Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 17

• Предыдущая
• 17/49
• Следующая

«Надеюсь, он не вздумает бриться», – подумал я.

Однако так оно и было. Он взял кусок сала, которым только что смазал свои сапоги, и тщательно выполоскал его в ручье. Потом опять начал рыться в своем мешочке и вытащил маленькую карманную бритву. Затем он сильно натер себе салом подбородок и щеки и принялся за бритье. Очевидно, это была довольно мучительная операция, потому что он порядочно морщился и даже стонал, а я просто надрывался от внутреннего смеха, глядя на его отчаянные попытки справиться со своей щетинистой бородой. Ну не смешно ли, право, что человек до такой степени из кожи лезет, чтобы выбриться с помощью козьего сала в таком месте и при таких обстоятельствах? Наконец ему кое-как удалось довольно порядочно выбрить всю правую сторону своего лица и подбородка. Но тут я увидел, что прямо над его головой что-то вдруг сверкнуло.

Гуд вскочил, разразившись бранью; если бы не безопасная бритва, уж конечно, он перерезал бы себе горло. Я тоже вскочил, но без брани, и увидел следующее: шагов за двадцать от того места, где я был, и за десять от Гуда, стояла кучка людей. Все они были очень высоки ростом, с медно-красной кожей, у некоторых были черные перья на головах и короткие плащи из леопардовой шкуры. В первую минуту я только это и заметил. Впереди всех стоял юноша лет семнадцати, с поднятой рукой и наклоненным телом в позе греческого дискобол. Очевидно, то, что сверкнуло в воздухе, было какое-то оружие, брошенное его рукой.

Пока я их рассматривал, от группы отделился старик воинственного вида, схватил юношу за руку и что-то сказал ему. Тогда они направились к нам. Между тем сэр Генри, Гуд и Омбопа успели схватить свои ружья и подняли их с угрожающим видом. А туземцы все продолжали приближаться. Мне пришло в голову, что они не имеют никакого понятия о том, что такое ружья; иначе они, конечно, не отнеслись бы к ним с таким презрением.

– Опустите ружья! – закричал я своим, в полной уверенности, что нашу безопасность мог обеспечить только мирный образ действий.

Они послушались, а я выступил вперед и обратился к тому старому дикарю, который остановил юношу.

– Привет! – сказал я по-зулусски, решительно не зная, на каком языке с ним объясняться. К моему величайшему изумлению, он понял меня.

– Привет! – отвечал старик и заговорил с нами хотя и не по-зулусски, но, во всяком случае, на наречии, которое было с ним до того сходно, что мы с Омбопой понимали его без всякого затруднения. Впоследствии мы узнали, что это племя говорило на старом зулусском языке, от которого произошел современный.

– Откуда вы пришли? – обратился он к нам. – И кто вы такие? Отчего лица троих из вас белы, а лицо четвертого такое же, как у сыновей, рожденных нашими матерями? – И при этом он указал на Омбопу.

Я сейчас же взглянул на Омбопу, и меня поразило, что он совершенно прав. Омбопа был действительно очень похож на стоявших передо мною людей как лицом, так и своим ростом и богатырским сложением.

– Мы чужеземцы и пришли сюда с миром, – отвечал я, стараясь говорить как можно медленнее, чтобы он меня хорошенько понял. – А этот человек наш слуга.

– Вы лжете, – отвечал он. – Чужеземцам не перейти этих гор, где умирает все живущее. Впрочем, лжете вы или нет, все равно; если вы чужеземцы, вы умрете, ибо ни одному чужеземцу нельзя жить в стране кукуанов: таков королевский указ. Готовьтесь же умереть, о чужеземцы!

Признаюсь, это меня немножко озадачило, тем более что я заметил, как некоторые из этих людей тихонько опустили руки на бока, где у каждого висело что-то очень похожее на большой тяжелый нож.

– Что говорит этот негодяй? – спросил Гуд.

– Да что говорит!.. Говорит, что с нас скоро сдерут кожу, – отвечал я угрюмо.

– О! – простонал Гуд и, поднесши руку к своим вставным зубам, проворно дернул за верхнюю челюсть, опустил ее вниз, отпустил на прежнее место и громко прищелкнул. Он это всегда делал, когда чувствовал себя в безвыходном положении. Это было необыкновенно удачное движение с его стороны, ибо в ту же минуту величавая кукуанская команда испустила единодушный вопль и в ужасе отступила на несколько шагов.

