У бабушки, у дедушки - Рябинин Борис Степанович - Страница 12

• Предыдущая
• 12/26
• Следующая

Идёт-бодёт коза-дереза

Мне было лет восемь или девять, когда произошла первая моя встреча с настоящей живой козой, вернее с козлом. Он жил в пожарке, с лошадьми. Слухом об его свирепости полнился весь город. Рассказывали, что раз он чуть не забодал насмерть одного пожарника. Козла боялись все ребята.

Козлов часто поселяют в конюшнях вместе с лошадьми. Говорят, своим противным запахом они отпугивают разных вредных насекомых и зверьков. Кроме того, козел хороший вожак и всегда шествует впереди стада или табуна. Но душной он, как говорила наша бабушка, не продохнуть...

Вот козлиная-то вонь прежде всего и донеслась до меня. А когда я сообразил, что козел близко, было уже поздно.

Я ужасно испугался. Теперь мне было совсем не до смеха.

Я заорал во всю мощь легких и здоровой мальчишеской глотки и бросился бежать, споткнулся и растянулся в пыли, а когда поднял голову, козел уже был надо мной. Он был большой, черный, косматый, страшный. Он угрожающе смотрел на меня. Борода тряслась, кривые острые рога выставлены вперед, как грозила мне пальцами-рогулькой бабушка, и почти касались моей спины. Вот-вот подцепят. И уж тогда несдобровать!

Спасла меня бабушка. В эту пору она как раз возвращалась с водой, сгибаясь под тяжестью «дружка» — пары ведер, через края которых плескалась прозрачная чистая вода. Воду брали из водоразборной будки, стоявшей на перекрестке.

Увидев, какая беда грозит ее внуку, бабушка мигом опустила ведра наземь, сняла с плеч коромысло и, размахивая им, с воинственным видом бесстрашно устремилась на бородатое страшилище.

Трах! Коромысло опустилось на спину свирепой животины. Трах...

Козел помедлил мгновение, затем, убедившись в серьезности бабушкиных намерений, тряхнул бородой, помекал и позорно пустился наутек. Вот тебе и гроза всех ребятишек! Бабушка на моих глазах из маленькой слабенькой превратилась в героиню.

Не испугалась козла. Шутка ли!

А вскоре мы обзавелись собственной козой

Манька сама по себе

К нам ходила одна женщина — продавала молоко. Мама покупала молоко для меня. Молоко было не коровье, а козье (коровьего тогда вообще нельзя было достать в городе ни за какие деньги), за него тоже приходилось дорого платить. И тогда мои родители решили: а не лучше ли завести козу? Коз в то время держали многие. Козу держать проще, чем корову. Ест она меньше. Неприхотлива. И заботы меньше. Все было правильно, кроме последнего: как раз хлопот да беспокойства с козой — не оберешься.

Мама сходила на другой конец города, сговорилась насчет покупки, а вскоре нам принесли живого маленького козленка.

Козленок был прехорошенький и необыкновенно игривый, шалун, каких свет не видел. Сколько раз он поддевал меня рожками. Только рожки у него были как шишечки (пока не выросли), и получалось совсем не больно. День-деньской разносился по двору стукоток бойких маленьких копытцев. Только что козленок был на крыльце — глядь, уже шастает по верху сарая. Прыг да скок. Подзови — сейчас же прибежит и начнет тыкаться теплой мордочкой в ладонь, выпрашивать угощение. Весь серый, только на лбу белая звездочка и концы ножек беленькие. Милый-милый... Так и хочется поцеловать в эту звездочку или в ласковую, мягкую морду.

На козленка возлагались большие надежды. Он должен был стать серьезным подспорьем в хозяйстве.

Все станет понятно, если вспомнить, что лишь недавно закончилась гражданская война. Я уж говорил: всего не хватало — спичек, керосина... На базаре хоть шаром покати, торговали только вениками. Сидели на пайке. Коза была целое богатство.

Козленок превратился в грациозную серую козочку, которой, бывало, ничего не стоило, играя, запрыгнуть кому-нибудь на колени, будто она котенок или кошка. Козочка росла, росла да быстрехонько превратилась в молодую озорную козу Маньку. Даже не заметили, как она выросла. Все была маленькая-маленькая, унесешь в охапке, и вдруг — коза! Потом у Маньки у самой появились козлята, и мы их продали, как продали нам Маньку, а Манька после этого стала давать молоко. Молоко пил я.

