Ельцин - Минаев Борис Дорианович - Страница 16

• Предыдущая
• 16/210
• Следующая

Вообще этот «мир», социальная гармония, прочное устройство российской жизни — такая сложная штука, что говорить о ней через запятую, лишь в контексте чьей-то биографии, вроде как-то и не с руки. Тем не менее говорить надо, коль уж Б. Н. постоянно вступает с ней в такое жесткое противодействие.

Мир этот, как я уже замечал, держится на бесчисленном количестве взаимосвязей, обязательств, на внутреннем равновесии, а отнюдь не на формальном «порядке». Нет, важно другое — то, что отнюдь не на виду. То, что внутри этой гармонии, внутри этой системы.

Работяги плохо работают, пьянствуют, даже воруют, ленятся, забывают о трудовой этике. Но в нужный момент, когда начальник их от души попросит, они совершают чудеса. Такие чудеса трудового героизма, которые никто, кроме них, не может совершить. Это норма. Не прописанная нигде. Ни в литературе, ни в Программе КПСС, ни в трудовом договоре. Но о ней знают все.

Начальник может занимать по отношению к рабочим головокружительно высокое место в производственной иерархии. Они целиком и полностью зависимы от него. Но благодаря этим неписаным правилам получается, что и он зависим от них. Вернее, не от них, а от того общего, коллективного мнения, которое складывается вокруг него — и по вертикали, и по горизонтали. Он может сколько угодно говорить о выполнении плана, о трудовой дисциплине, но рабочие знают — важно то, какую роль этот человек играет во всей остальной иерархии, в сложной системе взаимных обязательств и связей. Важно то, насколько он сам может оправдывать свой кредит доверия.

Непрозрачность — вот основа этого российского мира. Говорят одно, а имеют в виду другое. Молчат о главном. Понимают друг друга «с полуслова». Знают, как «надо» и как «не надо». Причем знают не из книг и бухгалтерских документов. Любое отступление от этих норм карается. Вызывает, как тогда говорили, «оргвыводы».

Зыбкое равновесие, нестабильная стабильность.

В послевоенную советскую эпоху появились люди, которые попытались сделать этот мир прозрачным.

Говорить правду вслух.

Недолгая, но действительно героическая попытка.

После назначения главным инженером СУ-13 Ельцин собрал руководителей управления и велел приготовить полный финансовый отчет: какими средствами они располагают, какие зарплаты выплачивались, какие были расходы на материалы, электроэнергию. Он хотел заставить этих людей научиться элементарно считать. Но мы строители, а не конторские крысы — возразил кто-то из них. Однако им все же пришлось погрузиться в лабиринты «социалистической бухгалтерии», расспрашивать своих подчиненных, мастеров и прорабов.

«Битва за прозрачность» продолжалась и в ДСК.

«В кабинете Ельцин чувствовал себя неуютно и при каждой возможности выезжал на объект… Иногда результат этих визитов бывал весьма драматичным. Как-то бригада монтажников из ночной смены на одном из участков комбината напилась допьяна и прекратила всякую работу. Узнав об этом, когда был еще в кабинете, Ельцин отправился разбираться в два часа ночи, пешком, так как автобусы уже не ходили. Когда проверка окончилась, возвращаться домой было уже поздно. Ельцин прямиком отправился обратно в кабинет и приказал бригаде немедленно явиться к нему. Одного за другим все еще пошатывающихся монтажников вызывали для беседы с начальником. После этой утренней накачки монтажники надолго забыли, как льется водка из горлышка бутылки» (Леон Арон).

Мы, конечно, можем улыбаться наивности американского биографа Ельцина. Ему кажется, что такого ночного случая было достаточно, чтобы они «надолго забыли». Как же, забыли они! «Мир», в котором жили эти монтажники, даже и не предполагал, что его можно поколебать такими наскоками.

В 1963 году Ельцин уходит из СУ-13, проработав там два года, в 1966-м он становится директором ДСК.

