя. Я – не буду. И вместо этого я произнес:

– Ты вроде говорил, что я тебе завтрак должен?

– Меняешь тему?

– Нет, долги отдаю.

– То-то же, – улыбнулся Деган.

Я быстро прикинул:

– Сегодня День Сокола. Значит, пора наведаться к Мендроссу.

Деган поглядел на небо.

– Не рановато для визитов?

– Часов на восемь, – согласился я. – Но я тут понял, что людей надо время от времени удивлять, чтобы не расслаблялись. А с утреца и товар посвежее.

До площади Пятого Ангела мы добрались буквально за полчаса, если не быстрее. Здесь раскинулся базар aрииф – лабиринт лотков, навесов и толп на пятачке вдвое меньше нужного. Рынок славился дешевизной и вкуснейшей уличной едой. Над площадью висела густая кисея из дыма и пыли, волнами колыхался зной. Под этим мутным покровом пестрели навесы, в чересполосице света и тени ярко вспыхивали краски, сновали покупатели, и этот шумный базар был отражением империи, многолюдной и разношерстной, где собрались все: от коренных илдрекканцев, охочих до дешевизны, до беженцев с джанийской границы.

А над толпой нависал покровитель площади – Ангел Элирокос. Когда статую Простителя устанавливали на ее верхотуре, она, должно быть, радовала глаз тонкой работой и красками. Но прошли века, и краска облупилась, обнажив серый мрачный камень; одна рука давным-давно отвалилась, зато другая до сих пор традиционно указывала на север. Если бы не изображения спасенных душ подле пьедестала, старина походил бы на увечного попрошайку.

• Предыдущая
• 4/20
• Следующая