Мой брат Михаэль - Стюарт Мэри - Страница 19

• Предыдущая
• 19/35
• Следующая

— Знаю. Я видела.

— Тогда готовьтесь увидеть Возничего. Это — одна из величайших статуй Греции. Знаете, что меня поражает, хотя я вижу его каждый день?

— Что?

— Он такой молодой… Я думал, что он — победитель соревнований, хозяин команды, но, говорят, он просто один из тех, кто вез владельца.

— Я читала у Павзания, что в Дельфах есть бронзовая колесница с обнаженным владельцем и юным возничим из хорошей семьи. Это он об этом?

— Нет, нашего Возничего землетрясение засыпало раньше, чем Павзаний приехал в наш город. Когда-то здесь было шесть тысяч статуй, очень многие погублены и украдены. То, что земля скрыла Возничего — явно рука богов, это спасло его от исчезновения. Один Нерон взял в Рим пятьсот статуй.

Вдруг раздались ужасные крики и шум.

— Ради Бога, что это?

— Да ничего особенного, маленький конфликт между рабочими.

— Маленький?! По звукам — настоящая война.

— Боюсь, мы очень воинственная раса. Там еще остались рабочие из археологической партии — убирают мостки и какой-то мусор. Ночью пропал мул и кое-какие инструменты, и все люди без особого пыла обвиняют друг друга в воровстве.

— Ладно, мне пора. Можете повести меня завтра на экскурсию? вы здесь будете в это время?

— Я здесь всегда.

Я остро представила себе целую жизнь в Дельфах на дороге под ярким утренним солнцем.

— Постараюсь быть здесь в восемь, если сумею пойти. А если нет…

— Не важно. Сможете, я поведу вас с величайшим удовольствием, а нет, так нет.

Он смотрел на меня сквозь сигаретный дым спокойным нелюбопытным голубым взглядом и я спросила:

— Кирие, а вы не знаете случайно, что происходило со статуями из музея во время войны? Возничий, например… Он был здесь? Спрятан?

— Он был в Афинах.

Позади меня остановилась облезлая черная машина, Саймон усмехнулся из окна.

— Доброе утро.

— Ой! Я опоздала? Вы меня искали?

— Ответ на оба вопроса — нет. Я приехал рано, и мне сказали, что вы здесь. Завтракали?

— Сто лет назад.

— Почему люди напускают на себя тон такого превосходства, когда им удается встать раньше восьми, не представляю. — Он наклонился и открыл дверцу машины. — Садитесь, отправляемся. Или хотите за руль?

Я оставила этот выпад без ответа и быстро проскользнула на место пассажира рядом с ним.

Когда машина набрала скорость и повернула за угол, я сказала:

— Возничий был во время войны спрятан в Афинах.

— Это — естественно, нет? — он улыбнулся.

— Ну да. Вы увлекли меня своей историей, — я почти защищалась.

— Увлек. Ходили утром по развалинам?

— Да.

— Я так и думал. Я там завсегдатай, чаще всего около шести.

— А сегодня не пошли?

Он улыбнулся.

— Нет, подумал, что вы захотите побыть там одна.

— Саймон, вы очень… — Я начала, но остановилась, он не поинтересовался, что я хотела заявить. И я спросила не совсем кстати. — Послушайте, вы когда-нибудь выходите из себя?

— Что за странный вопрос?

— Да ладно, я же знаю, что вы читаете мои мысли.

— Вчера вечером?

— Да, не так уж и трудно было угадать. Конечно. Нигель ведь ужасно грубил. Вы не обижались?

— Обижаться? Нет.

— Почему?

— На него нельзя обижаться, потому что он очень несчастлив. Жизнь для него нелегка, да еще влюбился в эту девушку, а она крутит им как хочет. Но вчера вечером что-то было неправильно. Дело не в нервах, артистическом темпераменте или ее ведьмовских штучках. Явно было что-то еще.

— Может, просто напился?

— И это тоже. Он обычно очень мало пьет, а вчера…

— А он ничего не сказал, когда вы вернулись? Мне показалось, он собирался, как раз когда появилась Даниэль.

— Мне тоже. Но я его не видел и не слышал, как он вернулся. Его комната была пуста, я подождал и пошел спать.

— Возможно, он чинил душ.

— Я тоже так подумал, но дверь Даниэль была открыта, и она тоже куда-то делась. Я решил, что молодые люди пошли в деревню еще выпить или просто погулять. А когда сегодня проснулся, он уже ушел.