Между этими двумя событиями в Москве снимают Хрущева, на октябрьском пленуме ЦК КПСС 1964 года…

В ночь перед пленумом, на котором это произошло, Брежнев вызвал к себе начальника КГБ Семичастного. «Как вы собираетесь обеспечивать мою безопасность?» — напрямую спросил будущий генсек. Семичастный в ответ, тоже напрямик, спросил, что Брежнев имеет в виду. «Ты можешь поставить автоматчиков в моем подъезде, чтобы я мог спокойно заснуть?»

…После Хрущева в стране появилось сразу три «первых лица» — Генеральный секретарь Брежнев, Председатель Совета Министров Косыгин и Председатель Верховного Совета СССР Подгорный.

Понятно было, что Брежнев имеет гораздо больше влияния, но насколько он самостоятелен в своих действиях при такой «тройной схеме», простые коммунисты могли лишь гадать. Всем импонировал тихий, немногословный Косыгин, промышленник, высоколобый директор завода, умный и сдержанный человек. Его хотелось видеть во главе страны, его экономической реформе верили.

Однако Брежневу между 1966 и 1968 годами удалось тихо свернуть реформу и отстранить от власти всех, кто имел на нее хотя бы теоретические шансы. В 1968-м он введет танки в Чехословакию. Плоды полного брежневского единовластия страна начнет собирать немного позже, несколько лет спустя.

Ни в одном тексте, ни в одних мемуарах, воспоминаниях, записках, интервью я ни разу не нашел упоминания о том, что Ельцин хоть с кем-нибудь обсуждал все эти политические события, высказывал оценки. Кажется, что грызня кремлевских бульдогов под ковром его вообще в те годы не волнует. Это мир настолько далекий от него, что даже бесстрастно интересоваться им не имеет никакого смысла. Вместе с ним «не интересуется» им и вся страна (очередной парадокс советской жизни!), гораздо привлекательнее другое: спорт, особенно хоккей, космос, телевидение и кино, строительство нового жилья, своя работа, своя семья.

Паспортист, заполняя личное дело Ельцина, в графе «правительственные награды» впишет по ошибке: жена Анастасия (1932 г. р.), дочь Елена (1957) и дочь Татьяна (1960)[4].

Ошибки на самом деле никакой нет. Только награды эти — не от правительства.

Младший брат Ельцина Михаил, вслед за Борисом поступивший на строительный факультет УПИ, бросает институт и идет на стройку рабочим. «У вас, инженеров, зарплата такая, что я на стройке больше заработаю», — просто скажет он брату. В 1972 году, когда их отца Николая Игнатьевича Ельцина разбил тяжелый инсульт (он скончался в 1977-м), брат Миша вместе с родителями переехал в Свердловск.

Ельцин тяжело переживал болезнь и смерть отца. С родителями виделся довольно часто, каждое лето приезжал к ним в Бутку (о чем речь еще впереди). Когда Николая Игнатьевича свалила болезнь и он почти не вставал с постели, для семьи наступили тяжелые годы.

Наина Иосифовна часто приезжала помочь ухаживать за тяжело больным свекром. Клавдия Васильевна, мать Ельцина, после смерти мужа почти каждый день заходила к внучкам проведать, помочь, накормить… Жили с 1977 года они почти рядом, Михаил поменял квартиру ближе к Борису. Валентина, младшая сестра, жила в Березниках, она окончила Пермский технологический и осталась в родном городе, как и отец, работая в строительном управлении химзавода.

— Кстати, Наина Иосифовна… А как складывались отношения между двумя братьями? — спросил я. — Миша ведь другой человек, он отказался вступать в партию, когда ему предложили, предпочел другой жизненный путь. Не было трений каких-то, разногласий, споров или неурядиц?

— Да нет, что вы, никогда! Самые нежные были отношения, самые близкие. И жили рядом, и Клавдия Васильевна часто бывала у нас, и Миша. Вот в газете написали, что когда Борис Николаевич умер, Миша отказался приехать на похороны. Конечно, он приехал, хотя у него больное сердце.

Ну кто мог придумать это! Вот он сидел на том же месте, где сидите вы, взял в руки эту газету, поднял на меня глаза, побледнел весь и спросил: «Ная, ну что это? Как так можно?» А что я могла ему сказать? Судиться с ними? Не хочу…

• Предыдущая
• 16/210
• Следующая