Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 19
- Предыдущая
- 19/49
- Следующая
– Отчего же это случилось?
– У короля, брата моего, был еще брат-близнец. По нашим обычаям из близнецов оставляют в живых только одного – сильнейшего. Но мать короля спрятала своего другого ребенка, того, что был слабее, – сердце ее болело по нем. Это и есть наш теперешний король, Твала. Я прихожусь ему младшим братом, но только по отцу; матери у нас разные.
– Ну, что же дальше?
– Мы были уже взрослыми юношами, когда умерли Кафа, отец наш, и брат мой Имоту. Старший из близнецов был провозглашен королем и некоторое время благополучно царствовал. У него родился сын от его любимой жены. Когда этому ребенку минуло три года, настал страшный голод по всей стране. Это случилось как раз после великой войны; пока она продолжалась, никто не жал и не сеял, и потому настал голод. Народ стал роптать и всякий озирался по сторонам, точно голодный лев, ища, кого бы ему растерзать. Тогда Гагула, грозная и мудрая колдунья, не умирающая во веки веков, вещала народу, что король Имоту – не король. А Имоту страдал в это время от раны и лежал в своей хижине без движения. Потом Гагула пошла и привела Твалу, брата моего и брата-близнеца короля, которого она скрывала с самого его рождения в горах и пещерах. Она сорвала с него пояс и показала кукуанскому народу изображение священного змея, обвившего его стан (так обыкновенно отмечают у нас при рождении старшего королевского сына), и громко возопила: «Смотрите, вот наш король! Я берегла его для вас до самого нынешнего дня». А так как народ совсем обезумел от голода и лишился рассудка и познания истины, то он и принялся кричать: «Король! король!» – Но я знал, что это неправда, ибо Имоту, брат мой, был старший из близнецов, а следовательно, законный король! Шум был в полном разгаре, когда Имоту, несмотря на то что был совсем болен, кое-как притащился из своей хижины, опираясь на руку своей жены; за ним прибежал его маленький сын, Игноси (молния). «Это что за шум? – спросил он. – Зачем вы кричите: „Король! король!"» – Тут Твала, брат его, подбежал к нему, схватил его за волосы и вонзил ему свой нож в сердце. Народ переменчив и всегда готов боготворить восходящее солнце; а потому он начал сейчас же рукоплескать и кричать: «Твала король наш! Теперь мы видим, что Твала король!»
– А что же сталось с женой и сыном короля Имоту? Неужели Твала и их убил?
– Нет, господин мой. Когда она увидела, что супруг ее мертв, она страшно вскрикнула, схватила дитя и убежала. Через два дня она пришла к одному краалю, терзаемая голодом, но никто не сжалился над ней и не дал ей ни пищи, ни молока, зная, что король, супруг ее, умер: ибо люди ненавидят несчастных. Но в сумерках, перед наступлением ночи, одна маленькая девочка прокралась из селения и принесла ей поесть. Она благословила девочку и, прежде чем встало солнце, пошла в горы вместе со своим маленьким сыном. Там она, верно, и погибла, ибо с тех пор никто не видел ни ее, ни малютку Игноси.
– Так этот мальчик был бы теперь настоящим королем кукуанского народа, если бы он был жив?
– Да, господин мой, священный змей обвивает его стан. Если он жив, он наш король, но увы!.. он уже давно умер… Смотри! – И он указал мне внизу, в равнине, большую группу хижин, окруженных общей изгородью, вокруг которой шел, кроме того, глубокий ров. – Вот тот самый крааль, где видели в последний раз супругу Имоту с малюткой Игноси. Здесь будем мы ночевать эту ночь, если вы только спите на земле, о дивные! – прибавил он неуверенно.
– Когда мы с кукуанцами, мы делаем то же, что и кукуанцы, друг мой Инфадус, – сказал я величественно.
Затем я повернулся, желая сказать несколько слов Гуду, мрачно выступавшему позади, и, к удивлению, наткнулся на Омбопу, который шел за мной по пятам и, очевидно, слушал с величайшим интересом наш разговор с Инфадусом. Выражение его лица меня поразило: он был похож на человека, который старается изо всех сил вспомнить что-то давно забытое и отчасти в этом успевает.
Как только мы тронулись в путь, Инфадус сейчас же отправил гонца, чтобы предупредить о нашем прибытии ближайший крааль; кстати сказать, все военные силы этого крааля были под его начальством. Посланный пустился бежать с необычайной быстротой, причем Инфадус заверил меня, что он будет бежать с такой скоростью до самого крааля, так как воины кукуанского племени постоянно упражняются в беге. Скоро мы убедились на деле, что извещение дошло по назначению. Когда нам осталось не больше двух миль до крааля, мы увидели, что один отряд воинов за другим выходит из ворот и направляется нам навстречу.
Сэр Генри положил руку на мое плечо и заметил, что нас, кажется, ожидает весьма горячий прием. Тон его голоса тотчас же привлек внимание Инфадуса.
