Копи царя Соломона - Хаггард Генри Райдер - Страница 27

• Предыдущая
• 27/49
• Следующая

– Друзья, – сказал Игноси, как только они вышли, – неужели вы в самом деле можете совершить это дело, или то, что сказали этим людям, одни пустые слова?

– Кажется, мы это можем сделать, Омбопа… то бишь Игноси!

– Странно, – отвечал он. – Если бы не вы это говорили, я бы не поверил; но я знаю, что вы всегда говорите правду. Если мы переживем это событие, я отплачу вам за все, будьте в этом уверены.

– Игноси, – сказал сэр Генри, – обещай мне одну вещь!

– Обещаю заранее, Инкубу, друг мой, хотя и не знаю, чего ты хочешь, – отвечал наш величавый гигант с улыбкой. – Что же мне обещать тебе?

– Вот что: обещай, что, если ты будешь владыкой этого народа, ты навсегда оставишь ужасный обычай охоты с колдуньями, которого мы были свидетелями; обещай, что в подвластной тебе стране больше не будут убивать людей без суда!

Когда я перевел ему эти слова, Игноси на минуту задумался, но потом отвечал:

– У черных людей совсем другие нравы и обычаи, чем у белых, Инкубу, да и жизнь мы ценим не так высоко, как вы. Но все же я обещаю тебе это. Колдуньи не будут больше охотиться за людьми, если в моей власти будет удержать их, и ни один человек не умрет смертью без суда.

– Стало быть, это дело решенное, – сказал сэр Генри. – А теперь пора нам и отдохнуть.

Мы были совершенно измучены и потому скоро заснули крепким сном и спали до тех пор, пока Игноси не разбудил нас часов около одиннадцати. Мы встали, умылись и хорошенько позавтракали на всякий случай, не зная, долго ли нам придется пробыть без пищи. Затем мы вышли из хижины и уставились на солнце; к нашему великому неудовольствию, оно предстало нам в таком добром здоровье, что о затмении пока не могло быть и речи.

– Надеюсь, что затмение придет вовремя, – сказал сэр Генри с беспокойством. Лжепророки частенько бывают поставлены в затруднительное положение.

– Если его не будет, тут нам и конец, – отвечал я уныло. – Я не я, если кто-нибудь из этих вождей не перескажет королю всей этой истории, и тогда уж нам не миновать затмения, да еще такого, что оно нам очень не по вкусу придется.

Мы вошли в хижину и надели стальные кольчуги, присланные нам королем. Едва мы успели это сделать, как явился гонец от Твалы звать нас на праздник «пляски дев», который сейчас должен был начаться.

Мы взяли свои карабины и амуницию и отправились довольно храбро, хотя в душе порядочно волновались и трепетали. Вся обширная площадь, примыкающая к королевскому краалю, представляла теперь совсем другое зрелище, чем то, которое мы видели накануне вечером. Вместо сомкнутых рядов строгих и суровых воинов тут теснились густой толпой кукуанские девушки, разукрашенные, но отнюдь не слишком разодетые, так как именно одежды на них было немного. Все они были в венках из цветов и держали в руках пальмовые листья и белые лилии. Посреди площади сидел король Твала, у ног его – старуха Гагула, а за ним расположились Инфадус, Скрагга и человек двенадцать телохранителей. Тут же стояли около двадцати вождей, среди которых я сейчас же узнал большую часть наших вчерашних посетителей.

Твала встретил нас довольно приветливо, хотя я заметил, как он враждебно покосился на Омбопу своим единственным оком.

– Добро пожаловать, белые обитатели светлых звезд, – сказал он. – Сегодня вы увидите здесь другое зрелище; оно не так приятно, как вчерашнее. Как ни хороши девы, воины лучше их. Звон оружия приятнее для слуха мужчины, чем нежные женские речи. Еще раз приветствую вас. Приветствую и тебя, о чернокожий незнакомец! Если бы я вчера послушался Гагулы, ты был бы теперь холодным трупом. Счастье твое, что и ты тоже пришел из царства звезд. Ха-ха-ха!

– Я могу убить тебя прежде, чем ты меня убьешь, о король, – спокойно отвечал Игноси, – и ты станешь холодным трупом прежде, чем мои члены потеряют свою гибкость.

Твала вздрогнул.

– Смела твоя речь, юноша! – возразил он гневно.