— Я видела, как он брел один в горы мимо кладбища и через сосны. Я молчала, а он, по-моему, меня не заметил.

— Будем надеяться, что он сегодня поработает, и у него все пройдет. А еще какое-нибудь открытие вы сделали сегодня утром?

Машина замедлила ход и миновала трех осликов, шлепающих по дорожной пыли. На первом боком сидела старая женщина, в левой руке она держала прялку, в правой — веретено, она ехала, не глядя пряла белую шерсть, и улыбнулась нам.

— Да. Это странная страна, она действует на человека умственно, физически и, я думаю, даже морально. Прошлое такое живое, настоящее — насыщенное, а будущее цветет и надвигается. Солнце разгоняет кровь в жилах в два раза быстрее, может, это позволило грекам перенести двадцать поколений рабства, которые сломали бы любую нацию. Сюда приезжаешь посмотреть на призраков, руины и живописных крестьян, а обнаруживаешь…

Я остановилась.

— Что?

— Нет. Я говорю чушь.

— Это хорошая чушь. Говорите дальше. Что обнаруживаешь?

— Что могила Михаэля Лестера так же важна, как гробница Агамемнона в Микенах, Байрона или Александра, они все — части одной картины. — Я опять замолкла и закончила беспомощно. — Греция. Что, черт побери, она делает с человеком?

Он помолчал немного, потом заговорил.

— Это потому, что она принадлежит всем. Мы знаем ее мифы, живем по ее законам, она создала почти все, что в мире чего-то стоит — правду, свободу, красоту, она — наша вторая родина.

Мы вплыли в поворот и перед нами открылась глубокая долина, и еще красивее стала гора — серебряно-зеленая, голубая, облачно-серая. Геликон. И мы молчали до Араховы, где нас ждали Стефанос и Нико.

— Вам нравятся мои носки? — спросил Нико.

— Они прекрасны, — сказала я честно. Они и были, светились ярко-розовым всплеском на фоне раскаленных камней, как неоновые вывески на фоне неба.

— Они светятся, — объяснил он.

— Вижу. Где ты их взял?

— В Афинах. Последняя мода из Нью-Йорка.

— Часто там бываешь?

— Нет. Поехал туда работать, когда мне было четырнадцать. Я был мальчиком в Акрополь палас отеле.

— Понятно. Там и выучил английский?

— Частично. Я его еще учил в школе. Хорошо говорю, правда?

— Очень. А почему ты не остался в Афинах?

— Здесь лучше. — Он оглянулся. Далеко внизу деревня падала с горы игрушечным водопадом цветных крыш. Нико опять посмотрел на меня, вроде удивленно. — Здесь ничего нет. Никаких денег. Но здесь лучше. Арахова — моя деревня. Думаете, я чокнутый? Вы приехали из Лондона, где денег очень много. Все греки чокнутые немножко. Но вы думаете, глупо было уезжать из Афин?

— Какое-то благородное безумие в греках точно есть, — сказала я смеясь. — Но ты не чокнутый, здесь правда лучше, деньги или нет. А я не живу в Лондоне. В деревне, как ты.

Он был безумно удивлен. Я уже давно обнаружила, что для греков Англия значит Лондон, огромный, с золотой мостовой.

Саймон со Стефаносом шли впереди.

— А далеко нам идти, Нико?

— Час или чуть больше. Это место ближе к Дельфам, чем к Арахове. Сначала пойдем по дороге, потом полезем на скалы. Когда-то там была звериная тропа, но сейчас — нет, камни осыпались со скалы. Я там никогда не был, дорогу знает дедушка. Устали?

— Нет, хотя, конечно, очень жарко.

— В Греции, — покосился он на меня, — женщины очень сильные.

Я подумала обо всех кафе, где целыми днями сидят жизнерадостные бездельники-мужчины, и сказала:

— Да, думаю, им приходится.

— Конечно, мужчины здесь очень крутые.

— Ну, значит, если мы встретим тень Ангелоса на горе, я почувствую себя в полной безопасности с тобой, Нико.

— Конечно! Я его, понимаете, должен убить. И это легко, потому что он старый, а я молодой.

— Думаю, ему около сорока, — согласилась я. — А тебе сколько?

— Семнадцать.

— Правда? Я думала, что ты намного старше.

Он восторженно улыбнулся:

• Предыдущая
• 19/35
• Следующая