Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник) - Хаггард Генри Райдер - Страница 85
- Предыдущая
- 85/131
- Следующая
— Хорошо, — ответил сэр Генри, — тогда я умру вместе с ней! Я твой слуга, делай со мной, что угодно! — и гордый англичанин склонил перед королевой свою голову.
— Я хотела бы убить и тебя, потому что ты смеешься надо мной! — воскликнула Нилепта и, не зная, что делать дальше, неожиданно разразилась потоком слез. И была она так хороша в своем страстном отчаянии, что я, старик, позавидовал сэру Генри, который бросился утешать ее.
Держа ее в своих объятиях, он объяснял ей все, что произошло у нас, и, казалось, слова сэра Генри утешили Нилепту, потому что она быстро успокоилась и ушла, оставив нас расстроенными.
Спустя мгновение к нам вернулся один из воинов и объявил девушкам, что они под страхом смерти немедленно должны уехать из города домой и тогда никто их не тронет. Наши наставницы сейчас же ушли, заметив на прощание, что ничего не поделаешь и они довольны тем, что хоть немного помогли нам в изучении языка Цу-венди. Моя учительница была весьма милой девушкой, и, забыв о таракане, я подарил ей сохранившуюся у меня шестипенсовую монету. Следующие занятия, к моему великому облегчению, проводили наши почтенные наставники.
Вечером мы ожидали ужин со страхом и трепетом, но нам сообщили, что у королевы Нилепты сильно разболелась голова. Эта головная боль продолжалась целых три дня, на четвертый Нилепта снова появилась и с нежной улыбкой протянула сэру Генри руку, чтобы он вел ее к ужину.
Королева ни малейшим намеком не вспомнила о прискорбном инциденте, заметив лишь, что в тот день, когда она приходила навестить нас и застала за уроками, у нее разболелась голова. С легким, присущим ей юмором, Нилепта добавила, что, вероятно, на нее так ужасно подействовал вид учащихся людей.
Сэр Генри согласился, что королева действительно не походила на себя в тот день, и Нилепта бросила на него взгляд, который мог уколоть не хуже ножа!
Так закончилась эта история. После ужина Нилепта пожелала устроить нам экзамен и осталась довольна результатом. Она предложила дать нам урок, особенно сэру Генри, и мы нашли этот урок очень интересным.
Все время, пока мы разговаривали или, вернее, учились разговаривать и смеялись, Зорайя, сидя в резном кресле, смотрела на нас и читала на наших лицах, как в книге, время от времени вставляя несколько слов и улыбаясь своей загадочной улыбкой, похожей на луч солнца, прокравшийся сквозь грозовое облако. Капитан Гуд устроился возле Зорайи и благоговейно взирал на нее сквозь монокль, потому что влюбился в ее мрачную красоту, тогда как я всегда побаивался ее. Понаблюдав за Зорайей, я пришел к выводу, что под видимой бесстрастностью глубоко в душе она прятала зависть к Нилепте. Я открыл еще — и это открытие испугало меня, — что Зорайя влюбилась в сэра Генри. Но в этом я не был до конца уверен. Нелегко прочесть что-либо в сердце холодной и надменной женщины, но чутье охотника, знающего, в какую сторону подует ветер, не подвело меня.
Прошло еще три месяца, и за это время мы достигли значительных успехов в изучении языка Цу-венди. Мы приобрели также любовь населения и придворных, завоевав себе репутацию ученых мужей. Сэр Генри показал туземцам, как изготовить стекло, в котором они нуждались; с помощью старого альманаха, захваченного из Англии, мы предсказывали изменения погоды и неба, совершенно неизвестные местным астрономам. Мы объяснили устройство паровой машины и много разных вещей, которые приводили Цу-венди в удивление. За это мы удостоились больших почестей и были произведены в офицеры отряда охраны сестер-королев, причем нам было отведено постоянное помещение во дворце и дано право голоса в вопросах национальной политики.
Как ни ясно было над нами небо, на горизонте собиралась большая туча. Конечно, никто не упоминал больше об убитых бегемотах, но трудно было предположить, чтобы жрецы забыли наше святотатство. Наоборот, подавленная ненависть служителей культа разгоралась сильнее, и то, что было начато из простой нетерпимости и изуверства, закончилось ненавистью, вытекавшей из зависти. В стране Цу-венди жрецы пользовались особенным почетом. Наш приезд, наше оружие, наконец, наши знания, которыми мы делились с народом Цу-венди, произвели глубокое впечатление на образованных людей в Милозисе и значительно понизили престиж жрецов. К большому их огорчению, нас полюбили и нам доверяли. Это доверие сильно восстановило против нас подчиненных Эгона.