– В чьих устах правда, тот может быть смел. Правда – острая стрела; она метит прямо в цель и не пролетает мимо… Вот тебе весточка из царства звезд, о король!

Твала нахмурился, и его страшное око яростно сверкнуло, но он промолчал.

– Пусть начинается пляска! – крикнул он, и увенчанные цветами красавицы тотчас же задвигались и запели нежную звучную песнь, потрясая белыми цветами и перистыми листьями пальм. Они то кружились в быстрой пляске, то плавно скользили, двигаясь стройными рядами навстречу друг другу; сходились и расходились, сплетались в красивые хороводы, вились длинными живыми лентами, рассыпались в разные стороны и смешивались в причудливом, грациозном беспорядке, так что любо было смотреть. Наконец они остановились, из их толпы вышла одна необыкновенно красивая девушка и начала кружиться и плясать перед нами с такой силой и грацией, что могла бы пристыдить любую балетную танцовщицу. Когда она в изнеможении остановилась, ее заменила другая, потом еще и еще, и так они пошли плясать поочередно одна за другой; но ни одна из танцующих ни умением, ни грацией, ни красотой не могла сравниться с первой.

Наконец король поднял руку.

– Которая из них всех красивее, белые люди? – спросил он.

– Первая, – отвечал я, не подумав.

В следующую минуту я уже раскаялся в этом, потому что вспомнил, как Инфадус говорил нам, что самая красивая из девушек обыкновенно приносится в жертву.

– Так, значит, моя мысль – ваша мысль и мои очи – ваши очи. И по-моему, она красивее всех; тем хуже для нее, ибо она должна умереть.

– Да, да, должна умереть! – провизжала Гагула и повела своими быстрыми глазами в сторону несчастной девушки, которая и не подозревала об ужасной участи, ожидавшей ее, и стояла в нескольких шагах от толпы подруг, обрывая один за другим лепестки цветка, упавшего из ее венка.

– Зачем, о король? – спросил я, с трудом сдерживая свое негодование. – Эта девушка плясала хорошо и понравилась нам; она прекрасна собой. Награждать ее смертью было бы жестоко.

Твала отвечал, посмеиваясь:

– Таков наш обычай, и каменные люди, что сидят вон там (он показал на отдаленные вершины), должны получить свою дань. Если я сегодня не принесу им в жертву самую красивую из дев, несчастье непременно обрушится на меня и на дом мой. Пророки народа моего гласят так: «Если король не убьет красивую деву в день пляски и не принесет ее в жертву тем Дивным, что сидят на страже в горах, то падет он сам и падет дом его». Да, белые люди, брат мой, тот, что царствовал прежде меня, послушался женских слез и не принес этой жертвы, за то он и пал вместе с домом своим, и я теперь царствую вместо него. Конечно, она должна умереть!

Тут он обернулся к своим телохранителям:

– Приведите ее! Скрагга, наточи свое копье!

Двое людей отправились исполнять его приказание. Тут девушка в первый раз догадалась о том, что ее ожидает, громко вскрикнула и бросилась бежать. Но ее поймали в одну минуту и привели обратно, несмотря на ее рыдания и сопротивление.

– Как тебя зовут, красавица? – завизжала Гагула. – Как! Ты не хочешь отвечать мне? Так ты хочешь, чтобы королевский сын прикончил тебя сразу?

Услыхав это приятное предположение, Скрагга сделал шаг вперед и замахнулся своим огромным копьем; вид у него был еще злее, чем обыкновенно. Я заметил, что, когда он сделал это движение, рука Гуда машинально подвинулась к револьверу. Несчастная девушка видела сквозь слезы, как сверкнула холодная сталь, и это зрелище заставило ее очнуться. Она перестала биться и вырываться у державших ее людей, судорожно сжала руки и стояла теперь неподвижно, дрожа всем телом.

– Смотрите! – закричал Скрагга в радости и веселье. – Ей страшно смотреть на мою игрушку: она еще и не попробовала ее, а уж боится!

И он погладил широкое острие своего копья.

– Попадись ты мне только, щенок, и ты у меня за это поплатишься! – пробормотал Гуд сквозь зубы.

– Ну, ты теперь успокоилась? Скажи же нам, как тебя зовут, моя милая. Ну, говори же, не бойся, – сказала Гагула с насмешкой.

– О мать, – отвечала девушка дрожащим голосом, – меня зовут Фулатой. Зачем я должна умереть, мать? Что я сделала?

• Предыдущая
• 27/49
• Следующая