— Пей,— говорила мама.— Козье молоко — полезное.

Многие ребята тогда неделями не видели молока. Ни коровьего, ни козьего, никакого.

А из Манькиного вымени исправно выдаивалось каждый день две кринки: одна утром, другая вечером.

Козье молоко более густое, чем коровье, жирнее и обладает своим особым вкусом, который многим не нравится, а я так приохотился к нему, что когда потом пришлось пить молоко коровье, мне оно долго не нразилось, и я все вспоминал Маньку. А о том, что козье молоко полезное, мама слышала от врачей.

Я рос бледным, малокровным, и мама подмешивала в молоко толокно — толченую овсяную муку с сахаром; эту болтушку я и пил. И не знаю, от молока или толокна, или от чего другого, но я действительно начал быстро поправляться, набирать сил, здороветь, стал драчлив, как Манька же, и маме даже стали жаловаться на меня.

Манька стала моей кормилицей. Наверное, благодаря Маньке я и вырос такой большой, высокий, здоровый да сильный.

Манька и афиши

Манька обладала удивительной способностью. Ее можно было почти не кормить, но она все равно давала молоко.

Ела Манька все, что попадется. Сено. Траву. Веточки молодых деревьев. Палки. Солому. Веники. Подстилки, о которые обтирают ноги. Но больше всего ей нравились афиши.

Вообще, мне кажется, козы неравнодушны к бумаге. Увидят клочок бумаги, обрывок старой газеты — непременно подберут и сжуют. Есть трава — нет, сперва слопают бумагу.

Театральных афиш в нашем городе расклеивалось тогда не слишком много. Зато висела масса всяких объявлений, нужных и не очень нужных.

Объявления и афиши тогда клеили на специальные круглые афишные тумбы — заборы не пачкали; Манька подойдет к тумбе, осмотрится, оглядит слева направо — ознакомится, важное распоряжение, . необходимое, или не очень, ухватится за краешек губами, тррр — и половины нету, оборвет и сжует. Объест низ — примется за верх, стоя на задних ногах и упираясь передними в тумбу, и так обглол^ет все дочиста, до старых потемневших и растрескавшихся досок. Иногда, ухватив афишу за уголок, Манька сразу срывала ее всю, изжевав, немедля бралась за следующую, и... тумба вмиг оставалась голенькая, как будто на ней никогда ничего и не было. Лишь кой-где болтались лоскутки. Но и они быстро исчезали в ненасытной Манькиной утробе.

Клеили афиши простым грубым клеем, замешанным на отрубях и на мякине, мазали толсто, не жалея, иногда один слой афиш накладывался на другой, образуя сплошную толстую корку, и, вероятно, все это казалось Маньке очень вкусным.

Покончив с одной тумбой, Манька отправлялась к другой. И так за день она успевала обойти весь город.

Наевшись досыта разных циркуляров и распоряжений, она возвращалась к вечеру домой с полным тугим выменем. А с утра снова отправлялась на промысел. Аппетит у нее всегда был отменный.

Манька и соседи

Но, наверное, самой удивительной способностью Маньки было ее умение появляться там, где ее меньше всего хотят и ждут.

Весь город знал нашу Маньку.

Ее видели даже в окрисполкмовском дворе... Там всегда стояло много подвод, приезжали разные уполномоченные из села, хрустели сеном кони. — ну, и, конечно, Манька тоже не теряла времени даром: каждый оброненный клочок сенца на земле — ее; нет на земле — заберется в кошеву или телегу, не сплошает!

Манька проникала всюду. Для нее не существовало заборов, закрытых ворот, сторожей с ружьями и длинными хворостинами, сварливых домашних хозяек, бдительно следивших за тем, чтобы кто-нибудь чужой не забрался в их огород.

Манька всегда найдет либо подкоп, либо щель в заборе. Ее выгонят в одном месте — она лезет в другое. Караулят с этой стороны — зайдет с противоположной, а своего добьется. Все равно заберется и наестся, а после неторопливо, важно, как вполне добропорядочная и уважаемая особа, шествует домой. По виду и не определишь, чего она сегодня опять натворила. Явится, заглядывает в окно и просит: «Ме-е-е! Пускайте!» Да так требовательно, словно хочет сказать: «Что вы, не видите? Это я...»

• Предыдущая
• 12/26
• Следующая