– Что это с ними такое? – спросил я.

– Зубы его, зубы, – взволнованно зашептал сэр Генри. – Он сейчас ими двигал. Выньте их совсем, Гуд, выньте поскорее!

Гуд повиновался и ловко спустил обе челюсти в рукав своей фланелевой рубашки. Через минуту любопытство пересилило страх, и дикари снова медленно подошли к нам. Очевидно, они позабыли свои милые намерения на наш счет.

– Скажите, о чужеземцы, – торжественно заговорил старик, показывая на Гуда, который красовался в одной фланелевой рубашке с одной бритой и другой небритой щекой, – почему у этого человека с одетым телом и обнаженными ногами растет борода только на одной стороне его желтого и хилого лица? Отчего у него такой блестящий и прозрачный глаз? Как это может быть, что его зубы двигаются сами собою, сами уходят изо рта и сами возвращаются когда хотят?

– Откройте рот! – сказал я Гуду.

Гуд проворно разинул рот и оскалился на старого дикаря, точно разозленная собака, открыв его пораженному взору свои красные десны, столь же лишенные всякого украшения, как десны новорожденного слона. Зрители так и ахнули.

– Где его зубы?.. – воскликнули они. – Мы видели их собственными глазами!

Гуд отвернулся с видом величайшего презрения и слегка коснулся рукой своего рта. Затем он снова осклабился – и на этот раз обнаружил два ряда прелестнейших зубов.

Юноша, бросивший в него ножом, сейчас же повалился на траву и просто завыл от страха, а у старика даже коленки затряслись.

– Я вижу, что вы не люди, а духи, – пролепетал он чуть слышно. – Разве у смертного человека, рожденного женщиной, бывает когда-нибудь борода только на одной стороне лица, или такой круглый прозрачный глаз, или зубы, которые двигаются, то исчезая, то вырастая на прежнем месте? Простите нас, о повелители!

Нам просто необыкновенно везло, это была настоящая удача. Нечего и говорить, что я ухватился за нее обеими руками.

– Я вас прощаю, – объявил я величественно. – А теперь узнайте правду! Мы пришли сюда из другого мира, хотя мы такие же люди, как и вы. Мы спустились с самой большой из звезд, сияющих по ночам.

Туземцы хором изъявили свое удивление.

– Да, – продолжал я, – мы со звезды! – и снисходительно улыбнулся, повторив эту ужасную небылицу. – Мы пришли к вам, чтобы пробыть у вас недолгое время и принести вам благодать своим присутствием. Вы видите, о други, что я приготовился к этому посещению и нарочно для этого выучился вашему языку!

– Так, так! – подхватили они хором.

– Но только ты очень скверно ему выучился, о мой повелитель, – возразил старик.

Я бросил на него негодующий взор, и он сейчас же струсил.

– Вы, может быть, думаете, друзья, – продолжал я, – что мы возмущены приемом, который вы нам оказали после такого долгого странствия, и в глубине сердца хотим отомстить за это и поразить холодной смертью ту святотатственную руку, что дерзнула… ну, одним словом, ту руку, которая пустила ножом в голову чудного человека с волшебными зубами?

– Пощадите его, милосердные повелители, – сказал старик умоляющим голосом. – Он сын самого короля и мой племянник. Если с ним что-нибудь случится, кровь его падет на мою голову.

– Да, непременно! – подхватил юноша с величайшей живостью.

– Вы, может быть, думаете, что отомстить вам не в нашей власти? – продолжал я, не обращая никакого внимания на их слова. – Постойте, вот я вам сейчас покажу. Эй, ты, раб! – грозно заревел я на Омбопу. – Подай мне мою волшебную говорящую трубку! – И я незаметно подмигнул ему на мое скорострельное ружье.

Омбопа сейчас же сообразил, в чем дело, и подал мне ружье, причем на его величавой физиономии появилось нечто слегка напоминающее улыбку, чего до сих пор никогда не бывало.

– Вот она, о могучий повелитель! – произнес он с низким поклоном.

Перед тем как спросить ружье, я заметил маленькую антилопу, которая стояла на скале шагах в семидесяти от нас, и решился попробовать ее пристрелить.

• Предыдущая
• 17/49
• Следующая