Кроме того, Наста сумел настроить против нас некоторых сановников, зависть которых готова была разгореться опасным пламенем. Наста много лет считался претендентом на руку Нилепты, и хотя шансов у него было мало, но все же он не отчаивался.
С нашим появлением все изменилось. Нилепта перестала улыбаться ему, и он скоро отгадал причину. Обозленный и возмущенный, он обратил все свое внимание на Зорайю, но понял, что легче взобраться на отвесную скалу, чем заслужить благосклонность Темной королевы-красавицы.
Две-три ядовитые насмешки над его неверностью, и Зорайя окончательно отвернулась от него. Тогда Наста вспомнил о тридцати тысячах вооруженных мечами людей, которые, по его приказанию, готовы были пройти через северные горы и, без сомнения, с удовольствием украсить ворота Милозиса нашими головами. Но сначала он пожелал еще раз просить руки Нилепты перед всем двором после торжественной церемонии провозглашения законов, изданных королевами в течение года.
Нилепта узнала это и за ужином, накануне церемонии, дрожащим голосом сообщила нам. Сэр Генри закусил губу и, насколько мог, старался подавить свое волнение.
— Какой ответ будет угодно королеве дать великому Насте? — поинтересовался я, шутя.
— Какой ответ? — переспросила Нилепта, грациозно пожав прекрасными плечами. — О, Макумазан! — Она заимствовала у старого зулуса наши имена. — Я сама не знаю, что делать бедной женщине, когда жених грозит мечом завоевать ее любовь! — Из-под длинных ресниц она бросила быстрый взгляд на сэра Куртиса.
Когда мы переходили в другую комнату после ужина, сэр Генри на мгновение задержал меня:
— Квотермейн, одно слово! Я никогда не говорил об этом, но вы, наверное, догадались, что я люблю Нилепту. Что мне делать?
К счастью, я обдумывал этот вопрос раньше и был готов дать нужный ответ:
— Вы должны поговорить с ней сегодня ночью! Шепните ей, что просите ее прийти в полночь к статуе Радемеса в конце тронного зала. Я буду сторожить вас. Теперь или никогда, сэр Генри!
Мы присоединились к компании. Нилепта сидела, сложив руки, с выражением печали на милом лице. Несколько в стороне от нее Зорайя и капитан Гуд тихо разговаривали. Было уже поздно, и королевы собирались уходить к себе, а сэру Генри не удалось сказать Нилепте ни одного слова. Хотя мы часто видели сестер, но они постоянно держались вместе. Я ломал голову, придумывая, чем помочь другу, как вдруг меня осенила блестящая мысль.
— Угодно ли будет королеве, — сказал я, низко склонившись перед Зорайей, — что-нибудь спеть нам? Наши сердца жаждут услышать ваше пение! Спойте нам, королева ночи! (Королевой ночи прозвал Зорайю народ.)
— Мои песни, Макумазан, не облегчат сердца! — ответила Зорайя. — Но если ты хочешь, я спою!
Она подошла к столу, на котором лежал инструмент вроде лютни, и взяла несколько аккордов. Звуки ее глубокого голоса лились, словно из горлышка птицы, полные нежности, дикой страсти и такой печали, что слезы застыли на моих глазах. Слова рвались на волю и таяли вдали. Я запомнил слова и перевел их, насколько можно перевести эту своеобразную песню.
«Горемычная птица, потерявшая дорогу во мраке, рука, бессильно поднятая перед лицом смерти, такова — жизнь! Жизнь, страстью ее дышит моя песня!
Песнь соловья, звучащая несказанной нежностью, дух, перед которым открыты небесные ворота, — такова любовь! Любовь, которая умрет, если ее крылья разбиты!
Грозные шаги легионов, когда звуки труб созывают их, гнев бога бури, когда молнии бороздят мрачное небо, — такова власть! Власть, которая в конце концов обращается в прах!
- Предыдущая
- 85/131
- Следующая