– Не тревожьтесь, владыка, – сказал он поспешно. – В моей груди не таится злого умысла. Этот отряд состоит под моим начальством и теперь идет сюда по моему приказанию, чтобы приветствовать вас.
Я небрежно кивнул в знак согласия, хотя в душе чувствовал себя не совсем ловко.
Недалеко от ворот крааля начинался длинный пригорок, доходивший до самой дороги; на этом пригорке построились отряды воинов. Великолепное это было зрелище, когда отряды (в каждом было по триста человек) быстро всходили на пригорок и занимали свои места, сверкая копьями и потрясая развевающимися перьями. Когда мы подошли к пригорку, из крааля вышло уже двенадцать отрядов, то есть всего три тысячи шестьсот человек, и расположились вдоль дороги. Наконец мы поравнялись с первым отрядом, и каково же было наше изумление, когда мы увидели, что весь этот отряд как на подбор состоял из великолепнейших молодцов: я таких в жизнь мою не видывал! То были воины зрелого возраста, по большей части лет около сорока, и все огромного роста и богатырского сложения. На головах у них развевались точно такие же тяжелые черные перья, как у наших спутников. Вокруг пояса и правого колена у каждого было целое кольцо белых бычьих хвостов, висевших наподобие бахромы, а на левой руке – по круглому щиту, вершков около двадцати в поперечнике. Это были прелюбопытные щиты, сделанные из железных, тонко выкованных пластинок, обтянутых бычьей шкурой молочно-белого цвета. Вооружение каждого воина было несложно, но очень внушительно. Оно состояло из короткого, очень тяжелого, обоюдоострого копья с деревянной рукояткой и предназначалось не для метания, а для рукопашной битвы, так же как и зулусские бангваны, то есть колющие ассегаи. Раны, наносимые этим оружием, ужасны. Кроме того, у каждого воина было по три больших двухфунтовых ножа, из которых один заткнут за поясом, а два остальных прикреплены на внутренней стороне щита. Ножи эти называются у кукуанцев толла и соответствуют метательным ассегаям зулусов. Кукуанские воины очень метко попадают ими в цель на расстоянии пятидесяти шагов и имеют обыкновение осыпать врага целым градом этих ужасных ножей, когда дело доходит до рукопашной битвы.
Каждый отряд стоял неподвижно, точно группа бронзовых статуй, пока мы подходили к нему близко. При нашем приближении начальник отряда, стоявший всегда немного впереди и отличавшийся от других воинов мантией из леопардовой шкуры, подавал условный знак, и в ту же минуту все триста копий, сверкая, поднимались над головами воинов, и из трехсот грудей вылетал громовой приветственный клич: «Куум! Куум!» Когда мы проходили, отряд выстраивался на дороге и следовал за нами, так что под конец весь полк «серых», называемых так из-за носимых воинами белых щитов, – самый образцовый из кукуанских полков – стройно выступал вслед за нами, попирая землю с такой силой, что она содрогалась под ногами воинов.
Наконец мы свернули с Соломоновой дороги и приблизились к широкому рву, окружавшему крааль, который занимал пространство в целую милю окружностью и был обнесен крепкой бревенчатой изгородью. У ворот находился подъемный мост первобытного устройства, который стража тотчас же спустила, чтобы дать нам пройти. Сам крааль был расположен необыкновенно хорошо. Посредине его проходила широкая улица, которую пересекало под прямым углом множество других улиц, проведенных таким образом, что они разделяли все селение на четырехугольники, из которых в каждом приходилось ровно столько хижин, сколько мог занять один отряд. Хижины имели куполообразную форму и, так же как и зулусские, были сплетены из прутьев, искусно покрытых травой, с тою разницей, что в каждой была дверь, в которую мог свободно пройти человек, чего у зулусов нет. Кроме того, они гораздо больше и просторнее зулусских и все окружены верандами, футов в шесть шириной, с известковыми полами. Во всю длину главной улицы, прорезывающей крааль, по обеим ее сторонам стояли целые сотни женщин, вышедших из хижин, чтобы поглазеть на нас. Они необыкновенно красивы, высоки, грациозны и удивительно хорошо сложены. Волосы у них хоть и не длинны, но зато не курчавы, как у других племен, а скорее вьющиеся; черты вообще довольно тонкие, нос часто орлиный, а губы не имеют той неприятной толщины и приплюснутости, которые отличают другие африканские расы. Особенно нас поразило то величавое, степенное достоинство, с которым они себя держали. Они были столь же благовоспитанны в своем роде, как посетительницы модных гостиных, и в этом отношении резко отличались от зулусских дам. Им было очень интересно на нас посмотреть, и они смотрели с большим любопытством, но ни одна не позволила себе ни грубого выражения, ни дикой критики, пока мы проходили мимо. Даже белоснежные ноги несчастного Гуда не заставили их высказать вслух то пламенное восхищение, которым они были охвачены. Они только уставились на эти сверкающие икры (кожа у Гуда удивительно белая) и не сводили с них глаз. Но и этого было достаточно, чтобы стыдливый, застенчивый Гуд испытывал невыразимые муки.
- Предыдущая
- 19/49
- Следующая
